Марина Харькова, собственный корреспондент «Родины на Неве» в Донецке, рассказывает о жизни в столице Донбасса – её родном городе, который она не покинула и не думает покидать.
«Сегодня террористическое государство Украина убила в Донецке отца моего покойного мужа. Это случилось во дворе дома, прямо около подъезда, на Текстильщике. Смертельный осколок от снаряда. Когда стреляют целенаправленно по мирным, старикам и детям – это не война. Это терроризм! И он по отношению к Донбассу происходит с 2014 года! Текстильщик – густонаселённый район. Рядом с домом родителей – садик и школа. Военных объектов там никогда не было и нет. И не могу представить, как себя сейчас чувствует моя свекровь. Она три с лишним года назад сына потеряла и до сих пор тяжело переживает это. А сейчас – муж, с которым прожили 50 лет. Горе… Боль… Ещё одна жизнь оборвана украинским снарядом…»;
«Моя подруга Настя просто стояла на остановке и ждала автобус. Прилетел снаряд, погибла она и ещё два человека рядом»;
«Женщина вышла на балкон, попал осколок, погибла мгновенно»;
«Погиб в доме после прямого попадания мины в дом»;
«Сгорели заживо в машине на обычной дороге после дара реактивного снаряда»;
«Разорван осколками в троллейбусе»…
О таких страшных в своей обыденности трагедиях, которые происходят каждый день долгие годы, может рассказать каждая донецкая семья. Нет ни одного человека в городе, кто был бы уверен в том, что проснётся следующим утром, что с работы или из магазина вернётся домой.
Как выживают обычные дончане в военном городе? Почему остаются? Где находят силы, чтобы продолжать борьбу? Иногда такие вопросы проще задать, чем ответить на них. Но мы попытаемся.
Утро в Донецке начинается не с кофе, а с беглого просмотра новостей про обстрелы и жертвы, и про новые заминированные участки, куда украинские ублюдки в погонах дистанционно набросали противопехотных, а теперь уже и противотанковых немецких мин, сбрасываемых на мини-парашютах и реагирующих на металл. То есть они могут взорваться при приближении обычной машины и, как пишут, даже велосипеда. Этих «подарочков» становится всё больше, как и пресловутых подлых «лепестков», из-за которых остались инвалидами, подорвавшись на них, уже более восьмидесяти человек. В соседнем с моим дворе несколько таких «лепестков» были недавно смыты ливнем неизвестно куда, и теперь выход из дома требует максимальной сосредоточенности и внимания. Что будет зимой, в сугробах, даже думать не хочется.
Съезжать на обочины, ходить по траве, выйти в посадку – нельзя. Неизвестно, чем, где и кем там нашпигована земля. В полях тоже гулять не рекомендуется. В поле напротив моего района даже невооружённым глазом видны две обычные противотанковые мины и окопчик. Торчавшие тут несколько месяцев артиллеристы обезопасились. А потом уехали, всё бросив. Ещё через три дома от меня, тоже у соседа, уже месяц лежит невзорвавшийся 155-миллиметровый снаряд – практически впритык к подземной газовой трубе. Этот «сюрприз» чиркнул по трубе и зарылся в землю. Сапёры никак не доедут – таких вызовов у них десятки в час. А нам пока повезло: что снаряд пролетел мимо трубы и не взорвался. Хотя не о таком соседстве мы мечтали.
Повезло – это когда разминулся со смертью. Таких историй у дончан тоже масса. Приехал на рынок после взрыва. Был на бульваре за час, когда там начался обстрел и на части разорвало людей. Проехали у автостанции за считанные минуты до кровавого кошмара. Постоянно, везде, без перерыва: в таком изматывающем нервы режиме приходится ходить на работу, решать повседневные дела и стараться не думать, что будет дальше. Есть только «здесь и сейчас», может быть – «завтра». А может и не быть.
Украинские боевики специально бьют оружием массового поражения – и из РСЗО, и «Точками-У», и осколочными снарядами, чтобы уничтожить как можно больше обычных мирных жителей. В этом ноль военной необходимости, одни только злоба, ненависть и неимоверная жестокость. Всё то, что является единственной скрепой украинской нации в их трактовке. Всё то, что обязательно вернётся к ним бумерангом.
Периодически бывающие в Донецке журналисты, волонтёры и гости сильно проникаются атмосферой скрытого и явного апокалипсиса и донецкого бесстрашия. Самые экзальтированные – в бронежилетах на фоне спокойных и легко одетых по погоде дончанок тарахтят свой текст в кадре как газонокосилки, а потом уезжают в уют и покой своих, пока ещё мирных, столиц. Самые экстремальные, наоборот, стараются подольше остаться в обстреливаемом городе. Кто-то – из солидарности и идейности, кто-то – по-новому ощущая вкус жизни. Их всегда заметно в самых горячих местах. У них светятся глаза, как у альпинистов после покорения Эвереста. Местные к ним относятся с пониманием.
Но всё-таки, бывать в Донецке и жить в Донецке – разные вещи. По большому счёту, гости мало понимают дончан, их фатализм, боль, обиду, горечь. Фатализм приходит быстро: когда над головой постоянно свистит, гудит, рвётся и летает смерть всех видов и калибров, то к этому надо или привыкать, как неизбежности, или уезжать.
Фатализм выражается в договоре с самим собой – если от судьбы не убежишь, то надо укрощать страх. Мой личный фатализм выработался в сентябре 2014-го: и на чужих примерах, и на своём опыте. Знакомый журналист уехал от войны из Донецка в обманчиво «уже мирный» Славянск. Там украинские вояки зарезали его и жену, ограбили дом, угнали машину. Спустя время я ехала через район Боссе, машину неожиданно тряхнуло, как при сильном землетрясении. На дикой скорости рванув вперёд, на блокпосту от наших бойцов узнала о прилёте мин и сгоревших машинах с людьми, которые остались сзади. Они просто ехали медленнее и попали под удар: ни угадать, ни понять разумом такое невозможно.
И эту боль забыть, простить, стереть тоже невозможно. За что, зачем украинские твари уничтожают прекрасный город и его людей, его детей? Каждая рана, каждая потеря воспринимается дончанами как личная боль, даже если не был знаком и не знаешь тот дом, который оказался разрушен. Город обманчиво пуст, хотя многие, в том числе остававшиеся в нём все восемь лет войны, действительно покинули его и продолжают покидать, не выдерживая происходящего. Но около полумиллиона остались: некуда или никто не ждёт, или уже намыкались с переездами туда-сюда.
Как написал один дончанин – «Сложно вот так взять и бросить всё, что любишь, всё, к чему привык. Здесь остались родственники и друзья, дом и родина, любимые парки и скверы. Мы живём здесь, чтобы показать стойкость духа настоящих дончан, чтобы сохранить то, что нам так дорого. Живём просто, чтобы пережить всё это. Уже не обращаем внимание на звуки артиллерии, просто закрываем окно, чтобы не слышать залпы тяжёлых орудий, и спим дальше».
Приметы города – это и заклеенные крест-накрест скотчем окна, чтобы избежать ран от мелких осколков, и указатели к убежищам, и объявления в общественном транспорте о правилах поведения при обстрелах, и регулярные смс от МЧС о заминированных ВСУ районах, и подъезды, открытые настежь, чтобы люди могли укрыться (по статистике, большинство погибших во время обстрелов находились на открытых пространствах).
Из-за положения на фронте вновь в ходу обычай собирать-разбирать «тревожные чемоданчики», сумки с вещами первой необходимости, документами и деньгами. Столько лет жили в режиме ожидания «укропы пойдут в наступление на Донецк» – и вот опять. Хотя объективно есть понимание, что наши нас не сдадут, что город огромный и на его штурм нужны очень большие силы противника, но от опасений никуда не деться. Несмотря на присоединение. «Свершилось. Спустя восемь с половиной страшных лет. Бравурного настроения нет. Только самая тихая радость с выраженными нотками горечи. Светлая память всем, кто не дожил до этого дня, всем, кто пожертвовал собой. И дай Бог дождаться Победы. Да, опять у нас: этот праздник со слезами на глазах и с тяжестью на душе» – это типичные настроения людей в последние дни.
Прилёты и попадания пугают меньше, чем страх, что «эти там, наверху», снова договорятся о чём-то гадком и подлом. Таков синдром «минских соглашений» и вряд ли его удастся быстро преодолеть. Несмотря на подписание указов, принятие законов, пока что у большинства нет ощущения перемен и окончательного осознания себя полноценной частью России. Всё ещё слишком тонко и хрупко, а жёстко прочерченную границу с Россией, для пересечения которой приходилось маяться в очередях по 10-12 часов, так просто и быстро из памяти не сотрёшь. Несчастные дальнобойщики вообще стояли в таких очередях сутками. Поэтому хрупкость сознания себя «новыми россиянами» – тоже из тех времён, когда Донбасс считался чем-то вроде аппендицита: вроде и часть организма, но какая-то лишняя или опасная, способная привести к перитониту.
Жить в Донецке – значит быть сильным, упрямым и терпеливым. Радоваться простым вещам – свету, связи, воде. Воду дают раз в три дня по графику, но доходит она не до всех. Каждая квартира или дом заставлен бутылями – отдельно с питьевой водой, которую надо купить, отстояв очередь, отдельно – с технической из крана или из машины-цистерны, когда они приезжают, или из прудов и реки Кальмиус.
Очереди – тоже военная примета города: за водой, за деньгами в отделениях банков, причём очереди на улице, несмотря на обстрелы и при любой погоде. Ничего подобного нет в российских городах, и все надеются, что это позорище прекратится и в Донецке. Карты российских банков есть у немногих, и чтобы снять деньги, нужно было или искать контору по обналичке, или выезжать в Россию до ближайшего банкомата. Опять же напомню, что такой квест занимал сутки. Кроме доехать-приехать, надо было ещё отстоять очередь на КПП. Так и продолжалось, пока несколько месяцев назад не появились отделения российского «Промсвязьбанка». Теперь часть банковских процедур упростилась.
Но всё сложности и трудности преодолимы, когда есть понимание, помощь и братское плечо. Его подставляли и подставляют сейчас дончанам простые русские люди. Гордость и подъём охватывают сердце, когда знакомые волонтёры рассказывают свои истории. Например, такую, одну из многих: «Мы очень благодарны простому русскому народу, который смог оказать нам продуктово-лекарственную и другую помощь из далёких уголков Великой России. В начале лета житель Нижневартовска своим транспортом привёз для наших воинов лекарства, перевязку, шприцы, витамины, продукты, консервы, кое-что для солдатского обихода. А монахини Свято-Екатерининского монастыря посёлка Родники собрали и передали помощь для раненых. Эта поддержка жителей РФ ещё раз показала, что мы – единый русский народ и что вместе мы одолеем любого врага!».
Отдельным пунктом хочется отметить отношение дончан к пропаганде. Пожилые люди продолжают доверять телевизору. Остальные, которых большинство, научены перепроверять или не доверять ей. Причём скепсис вызывают уже почти все источники – официальные, полуофициальные, неофициальные. Когда одни и те же люди годами системно лгут, к ним и относятся как к системным лгунам. И это касается и гражданского общества, и военной обстановки. Почти в каждой семье есть фронтовик, поэтому тяжело утаить правду, а сводки и реляции резко перестают дружить с реальностью. Эту неизбежность и тенденции, понятные не только дончанам, хорошо подметил Вадим Денисов, известный российский блогер: «Как я понимаю, имеем глубокий внезапный (!) прорыв врага на Херсонском направлении. Инфа идёт по матрице “где-то я это уже слышал”:
– наносим удары авиацией по скопившимся скоплениям;
– под угрозой пути-дороги;
– отважные геройски держатся;
– военачальники тем временем ругаются между собой;
– далеко вдали неотчётливо слышен шелест сапог подкрепления, которое вроде бы идёт;
– неподдаёмсяпанике;
– Изюма-3 не будет
Тут я должен бы спросить, что вообще происходит, но мне стыдно – все, похоже, знают, а я выпрыгивать из строя с неведением не хочу».
А пока Донецк и его люди держатся и умеют радоваться. Вчера на рынке человек тридцать, увидев в небе штурмовики ВКС РФ, с гордостью кричали: «Смотрите, наши, НАШИ летят!». Радуемся, когда видим наших бойцов. Радуемся свету и солнцу, и нескольким часам тишины, чтобы выспаться и мобилизоваться накануне нового тяжёлого дня в череде похожих.
