Умер генерал Виктор Казанцев — бывший командующий войсками Северокавказского военного округа, войсковой группировкой во время Второй чеченской кампании, полпред президента в Южном федеральном округе. Умер не от треклятой уханьской хвори, как многие теперь — Виктор Германович уже несколько лет мучился от тяжелой формы рака.
Казанцев был представителем типажа больших русских генералов XX века, переросших сугубо строевую стезю и сугубо воинское измерение своей личности в силу одновременно случая, логики и масштаба личности. Частично это феномен передан в стихотворении Бродского «На смерть Жукова», частично, потому что стихотворение это величественное и спорное одновременно — под стать герою.
В общем-то, Казанцев и был своеобразным Жуковым в миниатюре. «В миниатюре» тоже требует уточнения — об умалении Виктора Германовича речи нет, просто в сравнении с Жуковым и самые большие генералы последующих поколений чуть меньше, как в положительных проявлениях, так и в… противоречивых. Блестящие операции порой сочетались с неудачными, за которые он нёс очевидную личную ответственность. Ум, личное достоинство и отвагу — с… не будем здесь и сейчас о некоторых историях, слухах и слабостях Казанцева времён полпредства в ЮФО, упомянем лишь резкость и, местами, свирепость.
Вот как об этом писал другой генерал Второй чеченской — Геннадий Трошев: «Его грубость в отношениях с подчинёнными временами выходила за всякие допустимые рамки. Кулаком по столу стучал так, что телефонные аппараты взлетали на полметра. Мат его не глушили даже дубовые двери кабинета, и в приёмной офицеры бледнели ещё задолго до визита к командующему. Хамства не вынесли генералы Дюков и Сухорученко — написали рапорты и перевелись из округа. Многие офицеры повалились с инфарктами.
Когда Виктор Германович однажды “наехал” на меня, я не выдержал и пригрозил: “Если Вы будете разговаривать со мной в таком тоне, я буду отвечать Вам тем же…” С тех пор Казанцев грубости со мной не допускал. Увы, она прорезалась в отношениях с другими офицерами».
Писал — и тут же добавлял: «Все знали, что командующий не злопамятен, нет в нём глубинной злобы. Да, мог наорать и обматерить, но тут же “отходил” и хлопал по плечу. Он был, как климат в Забайкалье, резко-континентальный — изнывающая жара днём и леденящий холод ночью. Вспыльчив, раздражителен, но и быстро отходчив». Не черный, белый — многоцветный и неоднозначный.
Многоцветность его натуры дополняется ещё одним фактом, контрастирующим с представлением о генерале — не Казанцеве, а собирательном — как милитаристе и солдафоне, видящем в войне смысл своей жизни и наслаждающемся запахом напалма по утрам. Виктор Германович, чей сын, тоже военный, получил тяжёлые увечья во время Первой чеченской, искренне хотел мира вообще и на Северном Кавказе в частности. И, став во главе СКВО менее чем через год после позорных Хасавюртовских соглашений, всячески стремился реализовать свои чаяния.
Тот же Трошев, в книге которого «Моя война» уважение к товарищу идёт в равных пропорциях с критицизмом, писал: «Виктор Германович действительно хотел мира на Северном Кавказе. Он шёл на всё, лишь бы не допустить возгорания новых конфликтов на юге России. Дошло даже до потакания президенту Ингушетии Руслану Аушеву, который был дружен с Асланом Масхадовым. Казанцев думал, что если он наладит с ними добрые отношения, то это благотворно повлияет на политический климат Северного Кавказа. Поэтому удовлетворял все просьбы Аушева. Хочет Руслан Султанович “своих” военкомов в Ингушетии — пожалуйста, хочет Горский кадетский корпус — имейте и радуйтесь… А какую линию проводят в республике эти военкомы, кого воспитывают из юных горцев в “корпусе” — это уже не важно».
Журналист Максим Федоренко, работавший под началом Казанцеву уже в полпредскую эпоху, в книге «Русский гамбит генерала Казанцева» говорит чуть мягче и чуть о другом: «В 1998 году командующий войсками СКВО подписал договоры о сотрудничестве округа с Ростовской епархией и казачеством. Понимая, что простым чеченцам, чтобы кормить семьи, надо пахать и сеять, принял решение оказать им помощь в разминировании сельхозугодий. В апреле 1998 года представителям Конгресса русскоязычного населения Чечни по случаю приближающегося христианского праздника Пасхи в столице Республики Ингушетия Назрани были переданы 11 тонн гуманитарного груза от командования СКВО, 58-й армии и жителей Ростовской области… Гуманитарный груз (мука, макароны, крупы, овощи, одежда) направлялся в детские дома, приюты, дома престарелых, больницы, распределялся по линии церкви, раздавался жителям Ножай-юртовского района, пострадавшим в результате стихийного бедствия.
В ноябре 1998 года по инициативе командующего войсками СКВО в ростовском Дворце спорта состоялись Игры доброй воли народов Северного Кавказа по спортивной борьбе, исторически популярной на Северном Кавказе. Они прошли под девизом: “Лучше на ковре бороться, чем в окопах воевать!”».
Разными словами и с разными акцентами, но об одном — Казанцев был готов платить за мир почти любую цену. Когда же в 1999-м выяснилось, что ценой станет окончательная геополитическая и гуманитарная катастрофа в регионе и уход России из его пределов, причём ценой бесполезный потому, что пожар перекинется дальше — генерал тяжело вздохнул и превратился из почти что Сахарова в почти что Ермолова… С тем, чтобы затем пытаться вновь перенастроить Кавказ на мирный созидательный лад.
Максим Федоренко в своем «Русском гамбите» рисует портрет Казанцева на фоне северокавказских событий рубежа веков, которые, в свою очередь, даны в контексте противоборства России с многочисленными уважаемыми западными и восточными «партнёрами». И действительно, Вторая чеченская, где Казанцев стал одним из главных действующих лиц, отчасти была войной внутренней, но во многом и внешней, где-то, в чём-то и для кого-то даже Отечественной. Россия эту войну выиграла, но, как часто у нас бывает, проиграла мир. Если чуть деликатнее, впрочем, при той же сути — не выиграла. Упрекнуть Виктора Германовича в этом вряд ли можно. Так или иначе, он заслужил всего того, что и Жуков из стихотворения Бродского — гроба на лафете, барабана, военной флейты, звуков русских военных плачущих труб.
Станислав Смагин