Несмотря на то, что в Западной Европе процветает агрессивная толерантность и сгущается атмосфера русофобии, далеко не все обитатели Старого континента погрязли в извращениях и ненавидят Россию. Огромное число европейцев относятся к нашей стране с большой симпатией, принимая её за бастион традиционализма и здорового консерватизма. С Россией они связывают свои надежды на возрождение европейской культуры. Но открыто об этой надежде они заявить боятся – затравят блюстители толерантности и нового либерализма.
Большие патриоты России
Особенно сильны симпатии к России в романских странах. Конечно, люди, которые уважают Россию, есть не только в романских странах. Например, британец сооснователь группы Pink Floyd Роджер Уотерс в недавнем интервью прямо заявил, что настоящая причина конфликта на Украине — расширение НАТО, «которое приближается прямо к российским границам, хотя альянс и обещал этого не делать». Но Уотерс – всё же исключение из русофобского англосаксонского правила. В Британии вряд ли мы найдём музыкальный коллектив, вроде итальянской Banda Bassotti, которая в сентябре 2014 года приезжала в Донбасс в рамках тура в поддержку Новороссии.
Что касается моих французских приятелей, то они большие патриоты России, чем, например, некоторые мои однокурсники. Так, один из них, приехав два года назад в Петербург, купил штук пять футболок с разными портретами Владимира Путина, а также значки в виде имперского двуглавого орла. Для него Путин – сильный европейский лидер. «Он в том же ряду, что и де Голль, только сильнее его!» – убеждён он. «Путин не позволяет Америке подчинить себе Россию, а мы фактически превратились в колонию США», – поясняет он своё мнение.
Нравится моим французским приятелям, а это правые интеллектуалы средних лет, и то, что Россия при Путине не превращается в «иммигрантский бордель». Это мы, живя в Петербурге или в Москве, полагаем, что «мигранты заполоняют нас». Чтобы понять, что такое «полонение мигрантами» на самом деле, надо прогуляться в окрестностях парижского Северного вокзала, в районе парижской станции метро «Барбес–Рошешуар» или поездить по северным предместьям французской столицы, посетить, например, город Сен-Дени, который в середине ХХ века, будучи городом рабочих, находился под властью французской компартии. Так что парижане, приезжая в Россию, чувствуют себя в Европе, а не «в филиалах Африки или Магриба». Их родной город, по их мнению, превратился именно в такой филиал.
Если старые русские города с их традиционной православной архитектурой и славянскими твердынями для французов и итальянцев, с которыми я общался до недавнего времени – всё-таки экзотика, то в Петербурге они – в своей тарелке. Ибо это – европейский город, построенный европейцами.
Старая миссия пока невыполнима
Сейчас, когда коллективный Запад пытается «отменить» Россию и русских (особенно усердствуют всякие лимитрофы, которые всего лишь сто лет назад создали собственные государство, да и то ненадолго), остро встаёт вопрос о миссии Петербурга. Ведь до недавнего времени город святого Петра был главными западными воротами России. А сейчас эти ворота пытаются забить с внешней стороны.
Глава российского государства Владимир Путин на последнем военно-морском параде назвал Петербург морской столицей России. С исторической точки зрения, абсолютно верное определение. Но с точки зрения фактов, логично, чтобы морской столицей России был Владивосток – порт, из которого суда беспрепятственно попадают в Тихий океан и на Северный морской путь. А Балтийское море, к сожалению, и вправду превращается во «внутреннее море НАТО». Это надо признать. Если Дания и Швеция решат закрыть проливы для прохода русских судов, что мы будем делать? Бомбить Копенгаген и Стокгольм с Мальме в придачу? Тогда мы отправимся в рай.
Петербург – музей под открытым небом. Но музей – это пространство, где время застыло; где бережно сохраняют память о прошлом, берегут его для будущего. Уникальность Петербурга, каждый его камень, каждый кирпич исторического дома, надо ценить и бережно хранить. Но что делать «смотрителям» этого музея – его жителям? Чем им заниматься?
Город на вольной Невой, как верно заметил поэт Александр Чуркин, это ещё и город нашей славы трудовой. За последние 30 лет Петербург лишился многих предприятий. Но несмотря на это, он остаётся крупным промышленным и научным центром, который нуждается в квалифицированных рабочих, инженерах и исследователях. Но их не хватает. Разгромленная рыночными реформаторами система профессионально-технического образования только начинает возрождаться, а потребность в специалистах велика, и нужны они уже сегодня.
И мы возвращаемся к теме отношения европейцев к северной столице России. Петербург надо превратить в центр здоровой Европы. Той самой Европы, о которой вздыхал режиссёр Константин Богомолов в своём манифесте «Похищение Европы 2.0»: «Европы, которая не боялась сложного человека во всём его многообразии. Уважала его свободу любить и ненавидеть. Европы, которая понимала, что природа создавала человека именно как сложное, противоречивое и драматичное существо, и не считала себя вправе вмешиваться в высший замысел. Европы, для которой главной ценностью человека была его индивидуальность, выраженная не в том, как человек занимается сексом, а в том, как мыслит и творит. А самое творчество заключалось в создании картин, музыки, текстов, а не в перекроении собственного тела и придумывании новых гендерных определений».
Потенциально наши
Называя Запад «новым Рейхом», где «несогласному не скрыться от блюстителей этической чистоты», Богомолов не нагнетает. Я лично знаю французского преподавателя философии, которого уволили из Высшей нормальной школы (Еcole normale superieure) за то, что он участвовал в демонстрации против Закона о брачном равенстве, который, помимо прочего, включая предоставление ЛГБТ-парам права на опеку детей (ЛГБТ — явление, признанное в России экстремистской организацией), ликвидировал во французском юридическом поле понятия «мать» и «отец», заменив их на «родитель 1» и «родитель 2». Профессора пропесочили на собрании преподавательского состава, но он не покаялся. За твёрдость и уволили. Он обратился в профсоюз. Просветлённые синдикалисты заявили, что «не защищают гомофобов и фашистов». С волчьим билетом он мыкался в поиске работы несколько месяцев, и с трудом нашёл место учителя в социальной школе. Уверен, что лекциями этого профессора заслушались бы наши студенты-гуманитарии. Да и не только студенты.
И это не единичный пример. Я лишь рассказал о судьбе человека, с которым мне довелось общаться. Да, он придерживается правых взглядов (и, кстати, высоко ценит творчество Александра Гельевича Дугина), но за это же нельзя выгонять с работы. Я знаю одного петербургского профессора-историка, который почти полгода публично критикует Россию за «агрессию против Украины». Но его никто и не думает увольнять из самого престижного высшего учебного заведения северной столицы России (если что – это, конечно, не Высшая школа экономики). А француза уволили за участие в демонстрации против Закона о брачном равенстве, который всё же продавил президент-социалист Франсуа Олланд. Вот и вся разница между западной демократией и «путинским авторитаризмом»
Вообще, по моим наблюдениям, во Франции и Италии буржуазная система левые грехи прощает довольно легко. Особенно если это – грехи молодости. Да и в почтенном возрасте можно, будучи преподавателем в престижном университете, критиковать капитализм со ссылками на Карла Маркса, а тем более – на Антонио Грамши. Но за правые и традиционалистские взгляды в нынешней Европе подвергают шельмованию, а то и вовсе исключают из «приличного общества». Как и на что в современной Франции живёт философ-традиционалист Ален де Бенуа, для меня загадка.
А вот Жан-Марк Руайян, один из лидеров французской ультралевой террористической организации «Прямое действие» (“Action directe”), арестованный в феврале 1987 года и приговорённый к пожизненному заключению, но выпущенный на свободу в 2012-м, продолжает писать книги о себе и других участниках «французской герильи». К писательству он пристрастился ещё в тюрьме. Его первый роман «Я ненавижу утра» был издан в 2001-м. Сейчас на его счету 14 книг. Конечно, они выходят микроскопическими тиражами, а жаль. Наблюдения Руайяна весьма интересны. Ибо его взгляд не замутнён постепенным погружением в так называемое информационное общество. Человек 25 лет отсидел в тюрьме строго режима, и выйдя из узилища в шестидесятилетнем возрасте, попал в совсем другой мир, чем тот, из которого его забрали в феврале 1987 года: в дивный новый мир. «Меня могут спросить, как бороться и противостоять, и тогда я отвечу вопросом на вопрос: как вообще можно тут существовать? Прошло всего полтора месяца с того момента, как я вышел из тюрьмы, сдал электронный браслет и перестал носить номер заключённого, – и я уже начал себя спрашивать: как можно жить в этом повседневном дерьме? Я по крайней мере никогда не знал этого. У меня в тюрьме были вертухаи, которые отпирали и запирали мне дверь, но я хотя бы никогда не видел дурака из компании сотовой связи “Orange”, который в сотый раз спрашивает тебя, не хочешь ли ты подключить все опции…», – заявил он журналистам.
Если на то пошло, Жан-Марк Руайан – тоже представитель той старой и сложной Европы, о которой пишет Богомолов. Конечно, России не нужны террористы: ни левые, ни правые, ни какого-либо другого толка. Но Руайан заплатил сполна за деяния, совершённые им в молодости. И было бы хорошо, если бы в России познакомились с его творчеством, особенно с тем его пластом, который он выдал после заключения – об идиотизме повседневной жизни на Западе. Петербургским переводчикам и издателям на заметку.
Богомолов прав, утверждая, что на Западе «несогласных много, и это вовсе не “дремучие” ортодоксы; это современные, весёлые и свободные люди, образованные и успешные, открытые новому, любящие жизнь во всем её многообразии».
Во Франции известен феномен: социологические опросы показывают, что правые политические силы, например, Национальное объединение (бывший Национальный фронт), поддерживает меньше людей, чем эти силы получают голосов на выборах. Всё очень просто: многие французы опасаются открыто заявить, что они за правых. А в кабинке для тайного голосования, где их никто не видит, они делают искренний выбор.
Напомню, что на президентских выборах 2022 года за лидера националистов Марин Лё Пен проголосовали больше 13 миллионов французов. На три миллиона больше, чем в 2017-м, когда она тоже вышла во второй тур. И вряд ли большинство этих людей – русофобы, по всей видимости, они согласны с мнением Лё Пен, что Россия и Франция «вместе мы могли бы лучше защищать наши стратегические интересы и бороться против мировой финансовой системы, которая основывается на непомерных привилегиях доллара». И наверняка какое-то число избирателей Лён Пен сталкивались с дискриминацией из-за их политических симпатий.
Новый вызов иностранцев
Сейчас во Франции проявляется тенденция: молодые парижане, недовольные тем, во что превращается их город, переезжают в провинцию, чем глубже, тем лучше, объясняя это тем, что они хотят жить во Франции, в Европе, пусть и в провинции, а не в Африке и Магрибе. Однако людям, которые с детства привыкли к ритмам большого столичного города, тяжело привыкнуть к тихой провинциальной жизни. Почему бы таким молодым французам не переехать в Петербург? Да и вообще: почему бы не переехать в Петербург европейским писателям, философам, художникам, которые дома задыхаются в атмосфере агрессивной толерантности? Да и европейские инженеры с рабочими не будут лишними на берегах Невы. В Европе идёт деиндустриализация, а нас новая индустриализация на повестке дня. Специалисты востребованы.
Ведь, как верно замечает всё тот же Богомолов, «благодаря стечению обстоятельств мы оказались в хвосте безумного поезда, несущегося в босховский ад, где нас встретят мультикультурные гендерно-нейтральные черти». И «надо просто отцепить этот вагон, перекреститься и начать строить свой мир» – «старую добрую Европу… Европу здорового человека».
Россия – единственная страна, которая бескомпромиссно восстала против современного мира. «24 февраля режим историчности вновь изменился: Россия открыто бросила вызов неоколониальной политике Запада, – отмечает писатель Дмитрий Орехов, монархист по убеждениям. – Это означало окончательный разрыв с либеральным прошлым и совершенно другое будущее. Будущее, в котором либеральным нытикам, позёрам и агентам влияния просто нет места».
Как заметил философ Дугин, «восстание против современного мира – это восстание против восстания». Это – консервативная революция. Знаковое совпадение: отец европейского консерватизма, французский мыслитель Жозеф де Местр, изгнанный из революционной Франции, свои самые важные работы написал, живя в Петербурге, в столице Российской империи, будучи посланником сардинского короля.
Петербург волею судьбы превращается в плацдарм старой Европы. Свою европейскость северная столица России должна холить и лелеять, не слушая ворчание эпигонов славянофильства. Великий Пётр, возводя Петербург, «в Европу прорубил окно», а сейчас Петербург и есть та самая Европа. Другой просто нет. Есть территория, которая Европой когда-то была.
Из Петербурга Россия перейдёт в наступление на Запад. Не в военное, хотя теперь всё возможно, а в культурное. Но для этого следует внести коррективы в развитие города. Запретить под страхом сурового уголовного наказания сносы старых домов в историческом центре. В них – дух Европы, русской Европы. Любое здание, даже самое запущенное, можно отремонтировать, было бы желание. И, конечно, надо взять под жёсткий контроль миграцию из стран Средней Азии. Ибо если пустить её на самотёк, то через какое-то время Петербург, как и Париж, превратится в город мигрантов.
Ещё одно наблюдение моих французских приятелей, на этот раз – не слишком для нас приятное. Они нигде не видели так много молодёжи бесполого вида с волосами, выкрашенными в ядовитые, как правило, розовые и зелёные цвета, как в Москве и Петербурге, особенно в Петербурге. С этим надо что-то делать. Нулевая терпимость к открытым queer-проявлениям! В Петербурге консерватизм должен чувствоваться во всём, в том числе в одежде его жителей. Всё слишком яркое, аляповатое в Петербурге воспринимается как пошлость.
И будем всегда помнить, что северная столица России названа в честь христианского святого – апостола Петра. Петербург – христианский город, и, уважая общины иудеев, мусульман и буддистов, надо всячески подчёркивать это. Петербург украшают соборы разных христианских конфессий, построенные великими зодчими. И их было бы больше, если бы не богоборческая политика большевиков.
320 лет назад Пётр I издал указ «О вызове иностранцев в Россию, с обещанием им свободы вероисповедания», чтобы побудить иноземцев из числа военных специалистов и инженеров «купно с прочими Государству полезными художниками к Нам приезжать, и как в Нашей службе, так и в Нашей земле оставаться». Нашим властям пришла пора задуматься о новом издании петровского указа.
Дмитрий Жвания
