Философия войны и смерти Ивана Ильина
Иван Александрович Ильин (1883-1954) был одним из первых политических философов России. Значение Ильина для русской истории, для русской философии и для русской политики трудно переоценить. Неслучайно Владимир Путин, наш президент, инициировал перезахоронение праха Ильина и перевёз его из Швейцарии в Россию. Иван Александрович перезахоронен в московском Донском монастыре. В патриотических кругах даже поговаривают, что глава государства сделал это за свои деньги.
А ведь изначально Ильин не идентифицировал себя как философа. Он – правовед, закончивший юридический факультет Московского университета и готовившийся к профессорскому званию. Стажировался Ильин в Германии, что очень важно для нас, поскольку с Германией в его судьбе будет связано многое. Особенно те сложные и противоречивые эпизоды биографии Ильина, на которых сегодня многие спекулируют.
После стажировки в Германии Иван Александрович начал работать в Московском университете. Как это водилось у русских религиозных мыслителей, он читал лекции на московских высших женских курсах. Это было достаточно вольная была организация, где предлагалось читать курс лекций на свой выбор.
Ильин – ученик Павла Ивановича Новгородцева, тоже одной из важнейших и знаковых фигур в истории русского религиозно-философского ренессанса. Новгородцев – философ права, редактор «Вех» и «Проблем идеализма».
В 1915 году Ильин напишет статью «Духовный смысл войны», которая содержит очень интересное наблюдение: «Война вторглась неожиданно в нашу жизнь и заставила нас гореть не о себе и работать не для себя. Она создала возможность взаимного понимания и доверия, она вызвала нас на щедрость и пробудила в нас даже доброту».
Война, по Ильину, заслоняет от нас повседневность, противопоставляет нашему повседневному «здесь» потустороннее великое «там». Война потянула людей за невидимые нити, и «все нити встретились в этом общем пункте и скрепили народ в единство». И духовно людям легче встретиться друг с другом во время войны, чем во время мира, потому что то самое тотальное и абсолютное «здесь» часто заслоняет то нас подлинный лик человека, он не может загореться и согреться у одного огня, а во время войны это становится возможным. Поэтому становится возможным и взаимное понимание: гражданское, этическое, личностное, любовное. Слагается уверенность друг в друге – то самое чувство плеча.
Иван Александрович пишет, что есть уровень эмпирического восприятия войны – фактография и стереография, есть уровень психологического восприятия – то, как война отражается на людях, на их психологическом состоянии, и есть духовное переживание войны, когда разрешается вопрос «о нашем общем деле, о нашем общем духовном достоянии».
Ильин сопрягает вопрос о войне с вопросом о смерти. И важно, что война ставит вопрос о смерти не теоретически перед человеком, мол, «есть вообще смерть и что же такое смерть, давайте погадаем, давайте порассуждаем на досуге, пока мы пьём чай». Нет. Ильин говорит, что здесь есть предстояние смерти, которое ставит передо мной смерть в первом лице, умираю я, не он, не она, не они… Война рушит абстрактные, предельно отстранённые от моей экзистенции схемы. Вот как Иван Александрович пишет об этом: «Да, именно смерть, возможность личной смерти, ставит перед нами война. Её наступление властно обрывает обеспеченность моей личной жизни, мою безопасность, моё спокойствие за себя».
Ильин отмечает, что война ломает повседневные схемы, которые зашоривают наше духовное видение и скрывают от нас подлинную реальность, подлинное положение дел, в котором мы оказались, будучи заброшенными в этот мир: «Всегда, когда человек стоит перед лицом смерти и видит, что будущего нет или что он бессилен перед ним, что он уже не строит его, – он обращается вспять и пересматривает свой жизненный путь. И если это бывает даже при стремительном наступлении смерти, когда прошлое проносится вихрем в угасающем сознании, то война вызывает этот пересмотр с особенной силой и отчётливостью».
Иван Александрович видит в войне «духовное испытание и духовный суд». Ведь война ставит перед человеком вопросы: «Стоит ли жить тем, чем мы живём; стоит ли служить тому, чему мы служим?». И война же на них отвечает. Ильин пишет: «Смысл войны в том, что она зовёт каждого восстать и защищать до смерти то, чем он жил доселе, что он любил и чему служил. Что бы ты доселе ни делал; чем бы ты ни занимался; чему бы ты ни служил, – словом, чем бы ты ни жил – умей умереть за то, чем ты жил».
Ильин сформулировал своего рода нравственный императив войны: «Живи так, чтобы ты при жизни любил нечто высшее больше, чем себя». Война – это великая воспитательница, она, по Ильину, учит человека жить всегда так, чтобы быть готовым встать на защиту того высшего, которое мы любим больше, чем себя любимых. Эта замечательная формула применима и сегодня: в старых войнах, в новых войнах, в войнах компьютерных и так далее. Везде, где ставится вопрос о моей победе или моём поражении, о предельном уроне, о смерти, потере близких, формула Ильина будет работать.
И ещё одна замечательная цитата: «Война учит нас жить, любя нечто высшее, такое, за что стоило бы и умереть; любить его больше, чем себя и доброю волею становиться на его защиту». То есть Ильин всячески пробует сказать очень простую вещь, о которой говорит вся мировая литература, философия, религия: есть нечто больше и важнее, чем моё отдельное конкретное «я», и есть нечто страшнее и ужаснее, чем смерть этого моего отдельного, маленького, личного, конкретного «я». Сделаю небольшое отступление и процитирую небольшое стихотворение русского философа и тантолога Владимира Варавы, которое очень хорошо иллюстрирует эту формулу:
Можешь стать ты деревом даже, Можешь стать ты весенней травой, Я не верю тем, кто однажды Вышел в бой и вернулся домой. Я не верю тем, кто плачет Там, где надобно молча скорбеть, Я не верю тем, кто значит Там, где надо бы умереть.
Смерть для Ильина, как он сам пишет, является определённым критерием веры воина, критерием самого его бытия. Именно поэтому он заявляет, что «мы испытываем войну как злосчастную тьму, в которой загораются слепящие лучи света».
Вот как он описывает эту динамичность и противоречивость войны: «И для того, чтобы конец войны был как свет, возгоревшийся над тьмою, но не как тьма, поглотившая свет, необходим во время войны тот истинный, духовный, творческий подъём, в котором человек не закрывает себе глаза на виновность своего решения и своего дела, но видит всё как есть и мужественно приемлет виновный подвиг. Виновность деяния не исчезает, а остаётся, герой открыто избирает неправедный путь, ибо праведного пути нет в его распоряжении. Он следует совету совести, зовущей его к защите духа, но средства, к которым он обращается, ложатся на душу его виной и бременем. Только истинное духовное горение может дать достаточно силы, чтобы человек не изнемог под этим гнётом». Обыкновенно эта мысль излагается простой фразой о том, что мы выбираем меньшее из двух зол. Но в такой формулировке отсутствует трагичность, отмеченная Ильиным.
А вот весьма актуальная в наши дни цитата: «Духовное значение войны определяется творческою деятельностью народа во время войны и по окончании её. Скажи мне, что вызвала война в твоей душе; скажи мне, как ты воевал и что извлёк ты из трудов и страданий войны, и я скажу тебе о том, каково было духовное значение войны в твоей жизни». Этот вопрос нужно ставить нам сегодня по отношению к Великой Отечественной войне. Это замечательный критерий проверки человека, возможность сверки стрелок на ваших экзистенциальных часах. Скажи мне, каково твоё отношение к Великой Отечественной войне? Ответь, плачешь ли ты, смотря на ветеранов? Скорбишь ли ты о тех мёртвых и уже, по большому счёту, далёких от тебя в своей смерти людях, которых погубила военная машина вермахта? И тогда я скажу тебе, кто ты: враг ты мне или друг, свой ты или чужой, да и человек ли ты. То же самое можно сказать о войне в Сирии, в Донбассе и так далее.
Важно отметить, что Ильин не является апологетом войны, как можно было бы подумать. Иван Александрович пишет, что у войны есть духовное значение, но не всегда в войне есть духовная правда, не всякая война – это правая война. И не всякий народ, который ведёт войну, будет оправдан, даже если он испытывает высокий духовный подъём во время этой войны. Воюя, говорит Ильин, народ может быть и прав, и неправ. И война будет иметь духовное оправдание лишь в том случае, если народ прав, воюя. И вновь Ильин предлагает замечательную формулу: «Скажи мне, ради чего ты начал войну и ведёшь её, и я скажу тебе, прав ты или не прав».
Интересно, что с годами у Ивана Александровича произошла своего рода профессиональная деформация – сам стиль его мышления стал военизированным. Например, в рецензии на сборник евразийцев «Россия и латинство» Ильин, ставший впоследствии непримиримым врагом евразийства, напишет: «Пришла пора восстановить многовековые окопы, ограждавшие русскую православную церковь от в высшем смысле беспредметных и, следовательно, противорелигиозных посяганий католичества…». Кстати, в этой же рецензии Ильин ещё один из главных вопрос своей философии – вопрос об отстаивании русской идентичности.
В 1917 году Ильин напишет статью «Почему “не надо продолжать войну”?», где будет отстаивать войну до победного конца. Он говорит, что, если уж русскому народу и выходить из войны до того, как восторжествует правое дело, то он должен выйти с верою в свои силы и с уважением к себе. И в этой же статье Ильин ополчается на своих смертельных врагов – большевиков, которые яростно агитировали за прекращение войны, объясняя происходящее интересами толстосумов, которые стравили народы и государства друг с другом.
С этого момента борьба с большевизмом для Ильина станет главным мотивом всего его творчества. Иван Александрович будет критиковать большевиков за то, что они выступают от имени всего народа, в то время как, с точки зрения Ильина, выражают интересы лишь одного класса, пролетариата, который к тому же находится в России в меньшинстве. В эмиграции он будет издавать антибольшевистский журнал «Русский колокол» – с 1927 по 30-е года. Даже во время Великой Отечественной войны Ильин, в отличие, от Николая Бердяева или евразийцев, останется непримиримым врагом Советского Союза, хоть и будет сочувствовать русскому народу.
В том же 1917-м, уже после победы большевиков, Ильин защищает диссертацию «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Он всю свою жизнь остаётся правым гегельянцем, исследующим темы государства, права, власти и мирового духа. Как мы помним, по Гегелю, государство – это шествие Бога в мире, государство, которое существует не столько для человека, сколько для того, чтобы мировой дух мог завершить процесс своего развёртывания в истории. За эту диссертацию ему были присуждены степени магистра и доктора государственных наук. И после этого Ильин занимает должность профессора правоведения.
Оппонентами на его защите были учитель Ильина Павел Новгородцев и князь Евгений Николаевич Трубецкой. Новгородцев в это время находился под следствием: его даже предупредили, что арестуют, если он появится в публичном пространстве. Но Павел Иванович всё равно пришёл, три часа вёл полемику с Ильиным и после этого отправился к себе домой.
До 1922 года Ильин преподаёт, занимается юридическими науками, пишет труды по философии Гегеля. В 1922 году его, как и Бердяева, как и Семёна Франка, как и Сергея Николаевича Булгакова, как и многих русских мыслителей, высылают на знаменитом «философском пароходе» из России в Германию.
В эмиграции Иван Александрович будет активно поддерживать Врангеля, сотрудничать с русскими монархическими военизированными движениями, и уже в эмиграции войдёт в ближайшее окружение Врангеля. За ним традиционно закрепилась слава идеолога и апологета белого движения, и это вполне заслужено. Ильин до конца жизни был верен белому делу, немалое количество его трудов посвящено осмыслению русской революции и гражданской войны.
Кстати, именно благодаря нему мы сегодня воспринимаем белое движение – как движение прежде всего монархическое. В действительности в многочисленных отрядах белой армии служили самые разные люди: эсеры, кадеты, либералы, и монархисты среди них были в меньшинстве. И далеко не все белогвардейцы сражались за Веру, Царя и Отечество. А в противостоявшей им Красной армии бывшие царские офицеры составляли 70 процентов офицерского состава.
Лекция из курса «Философия войны и смерти» Андрея Коробова-Латынцева, адаптированная в текст публицистом Иваном Гладиным
Идёт сбор слушателей на бесплатный курс «Русская военная философия» Андрея Коробова-Латынцева.
Регистрация здесь https://solsevera.ru/russmillphilosophy
Продолжение:
