Российская интеллигенция стала своеобразной наследницей сформировавшегося в послепетровской России «высшего общества», вообще не имевшего представления о своей Родине и её культуре. Вспомним Пушкина: «Она по-русски плохо знала / Журналов наших не читала / И выражалася с трудом / На языке своём родном».
Враждебно настроенная по отношению к этому обществу, интеллигенция, вместе с тем, в полной мере переняла и даже преумножила свойственное ему пренебрежительное отношение к отечественному. Под запрет попадали любые националистические (даже вполне умеренные), патриотические и религиозные взгляды. «Русское» было синонимом отсталости и мракобесия, отечественные интеллигенты с мазохистским удовольствием смаковали уничижительные высказывания о России европейских острословов. Нормальным было желать поражения собственной стране в войне, а людей, готовых в трудный момент забыть распри и встать на защиту Отечества, презрительно называли «ура-патриотами». Хранители русской государственности и порядка — «сатрапы» и «держиморды». Даже величайший русский писатель Лев Николаевич Толстой с восторгом цитировал изречение Сэмюэля Джонсона — «Патриотизм — последнее прибежище негодяев».
«Русское» было синонимом отсталости и мракобесия, отечественные интеллигенты с мазохистским удовольствием смаковали уничижительные высказывания о России европейских острословов.
Короче, русская интеллигенция убеждала соотечественников: русским быть стыдно. Подобное убеждение шло дальше границ образованного класса, своеобразно, уродливо и комично одновременно, преломляясь в простонародной среде. Вспомним хотя бы вывеску гоголевского портного — «Иностранец Василий Фёдоров». Или Смердякова у Достоевского. Или Яшу из «Вишневого сада».
Нельзя сказать, что нигилизм этот был всеобщим. Славянофилы восстали против безродности «высшего общества», Пушкин был не только великим русским поэтом, но патриотом и государственником, Константин Леонтьев, Николай Данилевский… В начале XX века делается попытка вернуться к религиозным истокам, забытым под влиянием нигилизма. Евразийство станет попыткой переосмысления нашей идентичности как существенно отличающейся от околоевропейской. Но эти тенденции не были доминирующими.
Советское время также старательно разрушала русскую идентичность, как, впрочем, и российскую и всякую другую, за исключением классовой. «Пролетарии не имеют Отечества» — эта фраза из «Манифеста Коммунистической партии» чётко определяла политику государства. Правда, вскоре пришлось вернуться к патриотическим идеям. Однако патриотизм относился к некой безнациональной государственности «Советский Союз», который и должен был породить новую общность — советский народ. Но возвращение государства к патриотическим призывам ещё более спровоцировало оппозиционную интеллигенцию на проповедь национально-государственного нигилизма. В диссидентском движении снова отстаивалась некая «общечеловеческая идентичность», под которой скрывалась прежняя ориентация на «свет Запада».
Нигилизм этот мог быть чрезвычайно агрессивен (Андрей Амальрик, Александр Янов, Григорий Померанц), доходя до призыва к «духовной оккупации» России, мог быть умереннее, как у Андрея Сахарова. Но в любом случае, он исключал обретение идентичности через русскую национальную (и вообще всякую национальную, кроме американско-европейских вариантов) культуру. Линия Александра Солженицына и Игоря Шафаревича, как и прежде оставалась второстепенной, а порой и подвергалась открытому остракизму, в том числе и в шутовском варианте (Владимир Войнович).
Возвращение государства к патриотическим призывам ещё более спровоцировало оппозиционную интеллигенцию на проповедь национально-государственного нигилизма.
Вторым фактором слабости нашей социокультурной среды можно считать отсутствие идентификационного идеала. Идентичность — не только осознание того, кто я есть, но и понимание того, кем бы я хотел быть. Лет шестьдесят назад молодые люди еще спрашивали себя, а как бы поступили на моем месте Павка Корчагин или молодогвардейцы? Двадцать лет назад школьники писали, что хотят быть бандитами или валютными проститутками, а идеалами их были «интердевочка» и Саша Белый. К счастью, теперь они уже не стремятся стать проститутками и бандитами, но, к сожалению, Павка Корчагин и молодогвардейцы тоже не актуальны. Вместо идеалов — вакуум. Откуда же их можно почерпнуть?
Увы, русская классическая литература здесь скорее всего бессильна. В ней практически отсутствует образ созидателя — творца, на которого могли бы ориентироваться современные молодые люди. Есть герои Петра Боборыкина (Василий Тёркин) и Николая Гарина-Михайловского (инженеры), но это не настолько яркие персонажи, чтобы завоевать сознание нынешней молодёжи. Да и современная литература в этом вряд ли может помочь.
Третий фактор, подрывающий сопротивление наших социокультурных традиций, — противоречивая политика государства. Советский Союз так и не отказался окончательно от интернационально-космополитических идеалов, чрезвычайно избирательно признавал российское культурное наследие, вытравляя в нём как раз самобытно-русское (и национальное) как проявления национализма и мракобесия. Элементом такого отношения была и антирелигиозная направленность официальной советской идеологии.
Идентичность — не только осознание того, кто я есть, но и понимание того, кем бы я хотел быть.
Постсоветское государство, ставшее «российским», тем не менее, сразу же провозгласило о своей приверженности либерально-демократическим (американо-европейским) идеалам и стало прилежно реализовывать заявленную программу. К счастью, этот вектор вскоре был изменён, но слишком многое уже было упущено, а что-то по сей день остаётся в русле прежнего курса.
Кощуницы из «Пуси Райот» получают реальные сроки заключения, но чуть раньше их духовный прародитель арт-группа «Война» была награждена государством премией за нарисованный на Литейном мосту в Санкт-Петербурге мужской член. Креатив заключался в том, что разводной мост с картинкой поднимался перед бывшим зданием КГБ. Любопытно, что «Война» на государство наплевала — получать премию никто из её представителей не приехал. Наше правительство поддерживало демонстрации в защиту богохульников из «Шарли Ебдо» (министр иностранных дел РФ Сергей Лавров шёл плечом к плечу «с нашими европейскими и американскими партнёрами»), а сейчас возмущается тем, что они же публикуют карикатуры на гибель более 200 россиян в авиакатастрофе.
Что же получается в результате? Часть общества обретает идентичность на пути тотальной аномии. Апофеозом можно считать тех же девочек из панк-группы, осознавшими себя в итоге «взбесившимися гениталиями»; часть пребывает в неопределённости, шарахаясь между «Ивангаем», Че Геварой и князем Святославом; а часть, не желающая идентифицировать себя через побуждения половых органов и не находя опоры в расшатанных социокультурных традициях, обращается к антизападной форме обретения идентичности. Иногда в форме русского (или иного национального) самосознания, патриотизма и религиозности, а иногда в форме экстремизма различного толка. Это русские девочки, надевающие хиджаб и становящиеся в ряды моджахедов, русские мальчики, бреющие головы и идущие громить «гомосеков» и «инородцев», футбольные фанаты, для которых самосознание связывается с лояльностью национальному футболу и какому-то из отечественных клубов…
Что должно делать государство? Ясно сознавать, что формирование идентичности, противостоящей тотальной аномии, возможно только в форме здорового национализма, здорового патриотизма и здоровой религиозности. Национализм позволяет соотнести себя с социокультурной (этнической) общностью; патриотизм — с государством, обрести подлинную гражданственность, предполагающую взаимные обязательства государства и человека; религиозность — даёт духовно-нравственную основу, чёткое представление о добре и зле, должном и постыдном, достойном и недопустимом. В результате формируется полноценный социальный субъект, способный противостоять тотальной аномии, соотносящий себя с устойчивыми социальными общностями, осознающий своё место в обществе и свою ответственность перед ним.
Часть общества обретает идентичность на пути тотальной аномии. Апофеозом можно считать тех же девочек из панк-группы, осознавшими себя в итоге «взбесившимися гениталиями».
Выше говорилось, что национализм, патриотизм и религиозность должны быть «здоровыми». Что это означает?
Здоровый национализм — знание своих корней, приобщённость к национальной культуре, умение ценить её, не переходящие в ксенофобию и шовинизм. Здоровый патриотизм — уважение к своему Отечеству, готовность быть ответственным гражданином, не переходящие в агрессивность и этатизм. Здоровая религиозность — духовность и нравственность, осознание наличия святого и незыблемого, соотнесение с человечеством через ощущение его сакрального единства, не переходящие в фанатизм и экстремизм. Не бывает устойчивой светской этики. Нравственность, лишённая сакральной основы, обречена.
Можно ли этого добиться? Нужна продуманная, взвешенная, ответственная и смелая государственная политика, направленная на создание условий формирования идентичности, благоприятной для этого среды. Такая политика призвана спасти нас как от сюрреализма тотальной аномии, так и от ужаса экстремизма, спасти наших детей от судьбы Нади Толоконниковой и Вари Карауловой.
Продуманность и взвешенность означают чёткое определение целей и средств их достижения, последовательность и соотнесённость предпринимаемых мер, их адекватность времени и специфике социальных групп, с которыми предстоит работать в первую очередь.
Ответственность предполагает понимание государством, что многое из того, что сегодня принято считать делом частным, государства не касающимся, в полной мере к нему относится.
Здоровый национализм — знание своих корней, приобщённость к национальной культуре, умение ценить её, не переходящие в ксенофобию и шовинизм.
Смелая, потому что она не должна бояться противоречия навязанной извне либеральной догме. Не должна шарахаться от того, на что господам либералам было угодно наложить табу. Например, цензуры.
Главное, на что придётся обратить внимание — работа с молодёжью. Именно эта группа более всего подвержена тотальной аномии и, как реакции на неё, различным формам экстремизма. Государство должно в полной мере реализовать заложенное в законе понимание образования как единого процесса обучения и воспитания. Образовательные стандарты всех уровней вроде бы это предусматривают.
Духовно-нравственное воспитание, патриотизм, приобщение к ценностям родной культуры декларативно в них присутствует. Но, к сожалению, на практике всё остается либо в словах, либо в худших позднесоветских традициях сводится к череде формальных протокольных мероприятий, особого интереса у молодёжи не вызывающих и на личностное развитие существенного воздействия не оказывающих.
Видимо, необходимо продумывать новые формы работы, не для галочки и отчётности, а ради реального результата. При этом необходимо учитывать особенности современной эпохи, увлечения и интересы молодёжи. В первую очередь надо вести борьбу за электронное пространство — Интернет, телевидение и т. д. Следует поощрять то, что государство считает полезным и прямо запрещать нежелательное и, тем более, опасное.
Выше уже говорилось о необходимости цензуры. Данное слово предпочитают не использовать, т. к. оно прямо противоречит либеральным декларациям. Увы, даже в ныне действующей Конституции прямо записано: «Цензура запрещается» (ст. 29, ч. 5).
Но на практике в любом самом демократическом обществе она есть. Может быть, называется по-другому, но есть. На Западе сегодня цензура действует как мощнейшее оружие защиты тотальной аномии, почему бы нам не использовать её как средство противостояния таковой?
Храмы, мечети, синагоги полны людей. Не пустуют воскресные школы. Туда идут далеко не только сирые и убогие, которым больше некуда деться и повести своего ребёнка — туда идут успешные люди, дети которых могут позволить себе всё.
Но запрещать — мало. Нужны фильмы, сайты, сетевые группы, проводящие соответствующую политику. Нужны, наконец, компьютерные игры, развивающие национально-патриотические чувства и способствующие обретению должной идентичности.
Конечно, нельзя ограничиваться только виртуальным пространством. Можно задействовать «во благо» методы «игровой идентичности», развиваемые тотальной аномией. Реконструкторская деятельность, военно-исторические клубы, военно-спортивные игры могут развивать патриотические чувства, ощущение связи с историей своего народа.
Лагеря, в которые дети приезжают на каникулы, должны давать возможность не только отдохнуть и изучить английский и компьютер, как сегодня, но и воспитывать детей.
Заслуживает одобрения возрождение молодёжных организаций национально-патриотического (а не националистически- экстремистского) направления. И здесь не следует опасаться обращения и к советскому наследию — в опыте октябрятской, пионерской и комсомольской организаций есть немало чему поучиться.
Следует целенаправленно формировать «идентификационные идеалы». Как было сказано выше, вряд ли их можно найти в русской классической (да и современной тоже) литературе. Но они есть в русской истории. Александр Невский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, герои 1812 года, герои Первой и Второй мировых войн… Именно к памяти подобных людей обращался Сталин в самый тяжёлый период Великой Отечественной войны. Да и сегодня их популярность достаточно велика — молодёжь охотно носит футболки с их цитатами и изображением.
Любая этика, имеющая светскую основу, обречена. То, что лишено сакральности, а является предметом рационального обоснования, всегда будет вызывать сомнение и опровергаться.
Но данная деятельность не должна и не может осуществляться только государством. Создание благоприятной среды идентификации должно быть полем сотрудничества государства и общества. И право поучаствовать в данной деятельности необходимо дать всем организациям, к этому готовым. Футбольные клубы, байкеры, военно-спортивные общества — список может быть бесконечным.
Но хотелось бы обратить внимание на один тип общественных организаций, которым, безусловно, в подобном процессе должна принадлежать особая роль. Речь идёт о религиозных организациях.
Либерально-демократическая идеология к религии и церкви всегда относилась настороженно. Ещё бы — ведь она создавала свою религию, начинавшую с обожествления абстрактных ценностей, исходящих от некой «природы», а затем эволюционировавшую в множество «корпоративных религий».
Россия, по Конституции, — светское государство. Но она — не атеистическое государство, настроенное агрессивно враждебно по отношению к религии. Нет другой силы, способной дать надежную духовно-нравственную основу человеку, кроме религии. Как мы уже утверждали выше, любая этика, имеющая светскую основу, обречена. То, что лишено сакральности, а является предметом рационального обоснования, всегда будет вызывать сомнение и опровергаться. А в «не убий» сомневаться нельзя.
Нет другой силы, способной дать надежную духовно-нравственную основу человеку, кроме религии.
Можно устранить традиционные религии, но тогда их придётся чем-то заменять. Французская революция, стремясь «раздавить гадину» — католическую церковь, создала религию «разума и природы»; позитивист Огюст Конт пришёл в итоге к религии, где обожествил свою даму сердца; материалист Людвиг Фейербах резюмировал в итоге, что «человек человеку — Бог»; «воинствующие атеисты» большевики создали собственный идеологический религиозный культ со своей святой троицей (Маркс, Энгельс, Ленин), пророками-мессиями (генеральные секретари), священным писанием (труды классиков), священным преданием, культом и даже святыми мощами, на поклонение к которым водили посвящаемых в пионеры детей. Но чего-то всё-таки не хватало в этой религии, если в тяжёлый момент Отечественной войны пришлось обращаться к Православной Церкви. Наконец, даже в условиях тотальной аномии начинают возникать уродливые «корпоративные религии», которые, правда, дают не духовно-нравственную, а прямо противоположную бездуховно-безнравственную основу.
Очевидно, что единственный, кто более или менее сопротивляется распространению тотальной аномии на Западе — традиционные религии. В среде второго типа именно ислам стал объединяющей силой.
В нашей стране традиционные религии тоже вступили в эту борьбу. Хотелось бы подчеркнуть, что, говоря о сотрудничестве религиозных организаций и государства в нашей стране, мы имеем в виду не только Православную Церковь или даже христианство в целом. Ислам и иные религии могут не менее активно противостоять как тотальной аномии, так и экстремизму.
Люди идут в церковь, ища там защиты для себя и своих детей, незыблемый островок спасения в бушующем океане нечистот. Храмы, мечети, синагоги полны людей. Не пустуют воскресные школы. Туда идут далеко не только сирые и убогие, которым больше некуда деться и повести своего ребёнка — туда идут успешные люди, дети которых могут позволить себе всё. Но в выходные они приходят в Храм и в воскресную школу. Они идут учиться различать добро и зло, хорошее и плохое, достойное и постыдное. Они идут туда, где ещё есть Отец и Мать, а не пронумерованные воспитатели; где девушку учат хранить себя для законного мужа, а не совокупляться со всеми подряд в дискотечном туалете по принципу «секс не повод для знакомства»; молодого человека — готовиться возглавить «малую церковь» и нести за нее ответственность, а не мучиться выбором, с кем и в какой роли «оно» предпочитает вступать в половую связь; где воры и убийцы — грешники и преступники, а не люди с альтернативными взглядами на частную собственность или ценность человеческой жизни.
То, что лишено сакральности, а является предметом рационального обоснования, всегда будет вызывать сомнение и опровергаться.
Примеров удачного сотрудничества религиозных организаций и государства — множество. Заслуживает внимания опыт Рождественских чтений, которые изначально задумывались как поле для организации такого сотрудничества. Следует вспомнить кинофестиваль «Лучезарный Ангел», создатель которого игумен Киприан (Ященко) был и одним из организаторов Рождественских чтений.
К сожалению, ещё велико взаимное недоверие, подхлёстываемое либеральными визгами о «клерикализации общества» с одной стороны и катакомбными рецидивами борьбы с ИНН и ожидания конца света — с другой.
Но и в религиозных организациях, и в органах власти достаточно разумных людей, понимающих необходимость и видящих эффективные формы сотрудничества. Повторимся, религиозные организации — далеко не единственный общественный институт, способный в союзе с государством создавать нормальную идентификационную среду. Среду, которая исключает превращение нас во «взбесившиеся гениталии» или опоясанных взрывчаткой смертников.
Олег ЕФРЕМОВ, кандидат философских наук
