В России может только Вера

Salutski_2

Анатолий Самуилович Салуцкий, живой классик нашей литературы, журналистики и публицистики, выпустил новый масштабный роман-трилогию «Немой набат». Написав эту фразу, я в который раз задумался, что мы порой очень легковесно подходим к определению «живых классиков» и при этом даём это определение, просеяв кандидатов через призму своих субъективных идейных симпатий. Приходится, кряхтя, включить максимальную объективность и рассмотреть «заявки», например, Бориса Акунина. Или Дмитрия Быкова. Уж рассмотрения они, пожалуй, вполне заслужили.

Низы больше не могут, верхи по-прежнему не хотят. Всё громче звучит тревожный набат. Чем может завершиться противостояние народа и власти — вот главная тема романа Анатолия «Немой набат»

Но и при рассудочном, максимально хладнокровном рассмотрении того же Дмитрия Львовича вердикт всё равно получается критическим. Не из-за взглядов, которые лично мне с каждым годом все более чужды, но раньше были довольно близки. И не из-за каких содержательных или стилистических претензий, которые ему часто и помногу предъявляют. У него есть изъян, мешающий именно живому классику — его уж слишком много везде, во всех сферах, к которым он имеет отношение.

Граница между известностью-популярностью-признанием и навязчивостью довольна зыбка, но всё-таки она существует. Можно, конечно, вспомнить обильность и размах Льва Толстого, от которого нам достались девяносто томов ПСС и предложения на полторы-две страницы. Но Толстой он такой всё-таки один, а Быков за две трети толстовской жизни суммой своих романов, исследований, лекций, статей, виршей и колкостей уже почти нагнал босоного графа. Понятная и совершенно уважаемая, тем более для человека без родовых имений, причина в том, что жить на что-то надо. И всё же…

У Анатолия Самуиловича, помимо всех прочих критериев, с этим всё хорошо. Я бы даже скаламбурил, что умеренности у него избыток. Хочется больше. Интервью — несколько в год, всякий раз актуально, злободневно, мудро и метко. Статей, заметок — полдюжины, хорошо если десяток или дюжина, и тоже всякий раз ни добавить, ни убавить. Вот и с художественной прозой схоже. «Немой набат» зрел немногим меньше полутора десятилетий. Обозначенный как полотно трёхлетия 2018-2020, на самом деле он обо всей путинской эпохе, да и о постсоветской в целом, а очень во многом — о России тысячелетней и вечной вообще.

Вот и главная героиня «Набата» как бы олицетворяет собой нашу Отчизну. Это олицетворение преподносится чётко, прозрачно и при этом ненавязчиво, без нахрапа и тыканья в глаза. И зовут героиню Вера (да ещё и Богодухова!). Россия и Вера во всех её проявлениях и обозначениях — если не синонимы, то великая историческая пара с неизмеримой бездной смыслов. Атеист-прогрессист Чернышевский и тот назвал Верой свою героиню, обращённую снами в светлое будущее.

Но героиня, в образе которой перед читателем предстает Россия — это ещё и невероятно обязывающе, как бы её ни звали. Тут нужна деликатность и аккуратность хирурга. И не только в литературе — в других жанрах тоже. Режиссёр А.С. Смирнов, тесть А.Б. Чубайса, снял вот фильм «Жила-была одна баба», в которой Россия — это чумазая заполошная юродивая баба, которую насилуют все подряд. Фильм по-своему сильный, но своей философией отталкивающий. Впрочем, показывать Россию не просто тёзкой Веры, а едва ли не синонимом Богородицы тоже опасно. Вот и сманеврируй тут.

Салуцкому, на мой взгляд, сложная хирургическая операция, за которую он взялся, удалась. Пациенты — и сюжет, и читатели — живы. Жива и Вера — в литературном смысле. Она не безгрешно-святая и не грешно-гнусная, она и мудра, и безрассудна, и поспешна, и нетороплива, и весела, и грустна, и хвалима, и хулима. В ней и впрямь много России. Понять умом её можно, но верить в неё — особо важно.

И жанр книги не монолитен, не однозначен, не однотонен в том или ином тоне. Перед читателем и классический острый политический, а порой шпионский детектив с элементами конспирологии. И социальная философия в форме социальной публицистики, на вполне драйзеровском уровне. И метафизический текст — но одновременно и бытописание с бытовыми коллизиями и психологией. Прочитав данный перечень, можно заподозрить в «Набате» буйный разнобой и жанровую какофонию. Вывод — преждевременный. Всё это переплетено в книге довольно гармонично, так же как переплетено в жизни человечества и каждого из нас, его микроскопической частицы.

Поэтому, прочитав «Набат», я посоветовал бы прочитать его и другим. Это позволит чуть больше понять не только о времени, внутри которого все мы живём, свидетелями которого и разного масштаба участниками являемся. Ценно, что можно чуть больше понять и, собственно, о самом себе. Дело, конечно, индивидуальное, но лично мне удалось.

Станислав Смагин

Вам будет интересно