Продолжение беседы корреспондента «Родины на Неве» Сергея Кононова с журналистом из Петрозаводска Антоном Соловьёвым. В первой части интервью, «Как Карелия идёт по пути Украины и Белоруссии», речь шла о природе и движущих силах карельского сепаратизма. Во второй части мы поговорим о том, почему Карелию путают с Кореей, как в республике изобретают собственную национальную историю по примеру украинской и по каким причинам общественность так отчаянно не давала создать музейный комплекс, рассказывающий о финских концлагерях, а также почему поисковика Юрия Дмитриева и его Сандармох либеральная общественность отстаивает, несмотря ни на что.
Стратегия тихушничества
— Но на взгляд со стороны картина не выглядит столь серьёзно.
— Потому что вам оттуда не видать. Все мы знаем, что революции случаются нежданно-негаданно. Задним числом всякий горазд объяснить, но для всякого каждый раз вывалившие на улицу толпы вызывают восторг удивления. Ленин в январе семнадцатого года не ожидал увидеть революцию на своём веку, а через год Василий Розанов констатировал – Русь слиняла в два, максимум в три дня. Осенью 2011 года все ещё изнывали от поднадоевшей стабильности, а уже в декабре Невский и Болотную наводнили десятки тысяч протестующих. «Мы вдруг неожиданно осознали, как нас много». Дословная цитата митингующих, ставшая лейтмотивом первых протестов. То же в Белоруссии, то же на Украине. Так происходит всегда. Загадка.
— И почему?
— Да потому что люди до поры до времени предпочитают скрывать свои предпочтения. Душой московский служащий уже на стороне несогласных, а словом – всё ещё выбирает стабильность. Университетский преподаватель, школьный учитель, больничный врач, корпоративный менеджер, программист из «Яндекса», инженер из госкорпорации, студент столичного вуза – все они уже приняли другую сторону, но обнародовать свои предпочтения не решаются. Студента заругают дома, учителя пожурят в учительской, менеджер получит оплеуху от начальства, служащий вылетит с работы. Поэтому лучше помалкивать и втайне просматривать ролики Навального.
Но, как известно, рыбак рыбака видит издалека и озарение приходит внезапно. И вдруг оказывается, что ты не один – недоволен ещё тот, тот и тот. Наступает отрадный момент узнавания друг друга. Говорить в открытую становится неопасно. Теперь не получишь оплеуху и не натолкнешься на стену родительского непонимания. Начинается цепная реакция, и люди вываливают на улицы. Вот и разгадка. Студентам-экономистам и студентам-политологам она знакома по курсам политической экономики. Разгадал экономист Тимур Куран в 1989 году – статья называется A theory of Unanticipated political revolution. Была опубликована в одном из ведущих научных журналов по экономической и политической теории.
— Выходит, в Карелии критическая масса говорить открыто о своих предпочтениях пока не решается?
— Решается только ставить лайки под откровенно сепаратистскими высказываниями. Тот же депутат Рогалевич пишет, ха-ха-ха, я сепаратист. Мгновенно набирает десятки лайков. Но на публике другое дело. Депутат по-прежнему отчитывается в соцсетях о возложении венков, сотрудник пресс-службы по-прежнему пишет «Великая Победа». Скрипя зубы, но пишет. Но глубоко внутри того и другого уже поселилось гнетущее желание. Распирает его и разъедает. Мол, пади деспотия, развались патриархальное царство. На твоих обломках мы создадим нормальные страны и построим европейские государства. Отсюда и удивление, мол, были же люди как люди, и вдруг все сразу стали кретины. Да не сразу. Процесс шёл, его просто снаружи не видно было. Поэтому буквально вчера чиновник публиковал картинки «Дошли до Берлина», а сегодня у него – бело-красно-белое полотнище на аватарке.
Собрали из ничего
— Давно хотел спросить, почему Карелию путают с Кореей? Она как будто выпадает из поля зрения, хотя находится буквально под боком. Как будто изъята из культурного пространства России.
— Да, а с Олонецкой губернией такого явления не было. Историк Василий Ключевский только так упоминает, а историк Алексей Миллер в книге о западных окраинах Российской Империи о Карелии ни сном, ни духом.
— Почему?
— Да потому что никакой Карелии нет и никогда не было. Она выдумана от и до. Выдумана большевиками и красными финнами. Сконструирована по-современному. По сути, она была выторгована у красных финнов. Компромисс, буферная зона, оставляющая надежду на будущее. Они ведь только снаружи красными были. Сталин недаром потом назвал их буржуазными националистами и репрессировал. Он вроде как в национальных вопросах разбирался. Все эти идеи об отмене национальных государств и социалистическом интернационале хороши, только вот в жизни сталкиваются не идеи, а силы. Понимаешь, страшное дело. Приходишь в музей, а тебе: при Петре I в Карелии то-то и то-то. Или открываешь буклет, а там: во второй половине XIX столетия в Карелии так-то и так-то. Но позвольте, в какой Карелии. Никакой Карелии ни при Петре, ни во второй половине девятнадцатого, ни в первой трети тринадцатого века не было. А вот то, что было и есть, так это проекция настоящего на прошлое. Фокус, который проделывают националисты в той же Украине и Белоруссии.
— Но что было?
— А были здесь исконно русские земли. Исконные – значит изначально. С призвания Рюриковичей и становления русской государственности. Извините, но из «Повести временных лет» мы знаем, что варягов на княжение славяне призвали вместе с финно-угорскими племенами. Рюрик пришёл княжить в Ладогу, а от Ладоги до Олонца рукой подать. Взгляните на карту IX столетия, вы многое поймёте. Взгляните и на карту Киевской Руси XIII века. Вся нынешняя территория Карелии принадлежит Новгородской республике, да и теперешние Савонлинна с Лаппеенрантой тоже. Наведите справки и о периоде с XV столетия и до Петровской эпохи. Не было Карелии, а была Обонежская пятина Новгородской земли.
— Сразу же возникает вопрос, кто здесь коренной и титульный.
— Именно. На момент зарождения государственности славяне здесь уже присутствуют. Стало быть, они такие же коренные и титульные. И были таковыми во всю последующую тысячелетнюю историю, пока не пришли большевики с красными финнами и не объявили карелов коренными и титульными.
— И не создали Карелию.
— Вернее – не собрали бы по частям. Вся северная и северо-восточная часть нынешней Карелии – Архангельская губерния. Центральная часть и всё Заонежье – Олонецкая губерния. Просто взяли и перекроили карту. Понимаешь, как назовёшь корабль, так он и поплывёт. Карелия с 1920 года плывет не туда. А русские люди ежедневно внушают русским людям, что на русской земле они гости.
Лакейство как оно есть
— А что это за история с детским концлагерем?
— Давай напомним контекст.
— Давай.
— На оккупированных землях финны создали 14 крупных концлагеря, шесть из которых – в Петрозаводске. Большую часть жителей эвакуировали, но 86 тысяч человек остались. За колючей проволокой оказались больше 24 тысяч – каждый третий погиб. Всем знакома известная фотография детей за колючей проволокой «Узники фашизма», но не все знают, что сделана она в Петрозаводске. А ещё больше двух тысяч детей погибло в финских концлагерях. Так вот. В Карелии нет ни одной экспозиции, рассказывающей о финской оккупации. Нет, и всё. Просто предали забвению. И вот когда даже не государство, а то самое гражданское общество предлагает восполнить пробел, поднимается визг. Бутафория! Фарс! Ложь! И деланный смех в конце.
— Понятно, почему.
— Потому что музейный комплекс плохо вписывается в доктрину о карело-финском добрососедстве. А ещё – пагубно влияет на перспективы столь желанной интеграции Карелии и Финляндии. Поэтому подрастающим поколениям о финской оккупации лучше ничего не знать. Самостоятельно местная публика ничего сформулировать не в состоянии. А поэтому она растиражировала слова Николая Сванидзе. Мол, отношения с Финляндией испортим, вдруг финны обидятся. Лакейский страх. И откровенная жажда ползать перед иностранцем и лобызать финский сапог. Лакеи думают, прояви они должную предупредительность, финский господин возьмёт на службу. Не возьмёт, хотя бы из чувства брезгливости. Ветераны немецкой армии пожимают руку ветеранам советской армии. Они не пожимают руку тем, кто валялся в ногах.
— А что создатели музейного комплекса?
— Мямлят и пятятся назад.
— Но одновременно с детским концлагерем разворачивается ещё один характерный процесс. Я имею в виду Дмитриева и Сандармох.
— О финских концлагерях знать не положено, зато знаниями о советских репрессиях мы набьём ваши глотки до отказа. Как битым стеклом. Был Сандармох или не был – никого не волнует. Как не волнует язычника, поклоняется он живому божеству или куску дерева, который сам же и высек. Потребность в отправлении религиозного культа лежит в его языческой душе. Ровно то же происходит и здесь – антрополог не найдёт принципиальных отличий. Устойчивая группа исправно ездит оплакивать жертв режима. Оплакивать публично.
— И на какую роль претендует Сандармох?
— Да ровно на ту же, что и «Музей советской оккупации» в Киеве. Какая, мол, советская оккупация в Карелии? Как, дескать, можно оккупировать собственные территории? А вы спросите на Украине – вам расскажут. Теперь ясно, почему так рьяно отстаивают Дмитриева, отстаивают отчаянно, до конца? И почему всячески препятствуют профессиональной работе историков в Сандармохе? Да потому что вся кропотливая работа по конструированию мифа о советской оккупации Карелии насмарку. А ведь она, оккупация, как нельзя лучше ложилась в основание будущего здания национального государства.
Приватизация истории
— Вот здесь поподробнее.
— А за примерами далеко ходить не надо. Маркс говорил, что Англия показывает другим странам путь, по которым тем только предстоит пройти. В нашем случае Украина приглашает национальные республики России проследовать тем же путём. Белоруссия уже на марше, Карелия готовится к старту. Фальстарт вышел, но ничего. Куда идти, мы знаем. Потому как какое национальное государство без национальной истории? А если никакой национальной истории нет, не беда. Если Бога нет, то его следует выдумать. С чего начать? А вот именно с пересмотра сталинского периода. Чем продолжить? Центральной Радой и Украинской народной республикой.
— А в Карелии – красными финнами и Ухтинской республикой.
— Именно. Теми самыми Эдвардом Гюллингом и Отто Куусиненом, которых предлагает вытащить на поверхность заслуженный журналист. Что делать дальше – тоже хорошо известно. Символика УНР на Украине была легитимирована в начале девяностых, символику Ухтинской республики оппозиционный депутат предлагает легитимировать сейчас. Дальше – в глубь веков. Если своей национальной истории нет, то следует присвоить кусок общей. Киев – мать городов русских? Откуда есть пошла земля русская? Держи карман шире! Киевская Русь – колыбель украинского народа. Такова официальная версия истории на Украине, так учат в школах и университетах. Поэтому эту вашу Обонежскую пятину с Олонецкой губернией национализировать не составит труда.
— Про место автохтонного присутствия древних укров забыл.
— Точно, только в нашем случае – древних карел.
— Надо полагать, процессы приватизации истории в Карелии уже идут.
— Ещё как. Понятие Русского Севера вымарано из массового сознания. Его святыни – Кижи, Валаам, Соловки – объявлены карельскими. Если ещё 20 лет назад здесь помнили об Олонецкой губернии, то сегодня она предана забвению. Если ещё 20 лет назад Петрозаводск – это Петровские заводы и форпост России на северо-западных рубежах, то сегодня – карельская столица и побратим Йоэнсуу с Умео. Вместо подлинной истории Петровских заводов и русско-шведских войн нас терроризируют суррогатом из калиток и бутафорских санта-клаусов. Но дальше – больше. Одни события в памяти замещаются другими. Встаёт общественница и объявляет: избы карелов были свезены со всего Заонежья на остров Кижи. Только вот Заонежье заселено русскими с XV столетия, а в Кижи свезены дома русских крестьян. Нет, общественница не иностранный агент, просто у общественницы глубоко в душе зреет национальное сознание, и оно непроизвольно выплёскивается наружу. Она сама себе отчёта не отдаёт, что говорит.
— До памятников дело ещё не дошло?
— А как же! Вот Костомукша – самый «финский» город Карелии. В центре – памятник Косыгину и Кекконену (финский президент с 1956-го по 1981 год – прим. ред.). Так вот Косыгина краской обливали уже дважды. Как известно, на Украине памятники крушат при попустительстве властей, прямую отмашку же не дашь. Здесь то же самое. Местные власти хоть слово проронили? Задел ли хоть кого инцидент? Сделала ли хоть что полиция?
— Возвращаясь к Сандармоху…
— «Тиран» не вечный, а по законам отечественного исторического жанра грядёт оттепель. В лучшем случае. В худшем – смута. Наш советский человек уже отвернулся от тирана и прильнул к отравленному блогеру. Минуя здравый смысл, как всегда. И вот в этом грядущем завтра музей советской оккупации не то что возможен, он обязателен. Так сразу, конечно, не объявишь, но и «Ельцин Центр» не сразу строился. Сначала вытащат подзабытую мысль, что режим оккупировал всю страну. А раз всю страну, так и Карелию. А раз и Карелию, то, значит, была она, советская оккупация. А там, глядишь, и всё остальное наготове и как нельзя кстати. Флаг – ухтинский, карельский язык – государственный, театр – национальный, а мы, карелы, народ особенный. На такой контекст мысль об оккупации ложится легко и свободно. Дальше по накатанной. Советы оккупировали, Москва колонизировала. Хювя-пяйвя, геть, москали.
— Противостоять этому можно?
— Все попытки пресекаются на корню. Вот есть работа и есть раскопки профессиональных историков и военно-исторического общества. Но результаты их работы в местных СМИ подцензурны. Не надо помогать ФСБ – вот ответ. Трибуну – истеричным активистам, историков – дискредитировать и заклеймить. Как патриотов. Никто не должен знать, что Сандармох, может быть, и вовсе не Сандармох. И вы бы лучше помалкивали.
— Но есть же правительственное издание.
— Правительственное издание предпочитает не ссориться. Одно болото.
Переболеть, вакцинироваться, схватить за руку
— Но ты отдаешь себе отчёт, что ты раздуваешь угли?
— Целиком и полностью. Но горькая правда лучше. И, надеюсь, она не та правда, что без любви. А значит, не ложь. Страну надо строить на прочном фундаменте. Паллиативные методы только откладывают решение проблемы и запускают болезнь. Понимаете, не стоит обольщаться. У француза или итальянца иммунитет выработан – они старше нас, а у нас – нет. А иммунитет вырабатывается только в двух случаях – переболеть или вакцинироваться. Болезнь перешла в открытую форму и момент для конфиденциального лечения уже упущен. Не та болезнь опасна, которая на виду у всех, которой причины все знают, а та, которая кроется глубоко внутри, которая ещё не вышла наружу и которая тем портит организм, чем, по неведению, долее она остается непримеченною. Кто сказал? Достоевский, «Дневник писателя». Чтобы вынуть пулю, рану надо расковырять.
— Но всё-таки ящик Пандоры, все дела…
— Именно про ящик и думает власть, не местная, разумеется, а наша, российская. Та, с дипломом регионального вуза, ни о чём таком думать не может. И, в общем-то, думает правильно. Скажи нашему человеку, что Сибирь не всегда Россией была, неизвестно, какие выводы он сделает. Я вот не знаю, в каком ключе Алексей Иванов написал «Тобол» и в каком снят сериал. Потому что Алексей Иванов на подозрении, его вроде как на знамя сибирской идентичности поднимают. А поэтому, думает власть, лучше не начинать, лучше повременить. В общем, народ ещё дитя и знать ему ещё рано. Всё бы ничего, но вот только явился уже агитатор и начал массово народ обрабатывать. Поэтому либо мы хватаем агитатора за руку, либо идём на дно и гибнем под обломками.
— Но как реагируют на то, что ты говоришь?
— Не городите бред, не несите чушь. Когда мысль враждебна, а доводов нет в наличии, то реакция заведомо предсказуема. Реакция преступника, когда его взяли с поличным.
— Но есть же и здоровые люди.
— Есть, только они проблему пытаются заговорить. Мол, карелы всегда были за Россию, геополитическое положение не позволит никогда не поднять фашистское знамя. Но всё это заклинание и мольба чистой воды. Свят-свят-свят, обошло бы стороной. Но не обойдёт. И отмахнуться не поможет. И знамя ещё как поднять. Посмотри на Украину, посмотри на Белоруссию. Там твердили ровно то же самое буквально вчера. Но уже сегодня наследие коллаборационизма – одна из свай, на которой строится украинское национальное государство и которая вбивается на наших глазах в основание белорусского. Потому что иначе не бывает, потому что других источников национального строительства попросту нет.
— А родственные узы?
— Можно уповать на много чего. Мол, мы же тысячами нитей связаны со всеми уголками родины. Бабушка в Ростове, тётя в Орле, друзья в Новосибирске, дети в Петербурге, внуки в Москве. Всё это хорошо, только ничего не решает. На Украине и в Белоруссии тоже тысячи нитей и тоже дяди с кузинами. Только с Украиной они уже разорваны в пух и прах, а с Белоруссией не сегодня-завтра разорвутся. Безмолвное присутствие бесполезно. Мёртвый груз. Мы не допустим… Мы не позволим… Всё, хватит уже! Вы не допустили на Украине, вы не позволили в Белоруссии. И ради всего святого, не говорите про армию и танки. Мол, пусть только рыпнутся. Над Москвой висит такой дамоклов меч международных обязательств, что танки никто не введёт. Не пятьдесят шестой год. Когда тело испустило дух, его мускулатура всего лишь кусок протухшего мяса. А танки – железа. Понимаете, от ответственности не уйти и ответственность не переложить на мнимые танки. Исход сражения решается здесь и сейчас. Потом опять будем кричать, мол, это все американцы и это все политики. Ага, и капиталисты проклятые. А мы невинны. Всё, мы уже дали палец и уже полруки оттяпано. Дальше – конец.
Первая часть интервью:
