Акция «Руины Петербурга», проведённая активистами на территории бывшего завода «Красный треугольник», хороша хотя бы тем, что она обострила внимание к теме сохранения исторического центра столицы Российской империи.
Зажили новой жизнью
Прилично или нет утверждать, что Петербург превращается в руины? Член Всемирного клуба петербуржцев Владимир Дервенёв считает, что это на грани приличия.
Конечно, Владимир Алексеевич прав, утверждая, что за последние 30 лет в Петербурге возродили много объектов архитектурного наследия. Достаточно перечислить храмы и соборы, восстановленные и возвращённые Русской православной церкви: Воскресения Христова у Варшавского вокзала, Благовещения Пресвятой Богородицы на Васильевском острове, Успения Пресвятой Богородицы на Васильевском острове, Святой Великомученицы Екатерины близ Тучкова моста, Фёдоровской иконы Божьей матери на Миргородской улице, Кронштадтский морской собор, Крестовоздвиженский собор на Лиговском проспекте, церковь Святителя Петра Митрополита Московского на Роменской улице, Богоявленская церковь на Гутуевском острове и многие другие. Правда, работы по воссозданию изначального архитектурного облика некоторых из них, например, Богоявленской церкви, начались ещё в поздние советские годы. С другой стороны, не все из перечисленных храмов восстановлены при участии государства.
Владимир Дервенёв напоминает о воссоздании по чертежам храма Рождества Христова на Песках. Хорошо, если бы так же по чертежам и фотографиям восстановили Храм Воскресения Христа в Коломне, церковь святителя Николая Чудотворца и благоверного князя Александра Невского при Императорском Палестинском обществе (Николо-Барградский храм) на Калашниковском проспекте (ныне — улице Бакунина). Площадь Тургенева (Покровская) пуста без Покровской церкви, построенной в самом начале XIX века великим русским зодчим Иваном Старовым. Её прихожанами в 1816-1818 годах был Александр Сергеевич Пушкин и его родители, которые жили поблизости — в доме на набережной Екатерининского канала (канала Грибоедова).
«Я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову — и в воскресенье
Там слушать русское богослуженье», — написал потом великий поэт в поэме «Домик в Коломне».
Но большевики в богоборческой истерике снесли этот храм в 1936-м.
Зажили новой жизнью некоторые петербургские памятники промышленной архитектуры. Здание прядильно-ткацкой фабрики имени Петра Анисимова переоборудовано в креативное пространство «Ткачи», в здании Невской бумагопрядильной мануфактуры располагается городской МФЦ, а башня старого газгольдера на Обводном превратилась в самый крупный планетарий в мире. Однако этими тремя примерами список спасённой от разрушения или от сноса промышленной архитектуры, наверное, и заканчивается. Если я и ошибусь, то от силы на один, два примера.
А вот список уничтоженных объектов промышленной архитектуры конца XIX — начала ХХ века весьма велик. В него попали здание Колбасного завода на Лиговском проспекте, корпуса Вагоностроительного завода на Московском проспекте, где, кстати, работал Владимир Спиридонович Путин, отец нынешнего главы российского государства, пакгаузы Варшавского вокзала, исторические корпуса и постройки фабрики Мельцера на набережной Карповки. Среди снесённых объектов — замечательный и очень красивый Трамвайный парк на Дегтярном переулке, где теперь воздвигают очередную серию уродства «Невской ратуши».
Скоро этот печальный список пополнит построенный до революции завод «Ригель» на набережной той же реки. И так далее…
Несчастный «Красный треугольник», где проходила выставка «Руины Петербурга», находится в плачевном состоянии: проломленные крыши, разбитые окна, следы пожаров. Это действительно — руины. Ещё немного — и «Красный треугольник» не спасти.
Беспрецедентный случай?
Что касается мирской исторической застройки, то здесь список потерь огромен. По подсчётам градозащитников, за последние 30 лет, с 1991 года, Петербург лишился около 500 исторических зданий. На углу Невского проспекта и улицы Восстания (Знаменской) в в 2007-м просто произошла катастрофа: мы потеряли сразу несколько домов с богатой историей. Один из них помнил Александра Сергеевича Пушкина. Это был дом, построенный архитектором Петром Сильвестровичем Пыльневым в 1828-м.
Ещё на Невском проспекте снесли дома 55, 59 (по обе стороны гостиницы «Невский палас»), 89.
55-й дом возвели в начале XIX века для купца-старообрядца, бывшего крепостного крестьянина Федула Григорьевича Громова. Затем этот дом приобрёл другой купец — Алексей Николаевич Тряничев. Здание несколько раз перестраивали, в последний раз — в 1892-м. Проект перестройки разработал известный русский архитектор Александр Васильевич Иванов. В 1872-1892 годах в этом здании работала музыкальная школа — одна из первых в Санкт-Петербурге.
Потом здесь расположилось Петербургское шахматное собрание. До начала Первой мировой войны оно провело в своих стенах много важных соревнований. Например, в 1909-м на Невском, 55, прошёл международный шахматный турнир, посвящённый памяти первого русского гроссмейстера Михаила Чигорина, почившего за год до этого.
Нельзя не отметить, что в этом турнире участвовали два известных русских шахматиста: Фёдор Дуз-Хотимирский и Евгений Зноско-Боровский. Дуз-Хотимирский стал заслуженным мастером спорта СССР, был награждён орденом «Знак почёта» и умер в глубокой старости в Москве 5 ноября 1965 года. А Евгений Зноско-Боровский, когда началась Первая мировая, ушёл добровольцем на фронт, воевал в составе 176-го пехотного Переволоченского полка в чине прапорщика, получился ранение, лечился в лазарете Александровской общины в Петрограде, за храбрость его наградили орденом Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом. После Октябрьской революции Евгений Александрович жил в Ростове-на-Дону, писал статьи для изданий белой Добровольческой армии, в 1920-м покинул Россию, жил во Франции, где в эмигрантской прессе публиковал обзоры русской поэзии, рецензии на стихи Марины Цветаевой, Владислава Ходасевича и других поэтов. Его работы по теории шахмат высоко ценил русский писатель Владимир Набоков. Умер Евгений Зноско-Боровский в Париже, его похоронили, как и многих русских эмигрантов, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Такие вот разные судьбы двух участников шахматного турнира, посвящённого памяти Михаила Чигорина…
А ещё в Петербургском шахматном собрании 24 ноября 1913 года сеанс одновременной игры провёл великий кубинский гроссмейстер Хосе Рауль Капабланка-и-Грауперра. В этом сеансе участвовал великий композитор Сергей Сергеевич Прокофьев, который будучи достаточно сильным игроком, состоял в Петербургском шахматном собрании. «Капа, — вспоминал композитор, — прыгнул конём так, что я неизбежно должен был потерять ладью. Капа сделал этот ход и отошёл в сторону. По совету приятелей я изменил свой предыдущий ход, надеясь, что Капа этого не заметит. Капа снова подошёл, улыбнулся и выиграл и при этом варианте», — вспоминал композитор.
Вскоре, в апреле 1914 года, Капабланка вновь приехал в Петербург для участия международном шахматном турнире, которые занимательно описал Прокофьев: «Сегодня в Шахматном Собрании партия Рубинштейн — Капабланка, безумно интересно. Этот турнир положительно захватывает — и очень не вовремя. Я то там, то дома учу Концерт, очень утомлён и сегодня, например, чувствую себя совсем разбитым. Я взял Дамскую, которая очень хочет посмотреть на турнир, главным образом на Капабланку, и с ней поехал в Собрание. Дамская, правда, немного трусила, когда входила в непривычное для неё помещение, но потом очень заинтересовалась. Дам бывает мало, но всё же с десяток можно насчитать. Я с удовольствием объяснял Дамской всякие достопримечательности в Собрании. Народу набилось пропасть».
Прокофьев даже задумывал написать балет на тему шахмат, однако эту идею его высмеял и отверг импресарио Серж Дягилев.
Наверное, на Невском, 55, следовало бы создать музей по истории российского шахматного спорта. Но дом снесли, а в его муляж отдан под коммерческий центр.
С другой стороны гостинцы «Невский палас», ближе к Знаменской площади (площади Восстания), стоял дом 59. Он появился в начале 20-х годов XIX века. В середине века здание перестроил академик и профессор архитектуры Императорской Академии художеств Александр Семёнович Кудинов для Духовно-учебного управления при Синоде, которое располагалось в нём до 70-х годов. Затем, до Октябрьской революции, владельцами дома были различные частные лица, большей частью — купцы. За это время его ещё раз перестроили (автором проекта стал тоже академик архитектуры Императорской Академии художеств Карл Иванович Реймерс. В 20-е годы в этом доме жил драматург Евгений Шварц, останавливался у друзей поэт и художник Максимилиан Волошин.
Я прекрасно помню эти здания, в одном из них, в 55-м, я часто бывал в детстве (в нём жили друзья родителей), и помню, как эти дома сносили. Это было жуткое зрелище. Оно вызывало чувство, которое, наверное, испытывают люди, когда их город захватывают варвары.
«Я вообще не понимаю, почему эти дома разрешили сносить. Внутри были ценные интерьеры, печи, камины. Всё это растащили! Можно же было усилить здания металлическими конструкциями, но фасады сохранить, — возмущался вскоре после сноса Борис Николащенко, руководитель мастерской № 1 Бюро Генерального плана Санкт-Петербурга. — Это беспрецедентный случай, когда на Невском сносят дома! Даже после Великой Отечественной войны разрушенные на Невском здания реставрировали и старались сохранить. Очень печально, что рука бизнесменов поднялась на самый известный в России проспект. Ведь каждый дом здесь — памятник, в каждом доме жило не менее десяти знаменитостей! Техническая возможность сохранить эти дома была. Принятое решение надо рассматривать не как техническое, а как политическое — нам хотят показать, что все дозволено, даже на Невском проспекте».
«Эти дома были построены в конце XIX века и ещё бы долго простояли. Во дворе находились плохие флигеля, а сами дома были “здоровые”. Оснований волноваться по их поводу не было. А если мы и дальше будем действовать таким методом, то сокрушим весь Невский», — бил в набат Владимир Улицкий, профессор, доктор технических наук, председатель городской экспертно-консультативной комиссии по основаниям, фундаментам и подземным сооружениям при правительстве Санкт-Петербурга.
Снесённые на Невском здания имели тройной статус защиты: они были включены в списки выявленных объектов культурного наследия, располагались в пределах объединённой охранной зоны и особо охраняемой зоны Невского проспекта. Тем не менее, тогдашние власти Санкт-Петербурга разрешили их снос. Произошло это в тучные годы, когда в город пришёл «большой бизнес», «стратегические инвесторы». Валентина Матвиенко, которая в то время работала губернатором Петербурга, объясняя, зачем снесли здание на углу Невского проспекта и улицы Восстания, заявила: «Здесь появится огромный универмаг для среднего класса. Я обязана обеспечить финансовое благополучие города». И правда — появился огромный универмаг. И чьё-то финансовое благополучие он совершенно точно обеспечивает. «Воссозданный» дом 55 — сейчас бизнес-центр, а вот 59-й дом превращён под второй корпус элитной гостиницы.
В пресловутые «тучные годы» старый Петербург понёс много тяжёлых утрат не только на Невском проспекте. На Мытнинской набережной, напротив Эрмитажа, стоял дом купца Фёдорова Ивановича Кирикова, построенный зодчими Иваном Николаевичем Иорсом и Иосифом Исааковичем Долгиновым. Стиль — эклектика. В 1895 – 1900 годах в этом доме жил будущий промышленник и финансист Алексей Иванович Путилов. Дом посещал родственник Кириковых, Николай Константинович Никонов — последний до 1917 года командир «Авроры», чей портрет сейчас висит в музее крейсера.
В советские годы и в первое десятилетие после развала СССР здесь находилось студенческое общежитие петербургского университета. Этого дома больше нет. Его снесли в 2006-м.
«Больно, что дом — который не был ветхим, представлял безусловную архитектурную ценность, так хорошо вписывался в ансамбль набережной и мог бы только украсить город после реставрации — утрачен навсегда. Очень жаль, что вы так поступаете с памятниками» — так правнучка Фёдора Кирикова, Татьяна Борисовна Кирикова (Лазич), которая родилась в эмиграции, отреагировала на информацию о сносе дома на Мытнинской набережной, 5.
Сейчас на его месте — нечто похожее на то, что было раньше. Акцент на слове «нечто» — многофункциональный комплекс с квартирами и апартаментами. В годы войны в здание попала бомба. В 1949-м дом отремонтировали, сделали пригодным для проживания. А в 2006-м ковши бульдозеров доделали дело немецкой бомбы.
Правда, что многие петербургские дома начали превращаться в руины в 90-е годы. Их расселяли, окна заколачивали фанерой или листами жести, их крыши обрушались. Их завешивали рекламными щитами. Но это не значит, что их нельзя было спасти.
«Ковровый снос»
В 2007-м администрация Матвиенко перешла от «единичных» сносов в петербургском центре к тактике «ковровых сносов» — уничтожению целых кварталов Старого Петербурга. В историческом квартале между Везенбергской и Лейхтенбергской улицами (ныне — Шкапина и Розенштейна) под снос пошли сразу 23 здания, возведённые в 1898-1914 годах. Это были памятники эпохи эклектики, северного модерна и неоклассицизма. Их возводили многие талантливые архитекторы, включая Николая Товстолеса, Григория Котенкова, Леонида Котова (они построили около половины домов по Везенбергской) и даже Мариана Лялевича и Бориса Зонна. Это были капитальные пяти-семиэтажные дома, с метровыми стенами, с металлическими перекрытиями. Они бы простояли века, если бы с ними нормально обращались, проводили необходимый текущий ремонт.
Однако ещё в советские годы Везенбергский квартал начал приходить в упадок, медленно разрушаться. В 90-е часть домов расселили, и освободившиеся аварийные квартиры ушлые коммунальщики сдавали мигрантам. В начале 2000-х квартал между улицами Шкапина и Розенштейна выглядел весьма печально: запущенные флигели во дворах обрушались, сгнившие канализационные трубы смердели.
СМИ, особенно падкая до сенсаций «жёлтая пресса», представляли Везенбергский квартал «кошмарной слободкой», «жутким гетто», «шкапинским анклавом», «шкапятником», «питерскими трущобами», «бомжатником». Заезжие гастролёры живописали «шкапятник», не жалея красок. «Мы доехали до улицы Шкапина. Район Балтийского вокзала. Заброшенные дома. Идёшь поздно вечером, поднимаешь голову и смотришь на десятки окон вверх. Пустые квартиры. В них ветер. Вдруг раскроется дверь, и с плачем, хохотом и воем вывалится пьяная компания. Кинут бутылкой в окно, оно выплюнет брызги стекол. Скроются так же внезапно, как и появились. Банда Азазелло! Странно, в этих покинутых домах не отключали электричество и воду», — делилась впечатлениями московская писательница Мария Ряховская.
Каждый видит то, что хочет. Я в те годы каждый день ходил в редакцию и из редакции по улице Шкапина — банд Азазелло не встречал. Да, бомжи попадались на глаза часто. Как и в любом другом привокзальном квартале. Наверняка они ночевали в заброшенных квартирах и жгли в них костры, из-за чего случались пожары. Значит, надо было заниматься профилактикой порядка в квартале, тем более, что в половине квартир всё ещё жили обычные петербургские семьи.
Вдобавок немецкий режиссёр Оливер Хиршбигель снял на улице Шкапина несколько сцен фильма “Der Untergang” («Закат», «Крушение», но в российском прокате фильм получил название «Бункер») о последних днях нацисткой Германии. Картина вышла на экраны в 2004-м. То, что в Петербурге снимали разбомбленный Берлин, очень возмутило квасных патриотов и городские власти. После чего вопрос, сносить или нет Везенбергский квартал, даже не обсуждался. «Вы что — защищаете трущобы? Сносить!» — заявляли представители петербургской администрации в ответ на требования градозащитников спасти Везенбергский квартал.
Однако тот факт, что в Петербурге, на Шкапина, снимали Берлин, утраченный навсегда, — лучшее доказательство архитектурной ценности Везенбергского квартала.
А главное, метровые стены домов этого квартала выстояли, несмотря на то, что несколько десятилетий за ними никто не ухаживал, капитальные конструкции зданий на момент сноса не имели существенных дефектов, трещин, следов осадки фундаментов и т. п. — им требовался рядовой капитальный ремонт, в основном даже без замены перекрытий… Это подтверждается и тем, что оставшиеся исторические дома на улице Шкапина, на чётной её стороне, новые городские власти сносить не стали.
В итоге в Везенбергском квартале вместо зданий северного модерна мы получили безликие многоэтажки, построенные дочерней фирмой одной могущественной российской корпорации. Больше здесь кино снимать не будут.
Руины
Петербург местами действительно превращается в руины. И не видеть этого — значит, страдать близорукостью. В императорской России территорию между Казанской улицей и каналом Грибоедова занимала Пробирная палата. Она контролировала качество серебра и золота для Монетного двора и ставила клейма проб. После революции профиль дома не поменялся — до 1980-х здесь работало Ленинградское управление пробирного контроля. Главное здание Пробирной палаты было построено между 1768–1773 годами. В 2002-м здание передали ООО «Легион» под строительство гостиницы. Инвестор при содействии мастерской Татьяны Славиной, как часто бывало в те годы, добился снятия со здания охранного статуса, и в 2007-м здание разрешили разобрать (с условием — сохранить фасад со стороны Казанской улицы). Жильцов расселили, дом разобрали, а проще говоря — снесли. Фасад со стороны Казанской улицы, правда, оставили. На месте Пробирной палаты должна была появиться четырёхзвёздочная гостиница, но инвесторы «не вписались в рыночек», и на месте Пробирной палаты образовалось болото, выросли деревья и камыши. Ветшающий фасад со стороны Казанской держат металлические балки. И это в пяти минутах ходьбы от Невского проспекта и Казанского собора.
А ещё можно прогуляться по Тележной улице и увидеть дома — кандидаты в руины. А это — параллель Невского. На Петроградской стороне, на Большой Пушкарской, разрушается дом Иссахара Басевича — ещё один памятник Северного модерна. Администрация города передала его Академии танца Бориса Эйфмана, которая хочет дом снести и построить на его месте общежитие для иногородних учеников академии, опять же — с «воссозданием исторического фасада здания». Представители театра называют дом Басевича «руинами, поражёнными ядовитой плесенью». Однако эксперты ВООПиК утверждают, что всего три процента от наружных стен дома нуждаются в переборке или замене конструкций. Что касается износа фундамента, то независимое исследование «Центра градостроительных проектов» обнаружило, что его объём составляет не более 40 процентов. То есть здание нуждается в обычном капитальном ремонте. Но разного рода девелоперам дешевле его снести и возвести на его месте очередной муляж.
На Васильевском острове, в районе съезда с Благовещенского моста, разрушается дом Алексея Черкасского (сподвижника Петра I) — дом Романа Риттера (купца). Дом этот возвели в 20-х годах XVIII века, в 1840-м его перестроил известный архитектор Егор Тимофеевич Цолликофер. В 2001-м Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников администрации Петербурга (КГИОП) включил этот дом в список «вновь выявленных объектов, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность». За это время дом расселили и… забросили. Естественно, его облюбовали бомжи. В октябре 2018 годе в здании произошёл очередной пожар. Сейчас крыша дома Черкасского-Риттера вскрыта, зияют чёрные, закопчённые дыры. Зрелище фантасмагорическое, учитывая, что в соседнем здании, расположена элитная гостиница «Дворец Трезини».
Йошкар-ола
В России есть прекрасный город — Йошкар-ола, столица Марий Эл, которая до революции называлась Царёвококшайском. Бывший глава Марий Эл Леонид Маркелов решил собрать все архитектурные красоты мира в одном месте. Как шутят местные жители, губернатор хотел поделиться с друзьями впечатлениями от поездок по Европе, но не разобрался в Инстаграме. Словом, часть регионального бюджета пошла на возведение копий того, что глава региона увидел в ходе путешествий. В итоге в бывшем Царёвококшайске появились копии Спасской башни, Московского Кремля, храма Василия Блаженного, венецианского Дворца дожей и набережной Брюгге. Что это? Как это воспринимать? Точно не как памятники архитектуры. Скорее — как памятники сумасбродствам чиновного самодура. А, может быть, всё проще: за этим возведением китча пряталось свойственное чиновникам желание «освоить бюджет»? Так или иначе, в феврале 2021 года суд приговорил господина Маркелова к 13 годам строго режима по обвинению в получении взятки в 235 миллионов рублей. «Ранее у него изъяли имущество на сумму порядка 2,7 миллиарда рублей, в том числе дворцы в стиле Ренессанса в Йошкар-Оле», — сообщали СМИ.
При этом 29 июля 2010 года решением Министерства культуры России Йошкар-Ола исключена из списка исторических городов: пришли в упадок, а то и вовсе разрушились почти все старые, в основном — купеческие, здания.
О маркеловском китче в Йошкар-оле я вспомнил лишь затем, чтобы показать, что будет с Петербургом, если и дальше продолжатся сносы в его историческом центре с «полным воссозданием» снесённого. Мы получим декорации, муляж города, которого больше нет — поддельный Петербург. Город без души и без духа.
Петропавловка, Эрмитаж, Исаакий, Казанский собор и прочие «достопримечательности», конечно, никуда не исчезнут. Но Петербург — этот ансамбль, и как ансамбль он включён в охранные списки ЮНЕСКО.
Да, на Невском проспекте на месте, домов 55 и 59, появились их копии. Но надо ли объяснять, что оригинал и копия — не одно и то же? Дома, в которой заходил Капабланка, Дуз-Хотимирский и герой первой Великой войны Зноско-Боровский нет. Если какой-нибудь экскурсовод решит рассказать о шахматных местах Петербурга, разве он приведёт людей на Невский проспект в нынешний дом номер 55? Что он покажет в этом новострое? Кафе Starbucks? Или студию маникюра?
Пришельцы
Прилично или нет, говорить, что Петербург превращается в руины? Я бы поставил вопрос иначе: прилично или нет не замечать того, что облик города, про который поэт Георгий Адамович написал: «в мире есть одна столица — всё другое просто города», обезображивается? Обезображивается агрессивным внедрением массивного аляповатого новодела.
Все эти бизнес-центры из бетона и стекла с ротондами в виде стаканов, все эти монструозные «утюги», построенные на месте исторической застройки в годы, когда Петербургом правила команда Валентины Матвиенко, в «тучные годы», воспринимаются как космические корабли пришельцев. Проходя мимо них, никак не избавится от ощущения, что двери их отворятся и из них вывалится орда «других».
И «другие» завоёвывают Петербург под девизом «город должен развиваться». Когда снесли дом Малозёмовой на Лиговском проспекте, одна дама из числа «новых петербуржцев», удивлялась, почему я так переживаю из-за того, что «снесли старый вонючий клоповник» — ведь его фасад воссоздадут…
Кстати, застройщики и власти, что с ними в доле, успокаивая нас тем, что дом воссоздадут, нагло врут. Ни один снесённый дом воссоздан не был. Надо быть слепым, чтобы не увидеть нелепые «парники» на здании, отданном по универмаг «Стокманн» — на углу Невского проспекта и улицы Восстания, или на Невском, 59.
А ещё нынешние «небожители» и прочие «иконы стиля» очень полюбили мансарды. Но что хорошо и органично в Париже, нелепо в Петербурге. «Нашлепывать мансарды на домах, которые там не предусмотрены — это варварство. Наша городская архитектура отторгает мансарды. Ведь кроме кратковременного периода модерна и некоторых построек петровских времён, в Петербурге никогда мансарды не строились. И на зданиях эпохи классицизма, да и эклектики, мансарды совершенно не смотрятся, выглядят они как бельмо на глазу», — объясняет Борис Михайлович Кириков —историк архитектуры, лауреат Анциферовской премии за общий вклад в современное петербурговедение, автор книг «Архитектура ленинградского авангарда», «Архитектура петербургского модерна. Особняки и доходные дома», «Архитектурные памятники Санкт-Петербурга». Но разве нынешние «хозяева жизни» когда-нибудь слушали умных людей?
Точка сборки
Словом, за последние 30 лет Петербург сильно пострадал от хамского обращения. Чтобы чувствовать Петербург, надо быть с этим городом на одной волне. Можно родиться в Петербурге, а петербуржцем не быть. А можно родиться в другом городе и влюбиться в Петербург, слиться с этим городом, как, например, поэт Серебряного века Николай Агнивцев. Николай Яковлевич родился и умер в Москве, но именно он написал эти строки: «Пусть апельсинные аллеи лучистым золотом горят. Мне петербургский дождь милее, чем солнце тысячи гренад». (Чтобы не быть подвергнутым обструкции за банальность, я не привёл в пример стихотворение другого уроженца Москвы, Александра Сергеевича Пушкина: «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой стройный, строгий вид».)
Пусть Владимир Алексеевич Дервенёв на меня не обижается. Я знаю, что он много делает для Петербурга, для его культуры, особенно той, что была утрачена после революции. Но стыдить надо не активистов, которые провели акцию «руины Петербурга», а тех, кто даёт разрешение на снос домов в петербургском центре и на возведение в историческом центре «билдингов». Ребята хотели привлечь внимание к проблеме разрушения исторического Петербурга и своей цели, кажется, добились. Молодцы.
Очень странно, в петербургском градозащитном движении единицы консерваторов. Ведь кто, если не они, должны бороться за историю, за наследие, за традиции? Видимо, для большинства тех, кто в Петербурге причисляет себя к консерваторам, консерватизм заключается в оправдании действий начальства — в сервилизме. Но консерватизм и сервилизм — далеко не одно и то же. Достаточно почитать произведения русских консерваторов прошлого, где они обличали сановников за раскачивание устоев русского общества, чтобы понять это.
Человек, который одобряет желание начальства воткнуть очередной высотный «штык» в сердце Петербурга, не консерватор, а, мягко говоря, конформист. Те, кто вслед за начальством доказывают, что «город должен развиваться» — разве они консерваторы? Консерваторов настораживает сама идея развития в принципе, а если она сопряжена с разрушением старого уклада, то они восстают против неё. Может быть, консерваторы как-то себя и проявляли, защищая старый Петербург, но я их не видел в живых цепях вокруг зданий и кварталов, которым власть уготовила смерть.
Большинство в градозащитном движении Петербурга составляют либералы, но, защищая старый Петербург, они превращаются в… консерваторов, ведь они борются за сохранение культурного наследия нации, а не за растворение его в безликой рыночной реальности «нового урбанизма». Надо признать: если бы не либералы, то Петербург бы потерял ещё больше домов в историческом центре.
Защита старого Петербурга, борьба за сохранение сердца Петербурга могла бы стать «точкой сборки» реальной петербургской оппозиции и «точкой сборки» альтернативной петербургской политической элиты. Правый, левый, консерватор, либерал — всё это неважно, если ты — за Петербург.
Дмитрий Жвания
