Константин Паустовский, один из классиков советской литературы, ныне незаслуженно подзабыт. У него есть роман «Дым отечества». Судьба книги довольно интересна. Написал её Паустовский за год до окончания Великой Отечественной войны – в 1944. Однако в том же году, по его словам, «рукопись этого романа при довольно сложных обстоятельствах была потеряна».
«Много позднее, в 1963 году, в Калуге вышла моя книга “Потерянные романы”, – рассказывает писатель. – В ней я рассказал, между прочим, историю своих трёх потерянных романов, в том числе и романа “Дым отечества”. Вскоре после выхода этой книги я получил письмо из Казани от одной читательницы. Она писала, что, работая в Государственном литературном архиве, случайно наткнулась на рукопись “Дыма отечества”». Рукопись нашлась, и Паустовский опубликовал роман почти через 20 лет после его написания, не внося в него правки.
«Это роман о нашей интеллигенции в канун и во время минувшей войны, о её преданности Родине, её мужестве, её испытаниях и размышлениях» – так представил писатель своё произведение в предисловии.
Вообще книга навевает ностальгические чувства. До начала Великой Отечественной войны её герои путешествуют из Ленинграда в Киев, а затем из Киева через Крым в Одессу… Одесские девушки приезжают под Псков, чтобы принять участие в молодёжном лыжном походе. Сейчас об этом приходится только мечтать.
В конце романа большинство его героев теми или иными путями попадают в осаждённый Ленинград (Паустовский не использует слова «блокада»). Паустовский описывает город так, будто это живой человек.
Вот взгляд на осаждённый город художника Николая Вермеля:
«За последнее время он полюбил Ленинград новой любовью. Пасмурный, холодный, хранящий в мутноватой дали своих проспектов неизменную величавость, истерзанный и грозный, он всё так же спокойно стоял над Невой. Стоял непоколебимо, как хранитель славного прошлого, как свидетель величия населявших его людей… Вермель долго смотрел на Неву, на облетевший Летний сад за Фонтанкой, на далёкую Биржу и ростральный колонны. Начинало темнеть. Ни единого огня не зажглось в сумрачных громадах домов. Только розовое зарево освещало на горизонте низкое облачное небо… Вермель старался запомнить цвет воздуха, похожего на редкий дым, тёмные аллеи, железную замерзающую Неву. Всё это нужно было ему для нового пейзажа. Он хотел изобразить военный Ленинград».
А вот что говорит в разговоре с Вермелем его другом – литературовед Семён Швейцер:
«Сердце у меня болит, как будто его всё время давят. Да, я не сплю. Отчего, Коля? Неужели не догадываешься? От гордости. Да. Я горжусь этим городом. Он мой, Коля. Он сейчас прекрасен, как никогда. Ты же сам видишь, как бьётся под этим льдом, – Швейцер показал на окно, – его голодное сердце. Что Троя! Что осады Парижа и Вердена! Никогда ещё в жизни не было такой благородной и величественной борьбы. Он принял великое мучение, этот город, и не опустил руки. Каждый ребёнок здесь должен вырасти героем».
И наконец актриса Татьяна Андреевна становится свидетельницей салюта в честь снятия блокады Ленинграда:
«Багровый огонь взорвался у бортов военных кораблей, стоявших на Неве. Уверенный ликующий залп прокатился над городом, сотрясая мосты, уходя на заставы. Тысячи ракет повисли разноцветными гроздьями в зимнем тумане. В их недолгом свете возникал и угасал над Невой как будто призрачный, но знакомый до последнего наличника великий город. Он выстоял. Он сверкал в таинственном блеске салюта, как отлитый из бронзы. В далях низкого неба мерцало бессметное золото его куполов, его шпилей. Он начинал жить для новых побед, славы и радостных отныне волнений».
Роман прочёл Дмитрий Жвания
