Санкт-Петербург – это окно в Европу. И хотелось бы поговорить о евразийской экспансии в Европу, о возвращении в Европу, где грезят, как нам передают наши тамошние корреспонденты, о возвращении русских танков и русских казаков. Но чтобы не пугать наших западных партнёров, мы поговорим о более общем аспекте евразийского мировоззрения и евразийской идеологии.
Хотелось бы начать с некоего отрицания тех мифов, которые создаются вокруг евразийства в течение многих лет с того момента, как евразийство стало популярным мировоззрением. Мировоззрением, захватывающим сначала философские умы, потом научное сообщество, потом экспертное сообщество, а сейчас уже постепенно спускающееся в медиа, и оттуда — в широкие слои населения, реализуясь как политическая практика, а не как чистый теоретический концепт.
Первый миф, который создаётся врагами евразийства и нашими оппонентами, заключается в том, что евразийство – это некая азиатчина, что это чуть ли не открытие Китаю, что это чуть ли не растворение в Китае, что это — китайцы в Сибири, что это сплошной Китай, и азиаты повсюду, во всех городах. Это совершенно деструктивный, разрушительный миф, не соответствующий действительности никоим образом.
Евразийство – это русская идея, хочу это подчеркнуть. Отцы-основатели евразийства – это русские аристократы, Николай Трубецкой, Пётр Савицкий, Николай Устрялов, это лучшие умы российской мысли на протяжении всего ХХ столетия. И здесь хотелось бы отметить роль философа Александра Дугина, который популяризирует евразийство с конца 1980-х годов и разработал это мировоззрение во всех аспектах.
Отцы-основатели евразийства – это русские аристократы, Николай Трубецкой, Пётр Савицкий, Николай Устрялов, это лучшие умы российской мысли на протяжении всего ХХ столетия.
Евразийство представляет собой некий цивилизационный синтез славянского, православного, византийского – с одной стороны, и тюркского, исламского, монгольского – с другой. Этот синтез и сложил, собственно, русскую цивилизацию, континентальное русское государство, в котором народы этого огромного пространства сохраняют свою идентичность в течение тысячи лет, не растворяясь и не смешиваясь.
Второй миф заключается в том, что евразийство – это некий глобальный общеевразийский плавильный котёл, где все должны перемешаться в единую человеческую биомассу по модели нынешней Европы, в которой русский народ якобы должен прекратить своё существование. Это ещё один совершенно деструктивный, абсолютно не соответствующий действительности, миф.
Евразийство – это традиционалистская идеология, которая стоит за сохранение коллективной идентичности и выступает против растворения и перемешивания. То есть, одно дело, когда мы говорим об этногенезе, как его определял Николай Гумилёв, или точнее сказать, лао-генезе (от лаос, народ). Когда из размыкающихся друг перед другом этносов складывается надэтническая общность, народ, с более сложной культурой, которая выкристализовывается в результате культурного обмена – это явление, которое происходит столетиями и сопровождается большим выплеском энергии, как всякое размыкание, то, что Гумилёв определял понятием «пассионарный толчок».
Евразийство представляет собой некий цивилизационный синтез славянского, православного, византийского – с одной стороны, и тюркского, исламского, монгольского – с другой
Но совсем другое дело бытовое перемешивание людей с разной культурой. Это как раз либеральный западный подход, по которому пошла нынешняя Европа. И во что она превратилась? В некую безликую и уже бесполую человеческую биомассу постлюдей. Это совершенно не евразийский, это антиевразийский путь.
Евразийство стоит на страже сохранения коллективной идентичности народов и этносов с сохранением их культур, языков, быта, уклада, образа жизни, образа мысли, религиозного многообразия — всего того соцветия, всей той «цветущей сложности Евразии», которая представляет нашу ценность. И евразийство как раз это сохраняет, вот это многообразие.
Каждая культура – это ценность, как говорил европейский философ Иоганн Готфрид Гердер — «Народы – это мысли Бога». Каждый народ – это абсолютная ценность в его коллективной идентичности: не когда это всё раздроблено и перемешано, представляя собой некую помойку, составленную из обломков и обрывков культур, фрагментов цивилизаций и каких-то индивидуальных, придуманных каждым человеком своих личных заморочек. А именно коллективная идентичность, коллективная субъектность народов и этносов.
И это второй евразийский тезис, который отрицает утверждение о неком перемешивании.
Третий тезис, деструктивный миф, который навязывается нашими оппонентами, это миф о том, что евразийство – это когда Россия кормит всех вокруг, кормит окраины, и что бедные русские люди работают, а за их счёт окраины жируют. Это тоже совершенно вредный, деструктивный миф, который тянется ещё с позднесоветских времён, являясь их пережитком.
Евразийство стоит на страже сохранения коллективной идентичности народов и этносов с сохранением их культур, языков, быта, уклада, образа жизни, образа мысли, религиозного многообразия — всего того соцветия, всей той «цветущей сложности Евразии».
Евразийство настаивает на принципе совместного экономического развития. Выраженного, например, в теории «Автаркии больших пространств» Фридриха Листа. Когда близкие друг другу по уровню развития экономики открываются друг перед другом, создавая таможенные союзы, беспошлинную торговлю, вместе развиваются, поднимаясь до определённого экономического уровня. А дальше открываются перед более высокоразвитой экономикой, интегрируя её, потом следующую, следующую, и так постепенно осуществляя общий совместный рост. Американский экономист Джон Кейнс определял это понятием «инсуляция».
Это экономический подход, противоположный либеральному, когда слабая экономика открывается перед сильной, как, например, мы наблюдаем сегодня со стороны некоторых постсоветских стран: Киргизия вступает в ВТО. В этих условиях, как говорил опять тот же Лист, бедный ещё больше беднеет, богатый ещё больше богатеет. Потому что сильная экономика высасывает слабую, полностью её обескровливает и подсаживает на кредитную иглу. Потому что, если экономика высосана и обескровлена, она не может больше самовоспроизводиться, население начинает жить на кредиты, то есть Международный Валютный Фонд выделяет кредиты, на которые люди живут какое-то время. Потом, когда кредитное бремя становится невозможным и невосполнимым, тогда они просто расплачиваются своим суверенитетом. Там появляется база НАТО и привет! – на этом суверенная история народа и государства закончена. Это антиевразийский подход.
Евразийский подход – это как раз совместное развитие через взаимное открытие близких экономик, когда, например, экономика Казахстана и России открываются друг перед другом через создание Таможенного союза и совместно развиваются до определённого уровня, постепенно впуская в свой Союз всё новые и новые государства. И вот когда наша общая экономика постсоветских государств достигнет того уровня экономического развития, который есть, например, у Европейского Союза, вот тогда уже можно говорить об открытии для экономики Европы и начале какого-то экономического взаимодействия с Европейским союзом.
Во всех других случаях это будет высасывание нашей экономики, использование Евразийского пространства и российского экономического пространства исключительно как рынка для европейских товаров. То есть эксплуатация нашего экономического потенциала до полного его проседания. Это не евразийский путь, и евразийство – это не балласт в виде постсоветских республик, в которые постоянно что-то вкачивается, а взаимное, совместное развитие. Это как раз та тема, которой активно, в виде политической практики, занимается сегодня Сергей Глазьев.
Гастарбайтеры – это следствие как раз либерального, то есть антиевразийского подхода к экономике, когда нажива превосходит здравый смысл, и когда ради эксплуатации более дешёвой рабочей силы эксплуататоры, призывающие гастарбайтеров для увеличения наживы, ставят под удар всё общество.
Вот три основных мифа о евразийстве, которые следует сразу развенчать – это не азиатчина, а русская идея; это не перемешивание и не плавильный котёл, где должны раствориться русские; и это не обуза для России в виде каких-то бесполезных совершенно окраин, откуда понаехали к нам гастарбайтеры. Вот это всё как раз не евразийство.
Кстати, гастарбайтеры – это следствие как раз либерального, то есть антиевразийского подхода к экономике, когда нажива превосходит здравый смысл, и когда ради эксплуатации более дешёвой рабочей силы эксплуататоры, призывающие гастарбайтеров для увеличения наживы, ставят под удар всё общество. Они не думают ни о социальных последствиях, ни о той травме, которую переживают люди, бросая свои семьи, свой вмещающий ландшафт, как выражался Гумилёв, переезжая в чужеродную им среду, в крупные города, мегаполисы, в Москву, в Санкт-Петербург, где живут без своих семей, вне своей культуры, вне своей традиции, работая за гроши, как бесправные рабы на интересы эксплуататора. Это не евразийство, это либерализм, оголтелый, беспринципный и циничный либерализм, не обращающий внимания на социальные трансформации, вызванные таким подходом, на экономические последствия, на социальную нагрузку на то общество, куда прибывает такое количество мигрантов.
Как последствие этого — создание анклавов, когда прибывающие люди, достигая определённой критической массы, уже не ассимилируются и не интегрируются в принимающее общество, а самосохраняются в замкнутом пространстве, не обращая внимания на внешние правила, законы, культуру, традиции, общественный договор принимающего общества, что создаёт колоссальное напряжённость в обществе и конфликтные ситуации, порождаемые этой напряжённостью.
Евразийство – это не призыв иммигрантов и не постоянное одобрение их прибытия, что, мол, пускай все киргизы приедут в Санкт-Петербург и Москву. Это миф, который надо обязательно развенчать.
А что такое евразийство? В первую очередь, если идти снизу, по приоритетам, от прикладного аспекта к более общему, философскому, то, конечно, в первую очередь мы сегодня видим реализацию евразийских экономических стратегий.
Прибывающие люди, достигая определённой критической массы, уже не ассимилируются и не интегрируются в принимающее общество, а самосохраняются в замкнутом пространстве, не обращая внимания на внешние правила, законы, культуру, традиции, общественный договор принимающего общества.
Неслучайно руководители нашего государства и союзных нам государств говорят о создании Евразийского экономического союза. То есть начинают с экономики, с бытовых вещей. Мне, как теоретику евразийства и человеку со стратегическим взглядом на вещи, конечно, хотелось бы, чтобы начинали с главного: с философии, с мировоззрения, с идеологии евразийской, спускаясь сверху вниз – от идеи к самым последним, бытовым, экономическим вещам: как организовать логистику, как направить товары и финансовые потоки, как наладить торговлю и товарооборот – это всё десятистепенные вещи, на мой взгляд. Но мы движемся от доступного к менее доступному, от прикладного аспекта к мировоззренческому, философскому. Пусть так, пусть хотя бы так, но мы движемся в сторону реализации евразийского проекта.
Возможно мы движемся по Марксу, что есть некая марксистская постсоветская материалистическая инерция. Но, тем не менее, мы движемся именно по пути евразийской практики, выраженной в создании Таможенного союза, Евразийского, пускай пока экономического, но союза, к открытию границ, к общим тарифам, к беспошлинной торговле. То есть ко всему тому, что описывал европейский экономист Фридрих Лист как «Автаркию больших пространств», как объединение близких экономик.
Таким образом, есть экономики, которые сложились в разных цивилизациях, и они очень далеки друг от друга как по принципам устройства, так и по подходам. Например, наша экономика и наши экономические подходы, как и наш принцип хозяйствования, который сложился в Евразии, в России, и у тех народов, которые с Россией созидали наше общее континентальное государство, которые объединяет наша 1000-летняя история, разительно отличаются от западных. У нас совершенно иной подход к хозяйствованию как к таковому, соответственно, к экономике и даже к финансам, нежели, например, у англосаксов, которые развивались в совершенно другой цивилизационной среде.
Так называемые морские цивилизации, англосаксонские, это колониальный принцип, основанный на модели «метрополия-колония» — это эксплуатирующий принцип, то, что мы называли понятием «империалистический», когда метрополия эксплуатирует свои колонии, высасывая из них все соки. Это подход западных экономик, на этом складывалась их цивилизационная модель торговли и экономического взаимодействия, на принципе эксплуатации: захватили, высосали все соки, всё самое ценное вывезли и бросили, как выжатый лимон. И дальше захватывают новые экономики.
Сухопутные империи, основанные на модели «центр-периферия», реализуют обустраивающий принцип. Мы приходим с развитием, с взаимовыгодным хозяйственным взаимодействием.
Наш подход созидательный. Сухопутные империи, основанные на модели «центр-периферия», реализуют обустраивающий принцип. Мы приходим с развитием, с взаимовыгодным хозяйственным взаимодействием, мы развиваем те пространства, которые присоединяем к своей империи, к своему большому пространству.
Мы – созидатели, которые вместе развиваются – сухопутная Империя, а они — пираты, которые эксплуатируют. Мы несём созидающий принцип, мы присоединили периферию и развиваем её взаимовыгодно, а не эксплуатируем. Это совершенно иной, ментальный, мировоззренческий, философский подход к хозяйствованию.
И как объединить такие типы экономик? Никак. Запад предлагает нам: вы просто откажитесь от своего принципа хозяйствования, от своей системы ценностей, от своего мировоззрения и примите наши, что мы и попытались сделать, допустим, в 1990-х годах, когда открылись полностью Западу, самоликвидировались и начали сдаваться быстрыми темпами, принимая все западные цивилизационные мировоззренческие коды.
Это нас практически убило. Тогда мы стояли на грани существования не только как государство, но как цивилизация, как народ со своей идентичностью, культурой, традицией и 1000-летней историей. Отказавшись от своей цивилизационной программы в пользу западной, мы, в то же время подставили под удар те народы, которые присягнули русскому народу – созидателю этого континентального государства, бросив их на произвол судьбы и обрекая на высасывание западным экономическим глобалистским монстром.
Запад предлагает нам: вы просто откажитесь от своего принципа хозяйствования, от своей системы ценностей, от своего мировоззрения и примите наши.
Мы стояли в пол шаге от глобального доминирования Запада в качестве единственного гегемона. То есть мы оказались в пол шаге перед созданием однополярного мира. Американский политолог Чарльз Краутхаммер называл это «однополярный момент». Это тот момент, когда однополярность стала практически данностью: Запад победил в холодной войне, но победило и его мировоззрение, и его ментальность, и его культура, его образ жизни, его образ мысли захватил нас, как спрут, вторгся в наше сознание.
Мы до сих пор, кстати, находимся в состоянии культурной оккупации Запада. Посмотрите, это сплошная голливудская продукция, льющаяся с экранов, одни сплошные западные медийные подходы, западная культура, джинго белз, постоянно звучащий на новогодних распродажах, чёрная пятница… Мы живём, всюду слушая низкопробную американскую попсу. В такси сядешь – радио «Монте-Карло» играет в качестве встроенной, навязанной опции, что обязательно по инструкции у них. Какое «Монте-Карло»? В Монте-Карло мы едем, что ли, на такси?
Мы даже уже не обращаем на это внимание. Дети играют игрушки, которые являют собой образы американской массовой культуры, и то что сейчас производятся в Китае, лишь ещё чётче указывает на оккупацию. Google – это просто хозяин нынешнего человечества, каждый носит с собой гаджет и Google, обращаясь к нему постоянно. Эта культурная оккупация, которая захватила нас и в которой мы продолжаем жить, и является наследием того периода, когда Запад практически победил, когда он уже начал доминировать.
Евразийство – это альтернатива однополярной глобализации, представляющая собой новую модель более справедливого многополярного мира, где субъектом является не глобалистский Запад как единственный центр принятия решений, как некий хозяин человечества, а несколько цивилизационных центров, несколько цивилизаций: это Латиноамериканский мир, это Африка, это Азиатско-Тихоокеанский регион, это исламский Ближний Восток, это Европейский союз. И это Америка в качестве одного из цивилизационных полюсов, а не единственного. И это Евразия — как цивилизация, как объединение близких по культуре народов с общей историей, с единой ментальностью, с едиными общими подходами к экономике, с общей системой ценностей.
То есть евразийство — это совершенно иная, более справедливая модель, где на основе консенсуса человеческие цивилизации определяют свою судьбу, а не подчиняясь злому року воли западной цивилизации, которая представляет собой абсолютное меньшинство.
Запад победил в холодной войне, но победило и его мировоззрение, и его ментальность, и его культура, его образ жизни, его образ мысли.
Что такое Запад, который примеряет на себя мундир «мирового сообщества»? Нас часто пугают: «мировое сообщество» осудит; а что скажет «мировое сообщество»? А «мировое сообщество» считает иначе.
Но что такое «мировое сообщество»? Это Западная Европа, США, Канада, Британия – американский авианосец у европейских берегов – и Австралия. Всё остальное оккупировано Западом: Южная Корея оккупирована, Япония оккупирована, вынуждена считаться с Западом после ядерной бомбардировки. Но это абсолютное меньшинство человечества. Едва ли наберётся миллиард.
А шесть миллиардов покорно, а лучше сказать – попкорно, принимают, должны принимать волю Запада. Это все народы Евразии, это Китай, два миллиарда почти, это полтора миллиарда индусов, это Латинская Америка, Арабский мир – это всё Запад рассматривает, как Третий мир – относясь небрежно, высокомерно, говоря: ну, что вы там такое, периферия, Третий мир…
Известный европейский, австралийский по происхождению, теоретик Джон Хобсон так описывает модель, с помощью которой Запад классифицирует человечество: есть цивилизация. Это сам Запад. Это абсолютное меньшинство. Меньшинства. Они называют себя «цивилизацией» и ставят в центр бытия.
Все, кто пошёл по западному пути, присягнул его историческому опыту, его мысли, его философии отказа от Бога, модернизации, позитивизма и прогрессизма – это есть варвары. Это те, кто хочет стать Западом, но всё время не поспевает за Западом. Это так называемый Второй мир, который начал индустриализацию, потом бросил, потом что-то опять взял у Запада, ухватился за какие-то западные идеи, за марксизм, за либерализм, потом ничего не получилось, естественно, — бросил, — они хотят как бы, топорщатся, лезут в эту «цивилизацию», но никак у них это не получается. Это варвары.
Евразийство – это альтернатива однополярной глобализации, представляющая собой новую модель более справедливого многополярного мира.
И есть третья категория – это дикари. Это те народы – абсолютное большинство, которые не хотят стать Западом. Ну, просто не хотят. У них своя цивилизация, своя культура, своя традиция, свой образ жизни, мыслей. Это абсолютное большинство человечества, но их «цивилизованные» обитатели Запада высокомерно называют дикарями, Третьим миром, и их жизнь перед лицом цивилизованного человека ничего не стоит.
Сколько бы арабов ни погибло на Ближнем Востоке, их никто не считает. Американцы начали операцию «Великий Ближний Восток», в горниле которой уже погибли миллионы людей. Колоссальная гуманитарная катастрофа, перемещение, люди снимаются со своих мест, терпят нужду, бедствия, это вообще никого не волнует на Западе. Это дикари. Что с ними будет, сколько их умрёт, куда они все денутся, сгинут, что будет в Африке – это цивилизованного человека не волнует.
Но стоило террористам напасть на театр «Батаклан», когда там проходил концерт американской рок-группы, как всё — всемирный вой и траур. Все повесьте тут же французские флажки на свои аватарки и скорбите по семи-восьми погибшим на дискотеке. Вот это абсолютное цивилизационное высокомерие, цивилизационный расизм Запада, с помощью которого он оценивает мир. Евразийство предлагает на основе равнозначной субъектности цивилизаций, на их равноправии, учитывать их право участвовать в определении судьбы человечества, где Запад представляет собой один из цивилизационных полюсов.
Таким образом, подытоживая своё выступление, хотелось бы обратить внимание на то, что евразийство – это альтернатива для всех. Не только для Евразии. Это цивилизационный подход, который настаивает на сохранении народов во всём их многообразии, на сохранении их культур, на многообразии религий, традиций, языков, где бы эти народы ни находились, на каком континенте бы они ни проживали.
Глядя на нынешнюю Европу, понимаешь, до какого кошмара можно довести себя, следуя по этому западному пути.
Евразийство — это мировоззрение, которое настаивает на многополярной альтернативе и избавлении от морока, от помешательства на западной культуре и на западной цивилизации, которая навязывается абсолютному большинству человечества абсолютными меньшинствами.
И это совершенно иные способы выстраивания экономики, хозяйственного моделирования, взаимодействия на принципе равноправного развития, а не эксплуатации меньшинством человечества абсолютного человеческого большинства. Вот что такое в общих чертах основные вехи евразийства, которые необходимо всегда учитывать и иметь в виду.
Мы сегодня являемся свидетелями, мы соприсутствуем в том мире, где созидается евразийская политическая практика. Где человечество ужаснулось от последствий единоличного доминирования со стороны Запада и встало на путь создания альтернативы, возвращения к себе, к своей идентичности, к своим культурам, к их многообразию, к восстановлению своих традиций и иных, не западных, не эксплуатационных, не финансистских способов существования, которые ведут человечество к концу.
Глядя на нынешнюю Европу, понимаешь, до какого кошмара можно довести себя, следуя по этому западному пути. Мы стоим на стороне евразийства, справедливости, сохранения своей идентичности и, я надеюсь, уверен в этом, что победа будет за нами.
