В последнее время у нас принято глумиться, ужасаться или и то, и другое одновременно — вполне по делу, замечу — общественно-идеологическим процессам, идущим в США. Собственно, ваш покорный слуга их тоже не раз уже анализировал. Особый интерес вызывает стык политической и, скажем так, национально-расовой проблематики.
Вот, например, авторка Кристина Бельтран, прошлой осенью выпустившая книгу «Жестокость как гражданство: как страдания мигрантов поддерживают белую демократию» с многозначительным подзаголовком «почему иммигранты из Мексики и Латинской Америки эмоционально заряжены на поддержку политических консерваторов», не так давно развила данную тему в колонке для «Вашингтон Пост» с названием «Чтобы понять поддержку Трампа, мы должны думать в терминах мультирасовой белизны». Госпожа Бельтран, горестно изумившись количеству афроамериканцев и латиноамериканцев, выступавших за уже бывшего президента Трампа, приходит к выводу, что ни о какой объединительной интегрирующей силе трампизма говорить не приходится. Перед нами, дескать, не равноправный союз разных рас, а смычка предателей своих рас, вообразивших себя белыми, и в белых же интересах. «В эпоху после Трампа задача будет заключаться в том, чтобы одолеть экстремизм белого большинства Трампа, пытаясь не допустить, чтобы политика белизны превратилась во всёе более многорасовое дело», — резюмирует Бельтран.
В общем, не то что ассимилироваться с белыми, но даже ситуативно совпадать с ними по интересам — дело опасное и кощунственное.
Можно зубоскалить, можно жалеть «бедную Америку». Замечу, однако, ещё недавно по историческим меркам ситуация у них была иной. Приходилось даже давать уроки. Знаете, кто был в роли учителей? В апреле 1987 года Михаил Горбачёв, принимая делегацию Конгресса США, спросил у гостей, почему в США при всей их мультиэтничности нет отдельных штатов для поляков, негров и латиноамериканцев по образу и подобию советских национальных республик и автономий. Один из членов делегации, представитель Демократической партии, знаменитый темнокожий правозащитник Джесси Джексон (старший) почувствовал себя глубоко оскорблённым — он подумал, что советский генсек имеет в виду что-то типа бантустанов в тогдашней ЮАР.
Но не надо думать, что Михаил Сергеевич отец-основатель этого подхода; на нём и так много грехов, зачем приписывать лишнее. Пятью годами ранее Лев Гумилёв так ответил на вопрос журнала «Декоративное искусство СССР», нуждается ли в сохранении культура малых народов Севера: «Нужно ли охранять реликтовые культуры и как это сделать? Скажу так: по-моему, нужно охранять не культуру, а сами этносы и их ареалы, которые, как мы понимаем, часть их этнической истории. Тогда сохранится и культура. Так вот, не надо сосредоточиваться на охране памятников материальной культуры северных народов. Нравственным будет сохранить эти народы в органичной для них среде обитания такими, какие они есть. У них свои, выработанные полуторатысячелетием, стереотипы поведения, свои психологические установки — не надо их ломать, предлагая взамен наши на том только основании, что наши связаны с лучшей техникой и наукой. Народы, находящиеся в состоянии равновесия с природой, заслуживают любви, охраны и уважения».
А столетием раньше выдающийся русский мыслитель и поклонник «цветущей сложности» Константин Леонтьев полагал, что русификация окраин, если она осуществляется либеральной вестернизированной властью, губительна для страны: «Прогресс наш сделал то, что на всякий иноверный и твёрдый в своём иноверчестве элемент государства нашего теперь надо смотреть, как на благо! Не Православие истинное, сердцем простое, мыслью ясное, волей твёрдое, вливаться будет во все бреши, образуемые там и сям подкопами и таранами современной руссификации нашей, а жалкие помои великороссийской либеральности, столь возвышенно заявившей себя и в воспитании юношества, и в судах, и даже отчасти в земстве нашем, помешанном на европейских школах и на мелочной оппозиции губернаторской власти. Католики-христиане, а теперь настало такое время, что не только староверы или паписты, но буддисты астраханские, мусульмане и скопцы должны быть для нас дороже многих и многих русских того неопределённого цвета и того лукавого петербургского подбоя, которые теперь вопиют против нигилизма, ими же самими исподволь подготовленного».
Не надо думать, что это была единственная и безальтернативная точка зрения. И в Российской империи, и в СССР национальный вопрос и конкретно вопрос ассимиляции отличались многозначностью, многоголосьем и часто противоречивостью. Даже на пике нашей ассимиляционной мощи иные конкретные аспекты её воплощения в жизнь вызывали вопросы. В частности, немало было споров о том, достаточно ли ассимиляции цивилизационной и гражданско-политической — или она должна быть обязательно и этнической и/или религиозной. В 1860-е годы выдающийся русский публицист и журналист Михаил Катков вёл жаркие дискуссии, отстаивая точку зрения, что на западных окраинах население католического вероисповедования необязательно возвращать либо обращать в православную веру — достаточно русифицировать католическое богослужение. Точно так же вызывала множество вопросов созданная миссионером Николаем Ильминским система обучения и воспитания юной поросли малых народов Поволжья в православном духе, но на их родных языках. Мнение Константина Леонтьева мы уже озвучили.
В Советском Союзе ситуация стала ещё более противоречивой. Советский проект многие обвиняли и до сих пор обвиняют в антирусской национальной политике. При этом представители национальных интеллигенций советских республик говорили ровно об обратном — о насильственной русификации, да и сейчас об этом твердит уже новое, послесоветское их поколение.
Чеченский писатель, эмигрант и коллаборационист Авторханов посвятил этим обвинениям целую книгу «Империя Кремля», украинский писатель Иван Дзюба — трактат «Интернационализм или русификация», а эстонские деятели культуры — написанное осенью 1980-го «письмо сорока». Истина, как водится, затесалась где-то посерёдке — Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь, и никто не подвергал сомнению цементирующую и краеугольную роль русской культуры и русской системы норм и ценностей, основанной на секуляризированной версии христианства.
В наши дни отброшено всё лучшее, что было в национальной политике прежних режимов, и взято всё худшее. Насаждается «российскость», из которой показательно, нахраписто и при этом испуганно вымывается всякая русскость, при столь же показательной ставке на акцентирование этнического разноцветья. Прививается нечто вроде изобретённого немецким леволиберальным философом Хабермасом «конституционного патриотизма», когда людей разных этничностей не связывает меж собой ничего, кроме гражданства и обложки паспорта — оная концепция, кстати, не вызывает былого энтузиазма уже и у самого Хабермаса. Всё это накладывается на безумную социально-экономическую модель, где смешаны феодализм, капитализм, коррупция и колониальное отношение власти к собственному населению. Точнее, «россиянство» во многом как раз и служит цели дробления общества и ослабления сопротивления этой модели.
При этом создание русской политической нации блокируется не только, с одной стороны, всяческими благами для обладателей нерусской этничности, а с другой — максимальной непривлекательностью русскости. Отменяется («культуру отмены» тоже не американцы изобрели) сама эта русскость. Сложно, знаете ли, примкнуть к некоему ядру, если самого ядра нет или оно неопределимо. Кто ж не слышал разговоры на любом уровне, от самых высоких трибун до курилок, о том, что Лермонтов шотландец, Тургенев татарин, а Пушкин, разумеется, негр. Расизм, если вдуматься, самой высшей пробы, так четвертушки и осьмушки крови даже в III Рейхе не высчитывали.
Нередко эти разговоры искренни и благонамеренны, что не отменяет их вредности. Ещё чаще — лукавы. «Наивно» хлопая глазами, лукавцы спрашивают, кто такие вообще русские, засыпая дополнительными вопросами из серии: «А вот у троюродной бабушки моего свояка садовник, полулезгин-полуудмурт, по ночам переводит Луи-Фердинанда Селина и Ханну Арендт на русский, напился на столетие смерти Толстого, вот он кто?» и «Блок/Багратион/Даль — они русские или нет?». Лично я предлагаю в ответ интересоваться: «А Стив Джобс по национальности кто? А Обама? А Кеннеди? А Генрих Гейне? А Дизраэли? А Клод Лелуш? А Кемаль Ататюрк?» — и так до тех пор, пока у собеседника не задымится мозг или замещающий его орган, а глаза не закровоточат от беспрерывного хлопанья.
Что же касается ассимиляции и радующего глаз букета из сотен народов, думаю вот что. Процитированный выше вопрос Горбачёва заокеанским визитёрам был крайне наивным, а то и глупым, ибо демонстрировал полное незнание истории США и принципов, на которых строилось это государство иммигрантов. Однако посмотрим на историю других крупных государств, чье этническое разнообразие обусловлено не созданием с нуля на новом месте представителями многих рас и племён, а естественным расширением пределов уже существующего мощного центра силы.
Приходя на земли, население которых принадлежит не просто к другим религиям и культурам, а к принципиально иным цивилизациям, расширяющиеся государства выбирали из двух стратегий. Либо, подчинив новые земли в военном и административном плане, во всём остальном оставить им полную свободу и право на сохранение привычных нравов и обычаев, не ради прекраснодушного стремления законсервировать «благородных дикарей» как оплот духовной традиционности, но только из прагматического удобства управления. Либо полноценно втягивать новых подданных-сограждан в свою культурно-цивилизационную орбиту и систему морально-нравственных и житейских координат, не уничтожая, конечно, огнём и мечом чужие культуры, если они сильны, стары и способны к самостоятельному воспроизводству, но и не поддерживая искусственно слабые и малокровные, тем более — не создавая их с нуля.
В идеале «старые» и «новые» граждане должны отличаться друг от друга не сильнее, чем баварцы и саксонцы в Германии, с превращением дифференциации больше в региональную, нежели этническую. Если же талантливые и способные, да и любые жители новых земель захотят из числа спутников большого этнокультурного ядра стать непосредственно его членами — препятствовать им ни в коем случае не надо, только поощрять.
Этот идеал, как и любой другой, полностью реализовать сложно, но стремиться надо именно к нему и стараться по максимуму реализовать именно его. На ухмылочку же «кто такие русские, которыми иные могут стать» логично отвечать, что русские – это как раз те, кто хотят ими стать (или изначально быть). Те, кто считает себя русским, кого другие русские считают таковыми и кто готов идти рука об руку с русскими.
Американцы же пусть сами разбираются, возвращаться им к собственному прежнему здравому смыслу или импортировать чужой. Главное нам самим не погрязать в безумии любого происхождения.
