Карелия – северная соседка Ленинградской области, о которой снимают мистические сериалы. А тем временем в этой автономной республике разворачиваются тревожные для единства страны процессы: в Карелии началась кампания за альтернативный флаг и второй государственный язык. Откровенно сепаратистские инициативы, подаваемые под видом сохранения историко-культурного наследия, только венчают процессы ползучей национализации, которые идут в республике уже давно.
Как при содействии местных властей в приграничном регионе происходит сборка национального тела? Какую роль в этом играет лингвистический сепаратизм и на какой почве произрастает уже сепаратизм политический? Почему либеральная общественность оправдывает карельского поисковика Юрия Дмитриева, обвиняемого в педофилии? Об этом в интервью «Родине на Неве» рассказал журналист из Петрозаводска Антон Соловьёв.
По следам БЧБ
— В Карелии предлагают альтернативный флаг. Что вообще происходит?
— Флаг – только вершина айсберга. А происходит страшное.
— Но что именно?
— Представь себе льдину. Тысячи работников ежедневно без устали машут киркой. Каждый взмах и каждый удар – приближение к заветной цели. Цель – отколоть заветный кусок. Одни сознают, другие не сознают, но все делают общее дело. Слово за словом, инициатива за инициативой, проект за проектом. И тут является агитатор и поднимает полотнище с красно-чёрным крестом. Агитатор в обличии оппозиционного депутата Андрея Рогалевича из партии «Яблоко».
— Ничего не напоминает?
— Напоминает. Ровно то же самое уже произошло в Белоруссии. Против тирании Лукашенко и Москвы скачут именно под альтернативными – бело-красно-белыми – знамёнами. Потому что традиционный флаг – наследие совка и незримая рука Кремля, а БЧБ – символ причастности к миру свободы и демократии.
— Разумеется, всё это подаётся под видом сохранения историко-культурного наследия…
— Наряду с рунами и калитками (небольшие открытые пирожки из ржаного пресного теста с различными начинками, наливками, намазками или припёками — прим. ред.) Только Карелия заходит ещё дальше. У флага со скандинавским крестом статус историко-культурной ценности уже давно. Протащили втихую, никто и не заметил. В Белоруссии же активно протаскивать стали только пять лет назад национально-ориентированные интеллигенты – кто же ещё? Тоже под видом историко-культурной ценности.
— И там и там тащат из времени развала империи…
— Ясное дело. БЧБ – знамя Белорусской Народной Республики, провозглашенной под немцами в 1918 году. Скандинавский крест – полотнище Ухтинской республики, провозглашенной в 1919 году, но только под финнами. Впрочем, тащат не только оттуда. БЧБ в 1941 году вывешивают белорусские коллаборационисты, ухтинское знамя – финны в составе фашистских войск. Но главное даже не в генеалогии символики, а в символике как таковой. Она вроде негласного маркера, сигнальной системы, позволяющей отличить своих от чужих.
— И как она работает?
— Смотри, оба альтернативных флага – что в Белоруссии, что в Карелии – инородны. Бело-красно-белое знамя берёт начало от литовской конницы, а ухтинское полотнище символизирует принадлежность к скандинавской культуре. Кресты – они скандинавские. Когда такой разграничитель есть, узнать своих и вычислить чужих очень просто – по реакции. Примечательно, что в таком виде христианство публика приветствует, потому что в таком виде оно импортное, а всё импортное свято и неприкосновенно. Но нетрудно представить, какой вой она поднимет, предложи добавить православный крестик на ныне действующий флаг.
Стихийный сепаратизм трудящихся
— Ты говоришь, флаг – только вершина айсберга.
— Потому что ползучая национализация идёт в Карелии уже давно. Точнее – карелизация. Причём набирающая обороты. К примеру, в нынешнем году в Петрозаводске началась кампания по замене адресных табличек на двуязычные. Первые указатели уже поставлены, и куда они ведут, понять несложно. Теперь на домах заменят все таблички. Очевидно, что указатели на карельском для девяносто девяти из ста – абракадабра, но дело ведь не функциональности. Торговые сети подключились ещё раньше. Заходишь, а там сплошные salaatti и maito вместо салатов и молока. Как и наш, карельский, производитель. Покупаешь сметану, а она не сметана, а kannates. Производитель этот, к слову, связан прочными узами с тем же «Яблоком».
— Всё это делается с подачи местной власти?
— Где с подачи, а где с молчаливого согласия. Вот пресс-релиз местного правительства. Первый попавшийся, что под рукой оказался. Здесь о встрече местных – пардон, карельских – журналистов с главой республики Артуром Парфенчиковым. Читаем: «В обществе не хватает информации о многих людях, которые стояли у истоков карельской государственности, долгие годы возглавляли нашу республику – речь идёт, в частности, об Эдварде Гюллинге и Отто Куусинене». Это произносит заслуженный журналист Юрий Шлейкин. Что отвечает губернатор? Вот что: «Артур Парфенчиков поддержал этот тезис и подчеркнул, что сохранение исторической памяти – это важнейшая задача и для органов власти, и для прессы, и для общественных объединений». Такими пресс-релизами пресс-служба правительства бомбардирует местные СМИ денно и нощно.
— А те подхватывают и разносят?
— Причём с подозрительным энтузиазмом. Но одними пресс-релизами дело не ограничивается. Ежедневно на головы подписчиков в соцсетях валятся картинки с карельскими пословицами и обрядами. Карелов в республике меньше восьми процентов, но картинки только карельские, а русских ни одной. Вообще говоря, национальная политика нашей многонациональной страны такого не предполагает. Она предполагает мирное сожительство разных народов бок о бок. И пропорциональную представленность культур в публичном дискурсе.
— Вода же камень точит. Но случаются и рецидивы сепаратизма?
— Регулярно. Вот характерный эпизод. В августе 2018 года был обстрелян мусоровоз из Ленобласти – привёз мусор на свалку близ Пряжи. Коллективная «Радио Свобода» подхватила новость мгновенно: «Мы – Карелия! Из России мусор! Не позволим!» Что делает наш главный номенклатурщик? Дует в ту же дуду: Карелия — наша, мусор чужой.
— Рецидив такого же рода случился и весной.
— Именно. Он выставил кордоны на въезде в Карелию. Не пропустим, пусть только попробуют. Карельский регионалист Вадим Штепа тем временем, сидя в Таллине, хлопал в ладоши и про себя думал: «Во идиот!». А местные СМИ вытаскивали вопли из соцсетей и тут же тиражировали. Дескать, жители Карелии протестуют против приезда москвичей. Этакий стихийный сепаратизм трудящихся.
— Когда вообще поднялась новая волна карелизации?
— В тухлом девяносто первом году. Именно тогда и было прописано, что Карелия – государство в составе России. Публичная библиотека стала Национальной, краеведческий музей – Национальным, государственный архив – Национальным, финский театр – Национальным, филармония – Карельской. Русский драматический театр – и тот ликвидировали. Правда, позже – в 2009 году.
До поры до времени карелизация шла подспудно – в глаза она не бросалась, но в последние годы стала набирать обороты. Номенклатурщик решил, что в Карелии карелы, а значит, заигрывать надо с карелами и потакать национальному чувству: мы, карелы, особенные. Он так и говорит. Это раз. А два – надо вовсю эксплуатировать национальные особенности. Скажи дураку Богу молиться, он и лоб расшибёт. Разукрасит, например, городские поликлиники в национальные узоры. Впрочем, бизнес с культуртрегерами ещё до номенклатурщика понял, что с национальной особенности можно снимать ренту. Пять-десять лет назад торговать карельской аутентичностью бросились все. Туроператоры, рестораторы, лавочники, отельеры, дизайнеры, кураторы, музыканты, массовики-затейники. В Карелии теперь аж четыре собственных Санта-Клауса: морозец Паккайне, Дед Халла, Йоулупукки, Талви Укко. Что до культуртрегеров, то они тоже не отстают. Одни создают карельские арт-резиденции, другие загромождают город аутентичными скульптурами, третьи напевают на карельском. В отличие от номенклатурщиков, они, конечно, не все дураки. Они знают, в какую игру играют.
— Но что это за процесс?
— Это – сборка национального тела. Молекулярная динамика национализации.
— Всё это происходит наряду с кампанией за карельский язык как за второй государственный…
— Опять-таки ровно так, как это происходило в Белоруссии. Лукашенко тоже начал с табличек на белорусском языке.
— И не только.
— Да, продолжил тем же вторым государственным.
— А что это за вечная история с Сортавалой, куда она всё время не склоняется?
— В сторону России, куда ещё. Жители русского города Сердоболь отказываются говорить по-русски: «Я живу в Сортавала», «Я уехала из Сортавала». Каждый раз себя насилуют, но упорствуют. Не дай Бог ты скажешь «в Сортавале» – реакция звериная. Я, когда впервые услышал, сразу понял, что за одной Сортавалой дело не встанет. Прошло два-три года, и под запрет попало склонение Питкяранты и Рускеалы. Турбизнес же мгновенно подхватывает тренд. Потому что есть турист, который не хочет ехать в Калевалу, он хочет ехать в Калевала. Заплачено – вы подавайте мне национальный колорит и маленькую заграницу. И вот уже реклама по радио зазывает не в Ялгору, а в Ялгора. Буквально на днях несклоняемости потребовали жители Шелтозера.
— Лингвистический сепаратизм!
— Именно!
Более лучше европейские
— К чему все это ведёт?
— Ну, смотри. Ты простой советский человек. Наивный и доверчивый. Ходишь по улицам с карельскими табличками, покупаешь сметану с карельскими надписями, идёшь с поликлинику с национальными узорами. А потом, через некоторое время, начинаешь говорить: «Так мы же карелы, живём-то в Карелии». Да, Петрозаводск «бывший финский город», а у них там в России снега нет. Прямо так и говорят. А потом идёшь и пляшешь карельский танец крууга. Сегодня пляшешь, а завтра – скачешь. А кто не скачет, тот москаль. Погружённость в культурный контекст меняет сознание. В Белоруссии таблички на белорусском появились 25 лет назад. И вот эти самые дети, выросшие в новом контексте, вышли на улицы и объявили: «Мы не русские, мы белорусские». Лукашенко-то хоть отчёт себе отдаёт. И про вскормленный буржуазный класс, и про выросшее поколение он очень точно заметил.
— Мы белорусские, а ещё мы ближе к Европе…
— В Карелии то же самое говорят. Мы всё-таки более европейские, не то что они там, в средней полосе. А этот ваш юг… как вы туда ездите? Мы ездим в Швецию! Среди европейцев вообще комфортнее, а в Ростове каком-нибудь – фу. А ещё у нас никогда не было крепостного права, поэтому гаишники у нас взяток не берут и за «Единую Россию» мы не голосуем. Этот набор барахла на тебя здесь норовит вывалить каждый второй. Но это, простите, что?
— Смердяковщина.
— Чистой воды. Вот он едва вылез из дикого состояния, так сразу же и заговорил о своей особости и европейскости. Я же теперь не то что они и я же всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна. Жаль, что француз не покорил, потому что умная нация покорила бы глупую и присоединила бы себе. Так говорит Смердяков, персонаж «Братьев Карамазовых», если что. Но это ещё только полдела.
— А какая вторая половина?
— Трансляция мифа о врождённом демократизме. Явление хорошо изученное, в частности историком из Европейского университета в Санкт–Петербурге Алексеем Миллером. Смердяков на Украине и в Белоруссии перестаёт считать себя русским, а русских начинает называть рабами и деспотами. Стоит у витрины и пускает слюни. Только в Белоруссии у витрины польской, а в Карелии – у витрины финской. Демонстрационный эффект называется, теоретики теории модернизации так это нарекли.
Exit в полном составе
— Но чем продиктовано чувство сепаратизма?
— Знаешь, у сепаратизма, как и у марксизма, три источника, три составных части. Самая первая – Неполноценность. Если Карелия – всего лишь регион, то вы всего лишь журналист или доцент регионального значения. Корреспондент провинциального издания, преподаватель заштатного вуза, художник районного масштаба. Каких тысячи и десятки тысяч. Величина бесконечно малая. Затерялись, и никому вы, в общем-то, не нужны, и всем на вас, в общем-то, наплевать. А появись европейское государство Карелия, да с европейскими звёздами на флаге? Жизнь заиграет совсем иными красками. Вы – интеллектуальная элита, одно из первых лиц, лидер мнений. И не в глухой провинции, а в нормальной европейской стране. Величина! Этакий резидент республики, деятель карельского национального движения, стейкхолдер нового государства. Произойди его образование, вы автоматически становитесь вровень с финским или пусть хотя бы с польским писателем или учёным.
— Портрет с натуры, так понимаю.
— С чего же ещё. Понимаешь, буржуазное и образованное сословие в провинции — оно всегда реплика, причём реплика запоздалая и карикатурная. Одна скандальная дама, зазывая на сборище в защиту Дмитриева, твердит: «Лучшие люди будут здесь!». Так в Москве и Петербурге говорили в 2011-м и 2012-м годах. Они же из ощущения собственной неполноценности из кожи вон лезут. Но, увы, силы не те. А поэтому – «карельский сегмент фейсбука». Так и называют с недавних пор. Свой, понимаешь, карельский. Потому что российский проще вычеркнуть. Чтоб не раздражал, чтоб не вызывал зависть, чтоб не мозолил глаза. Мы будем сами по себе. Та же скандальная дама носится с лозунгом «Хватит читать Москву!».
— Так зарождается та самая национально-ориентированная интеллигенция.
— Мы присутствуем при родах, всё происходит на наших глазах.
— И как будет выстроен миф о национально-освободительной борьбе карельского народа тоже предсказать несложно.
— Да вот возьмут прямо из советского учебника. Вот империя, вот гнёт колонизаторов, а вот угнетённый карельский народ. Страдал под имперским игом, но борьбы не прекращал, а лучшие его сыны создавали национальную культуру. Вся эта череда безвестных карельских музыкантов с художников вмиг обретёт известность. Задним числом причислят к лику святых.
— И претендент на Нобелевскую премию не заставит себя ждать.
— Разумеется. Когда Светлана Алексиевич стала нобелевским лауреатом? В 2015 году, с подъемом национализации в Белоруссии. Когда сербскому писателю Иво Андричу дали Нобелевскую премию? В 1961 году, на волне децентрализации Югославии. Прочтите его «Мост на Дрине», за который его удостоили премии. Он про четырёхвековую борьбу южных славян за освобождение от турецкого ига. Русские во всём увесистом томе упоминаются лишь единожды и по нейтральному поводу. Как пустое место. Какая такая помощь русского народа с Петра и до Николая? Вы о чём? Премия эта – элемент системы поощрения. Европейский господин склоняется к малютке и вручает леденец. Мол, правильно себя ведёшь. Понимаешь, когда карельская литература есть, национальный музей есть, второй государственный есть, остаётся только подать команду: «Отдать концы».
— Кто-нибудь понимает это?
— В том-то и дело, что ни черта никто не понимает. Единицы разве что. Вот социолог Симон Кордонский говорит, что советские этносословия на наших глазах активно конструируют свою национальную культуру. Буквально из ничего создают. Изобретают свою идентичность, историю, культуру.
— А в Европе и США есть понимание?
— Похоже, что есть. Пять лет назад американская аналитическая компания Stratfor опубликовала геополитический прогноз. Там речь в том числе и о Карелии. В Stratfor написали, что она будет стараться сблизиться с Финляндией.
— А что Финляндия?
— Я приведу простой пример, но со Швецией. Два года назад в Петрозаводск приезжала консул Швеции Ева Сунгрист. Мы встретились – я взял интервью. Дескать, почему Швеция испытывает повышенный интерес именно к Карелии, а не к Ленинградской области – ведь такие же соседи. И почему они сосредотачивается на развитии отношений между Швецией и Карелией, а не Швецией и Россией. Консул не дура – судя по реакции, она всё поняла.
— Интервью опубликовали?
— Нет, конечно. Потому что перед Его Высочеством Иностранцем следует заискивать, а не задавать ему неудобные вопросы.
— Ты говоришь, в последние годы идёт национализация. В последние годы ведь ещё и растёт социально-экономическое недовольство.
— Был такой экономист из Гарвардского университета Альберт Хиршман. Он сказал, когда становится хуже, есть только два варианта: Voice и Exit. Вот вас надули в магазине, можно тихо уйти, понурив голову. Это будет Exit. Буквально – выход. А можно устроить скандал. Это будет Voice. Буквально – подать голос. То же самое и в случае целой страны. Когда становится хуже, тоже есть только два варианта: уехать или митинговать. Но есть ещё третья стратегия – экзит в полном составе. То есть сепаратизм.
— Я так понимаю, именно эту стратегию и выбирают местные жители?
— Подхватить грипп или коронавирус проще нездоровому человеку. В случае с сепаратизмом то же самое. На днях у «Пятёрочки» я видел старуху – взгляд безумный, волосы торчат, лицо обезображено злобой. Она кляла известно кого последними словами. Мол, опять все деньги в Сирию отправил, а детям эсэмэсками на лечение собираем. И вот в таком болезненном состоянии инфицирование сепаратизмом происходит очень быстро.
— Это, выходит, второй источник. А третий?
— Третий? Карелию вскармливают на свою голову. Та же история, что и с бывшими союзными республиками. Такие масштабы строительства, как в Карелии, есть далеко не везде. Строится всё. Жилые комплексы, загородные дома, предприятия, турбазы, дороги. Масштабы давно уже превышают советские. И что? А вечная история. Родители холят и лелеют, покупают квартиру, машину, дарят бизнес или устраивают на работу, а в ответ – надоели, отвалите, я сам по себе. Дармовое благополучие – подлая вещь. На его почве зреет и расцветает новое самоощущение. Мы – не они, мы – жители европейского города и карельской столицы. Есть такая теория модернизации. Так вот она учит, что распухшие от достатка городские буржуа вдруг оглядываются вокруг и начинают требовать демократии. Да, Болотная, Сахарова и Исаакиевская – то самое. Только в Карелии вместо демократии они хотят обустроить вторую Финляндию. То есть опять-таки не Voice, а Exit в полном составе.
— Слушай, а ведь ещё есть такая вещь, как Тоска. Тоска по малой родине.
— Да, но тогда источника будет уже четыре – красиво не получится. Если серьёзно, то сепаратизм действительно вырастает и из тоски. Недаром украинский национализм был придуман в Вене, а белорусский – в Петербурге. А главный проповедник карельского национализма проживает в Таллине.
— Я тебя расстрою: есть ещё и пятый источник – экономический.
— Вот ты чёрт, действительно есть. В случае Карелии он родом тоже из девяностых. Мол, лесные богатства должны принадлежать карелам, а налоги оставаться в республике. Оставайся, дескать, они в республике, мы так сразу бы и зажили. Ну давайте, в Ханты-Мансийском автономном округе будут жить на свою нефть, а в Карелии – на свой лес. Посмотрим, как быстро Карелия ноги протянет, а ханты-манси превратятся в арабских шейхов. Не зря же Высшая школа экономики так методично продвигает идею бюджетного федерализма.
Беседовал Сергей Кононов
Продолжение следует
Во второй части интервью мы поговорим о том, почему Карелию путают с Кореей, как в республике изобретают собственную национальную историю по примеру украинской и по каким причинам общественность так отчаянно не давала создать музейный комплекс, рассказывающий о финских концлагерях, а также почему Юрия Дмитриева и его Сандармох либеральная общественность отстаивает, несмотря ни на что.
Продолжение интервью:
