Никто так хорошо не знаком с изнанкой войны, как военные медики, особенно те, кто помогает раненным на передовой. И не будем объяснять – почему. Это и так понятно. В СВО участвуют сотни военных медиков. Одна из них – Мария с позывным Кубань (родом из Краснодара). Когда Мария приехала в Донецк в небольшое увольнение, с ней побеседовала корреспондент «Родины на Неве» Марина Харькова.
— Слабонервным и впечатлительным на передовой места нет. В дни штурмов через наш пункт проходит несколько десятков раненых. Часть ребят привозят прямо на броне. Некоторые в горячке боя, у кого ранения не тяжёлые, сразу после перевязки бежали за отъезжающими и кричали: «Заберите меня, я уже в порядке!». Ловишь его, уговариваешь – куда? Без тебя обойдутся. Лечиться тебе теперь, а не воевать, – рассказывает Мария. – Сколько бы ни говорили, что на войне ко всему привыкаешь, но нет, это невозможно. Мы, военфельдшеры, в медсанбате оказываем первую помощь, а потом эвакуируем раненых в профильные больницы Донецка. Когда я впервые приехала в Донбасс и осталась здесь работать на несколько лет, то среди раненых были и зрелые бойцы, и пожилые, и молодые. А сейчас, в основном, мальчишки, совсем мальчишки. Мне в сыновья годятся. Они герои.
Мария закуривает, её уставшее лицо становится напряжённым. По ней видно, что очередные воспоминания и случаи из практики даются тяжело. Она вслушивается в близкую канонаду на западе города, где идут изнурительные бои за Угледар и Марьинку, и продолжает:
— Вот вроде короткий увал, надо и выспаться, и постираться, а душа не на месте – как там наши, что там сейчас?
— А что там сейчас?
— Бойцы, которые бьются сейчас там, это и донецкие парни, и ребята со всей России: от Краснодара до Красноярска. Запомнился штурмовик, у которого это был первый бой и который вытащил из-под шквального огня своего двоюродного брата. Из всей группы в живых остались только они. К нам поступили с сильными обморожениями, в ту ночь шёл ледяной дождь. Чтобы выбраться, пришлось лежать на мёрзлой земле без движения: за каждым бойцом охотятся украинские беспилотники, которые висят в воздухе, сменяют друг друга и добивают раненых. По словам бойца, он два часа лежал в холоде и когда понял, что скоро окоченеет, попытался уползти, думал, что беспилотник уже улетел. И тут же сверху на него была сброшена граната. У бойцов были многочисленные осколочные ранения, сильные обморожения кистей рук и ступней. Один без сознания, температура тела всего 32 градуса – угасал на глазах… Применили интенсивную терапию – откапывали специальными тёплыми растворами с глюкозой, они у нас на батарее лежат, согревали изнутри. Спустя несколько часов кровоснабжение начало восстанавливаться. Сейчас оба находятся в травматологии, их спасают донецкие хирурги, у обоих братьев состояние удовлетворительное, но одному из них ампутации избежать не удалось. Главное – они чудом выжили.
Запомнился и день, когда стали поступать ребята из экипажей подбитых танков. У всех ожоги кожи, мышц, дыхательных путей. Нужно было быстро реагировать и под обстрелами вывозить в Донецк в ожоговый центр: там работают великолепные врачи, суперпрофессионалы. У них огромная практика. До войны они спасали шахтёров, пострадавших от взрывов метана, а потом добавился опыт девяти лет войны. Вообще обожженные – самые сложные пациенты, которым мне пришлось помогать. К их боли и страданиям невозможно привыкнуть. Как и ко всему остальному, когда ещё до начала активных действий к нам стали поступать раненые сапёры, у которых ноги оторваны или висят на лоскутах кожи. Украинские боевики поставили много мин с сюрпризами.
— С какими ещё страшными ранениями пришлось столкнуться? Говорят, что враг начал применять химоружие, а снайперы используют пули со смещенным центром тяжести…
— Насчёт химоружия – с такими поражениями раненые к нам не поступали, слава богу. Всё-таки основные ранения – осколочные, потом минно-взрывные и пулевые. Наша задача – это первичная обработка ран, наложение шин и повязок, введение необходимых препаратов, антишоков, обезболивающих, кровеостанавливающих, небольшие хирургические операции. Что касается ранений от выстрелов снайперов, то недавно оказывали помощь бойцу с разрушением локтевого сустава. Но сказать наверняка, что это была пуля со смещённым центром тяжести или какая-нибудь другая пуля из мощной снайперской винтовки, я не могу. Не специалист, да и самой пули не было.
— Ваш пункт находится непосредственно на передовой. Давит мысль, что в любой момент может прилететь или укропы пойдут в атаку и нападут?
— Когда поступают раненые, то все мысли только о том, чтобы всё сделать правильно, оценить его состояние, не допустить ошибки. Работать надо быстро и слаженно, ни на что не отвлекаться. Если появляется время, делаем ревизию препаратов, готовим их, проводим уборку. Тяжело, когда не хватает воды. Иногда кровью может быть залито всё: стены, пол, двери. Раненые могут находиться в помрачении сознания, вольно или невольно сорвать наложенный жгут, и тогда струя крови бьёт куда угодно.
Как правило, тяжёлые ранения сопровождаются разрывами вен, артерий, кровь фонтанирует во все стороны. Но что скрывать, мысли, что в наше укрытие может попасть снаряд в любой момент, присутствуют. Мне проще к этому адаптироваться, дети взрослые, опыт на войне давно пришёл, ещё с 2014 года, а вот молодые коллеги боятся. Поддерживаю их или отвлекаю – надо приготовить воду, капельницы, шприцы. Но особенно тяжело не это, а состояние бойцов, которые находятся в шоковом состоянии от боя и потери своих фронтовых товарищей. У нас начали курить те, кто раньше не курил. Кого-то от стресса тошнило, кто-то балансировал на грани гипертонического криза. Экстремальные условия всегда показывают, на кого можно положиться, а у кого сдают нервы. Таких были единицы, потому что нас сплотила пролитая людьми кровь, их страдания.
Сама я за себя постоять смогу, какой-то отпор дам – неплохо стреляю из автомата и пистолета. Больше всего тревожит мысль, как пройдет эвакуация раненых. Укропы бьют по машинам с красными крестами, поэтому опознавательные знаки на наши «таблетки», «буханки» (так называются машины эвакогруппы – прим. авт) не наносим. Для украинских боевиков это вполне приоритетные цели, никогда не упустят возможность ударить по медикам, и плевать враг хотел на какие-то конвенции, правила войны или человечность.
Я несколько раз попадала в переплёт, когда сопровождала раненых. Из недавних – это когда мы чудом проскочили под миномётными разрывами, потом повезло, что птур (противотанковая управляемая ракеты – прим. ред.) пролетел выше крыши машины и взорвался в кустах. Я раненого тогда собой накрыла и боялась, что перевернёмся или осколками нас посечёт. Дороги все простреливаются, машин не хватает, и медиков на передовой тоже остро не хватает. Важно учитывать правило «золотого часа»: если в течение первого часа после ранения будет оказана правильная и полноценная медицинская помощь, а боец доставлен к хирургам в больницу, то это увеличивает его шансы на жизнь и выздоровление. Проблема в том, когда раненого просто невозможно вытащить с позиций или он попадает к нам слишком поздно. Вот с этим невозможно смириться…
— Приходилось ли оказывать помощь украинским воякам, попавшим в плен? Как они себя ведут?
— Именно мне – нет. Но доведется, сделаю, он хоть и враг, но человек. Я не считаю, что врачебный и человеческий долг надо разделять.
— Как ты попала на фронт?
— В 2014 году, когда в Донбассе начались бои, мы с друзьями-медиками собрали гуманитарку и повезли в ДНР. Сама я из Краснодара, работала фельдшером на «скорой помощи», а в Донецкой области жили мои
племянницы. Одна из них живёт в зоне украинской оккупации и ждёт освобождения. Связь с ней не поддерживаю, она боится преследований: телефоны и мессенджеры там прослушиваются и проверяются, поэтому мы не рискуем.
Но вернёмся в события девятилетней давности. Когда я лично увидела масштаб трагедии, узнала, что очень нужны медики, то сразу приняла решение остаться и помогать. Обсудила это с детьми, они пытались отговорить, но всё же поняли и приняли мои мотивы. В ополчении было очень мало врачей, фельдшеров и санинструкторов, но был непостижимый героизм и воля людей с титаническим русским духом.
Помню Валерия Сыча, бывший «афганец», десантник, на тот момент ему было пятьдесят три года. Он и другие ополченцы попали в засаду, но отбились и уничтожили врага. Осколок разрушил Валерию предплечье, хирурги ампутировали ему руку, так как кость собирать было просто не из чего. Когда я навестила его в палате, он не просто пришёл в себя, а со своими бойцами на кровати разложил карту и что-то им рассказывал, наверно, делали разбор ошибок или планировали выход. Я просто была поражена. Тяжёлая операция, шок, боль, а он бойцов учит!
И когда стали формироваться части Народной милиции – я пошла добровольцем и попала в полк, который держал оборону на южном направлении. После окончания срока контракта сделала перерыв – уехала лечиться домой от последствий контузии. С началом спецоперации вернулась, понимая, насколько сложно придётся.
Помню, как везла первого раненого, парня с осколочным ранением головы. Голова была, без преувеличения, нашпигована осколками. Доставили его в нейрохирургию. Я думала, что он не выживет и боялась услышать плохое известие. Поехали в больницу и получаем радостную новость – бойца перевели из реанимации в интенсивную терапию и с ним всё нормально. Было и наоборот, когда ничто не предвещает, боец в сознании и улыбается, с виду у него – небольшие повреждения, маленькие ранки. А потом хирурги показывают рентгеновские снимки, а на них – полная осколков брюшная полость…
Иногда спасение можно было назвать из разряда чудесных. Это произошло с месяц назад. Боец пролежал более суток на холоде, придавленный бетонной плитой. У него были множественные осколочные ранения голеней. Обе ноги казались нежизнеспособными, без малейшего намека на пульсацию. Его удалось быстро доставить в больницу, там парня положили в шоковую, согрели, откапали, выполнили обработку перелома, наложили аппарат Илизарова на левую ногу, правую спасти не удалось. Но ампутация – это не приговор, современный протез позволит ходить и даже на велосипеде ездить. Живой – вот что важно.
Для меня счастье, когда нет смертей. Когда-то давно мой преподаватель, прошедший Великую Отечественную, сказал на лекции фразу, которая относится к медикам и имеет сильный и точный смысл: «У бога нет других рук, кроме наших». И теперь я понимаю это как никогда.
Беседовала Марина Харькова
