Чем ещё замечателен Мариинский театр, так это тем, что в его репертуаре, помимо опер-хитов, есть оперные произведения с весьма непростой судьбой. Например – опера Гектора Берлиоза «Троянцы».
Трудности постановки
Французский композитор так и не поставил своё масштабное детище полностью. Пять лет, с 1858-го по 1863 год, Гектор Берлиоз бился за «Троянцев» во Французском оперном театре. Но тщетно. И он вынужден был согласиться на постановку лишь второй части оперы – «Троянцев в Карфагене», и не во Французской опере, а в небольшом парижском «Театре-Лирик», расположенном на площади Шатле. Полностью «Троянцы» увидели свет лишь в декабре 1890 года, причём не во Франции, а в Германии, в Карлсруэ, где их исполнили на немецком языке.
Российская судьба «Троянцев» была тоже непростой. Вторая часть оперы шла в Большом театре в 1899-1904 годы. Произведение вызывало большой интерес в музыкальных кругах, но, несмотря на это, его сняли с репертуара.
В современной России «Троянцев» впервые поставили на сцене театра оперы и балета Санкт-Петербургской консерватории под руководством Сергея Стадлера. Премьера прошла 6 октября 2000 года. Но в репертуаре Консерватории «Троянцы» продержались ещё меньший срок, чем до революции в Большом театре.
В Мариинском театре премьера «Троянцев» прошла 25 декабря 2009 года. Постановка была осуществлена при участии Оперы Валенсии и Польской национальной оперы. Нынешняя постановка «Троянцев» в Мариинском театре, по мотивам постановки Янниса Коккоса в театре Шатле в сотрудничестве с Большим театром Женевы, держится с мая 2014 года.
«На сцену Мариинского театра “Троянцы” взошли лишь в XXI веке, – рассказывает музыкальный критик Анна Булычёва. – Нынешняя постановка – уже второе обращение театра и дирижёра Валерия Гергиева к этому оперному гиганту. Режиссёром и сценографом “Троянцев” выступил француз греческого происхождения Яннис Коккос. В Петербурге он воскресил свой спектакль 2003 года, который ставил к празднествам в честь 200-летия Берлиоза в Париже. В стильной и лаконичной сценографии удачно использовано в качестве главного элемента гигантское зеркало: отражённые в нём грандиозные события становятся ещё более грандиозными и величественными».
Мёртвые, как часовые
Яннис Коккос действительно нашёл очень интересный ход с гигантским зеркалом. Зеркало – это магический инструмент, в котором отражается настоящее, прошлое и будущее. А ещё это сценическое решение, по всей видимости, намекает на зыбкость грани между миром живых и миром мёртвых.
«Представление о зеркале как о границе потустороннего мира наиболее ярко отражается в европейской традиции. Это комплекс представлений о том, что отражение являет нам иной мир – мир умерших, мир духов. Очень похожий на наш, но, в то же время, отличающийся от нашего мирского пространства. Это пространство сказочное, таинственное. И оно таит угрозу», – поясняет Мария Рон, кандидат культурологи, доцент кафедры теории и истории культуры факультета философии человека РГПУ имени Александра Ивановича Герцена.
Живые герои «Троянцев» постоянно на связи с теми, кто отошёл в мир иной. Энею во сне является Гектор. Предвещая гибель Трои, он приказывает Энею бежать из Трои по морю в Италию.
В Карфагене Энея, закрутившего роман с местной царицей Дидоной, вновь навещают призраки великих троянцев, пришельцы из Аида – мира мёртвых: Приама, Хореба (Кореба), Гектора и Кассандры. Если мужчины пали в боях с греками, то Кассандра, невеста Хореба, после гибели её жениха покончила собой, чтобы не достаться врагам. Призраки троянцев настойчиво напоминают Энею о его миссии – искать Италию и основать на Апеннинах империю. А миссия эта – ни много, ни мало, а воля богов. И Эней отдаёт троянцам приказ готовить корабли к отплытию из гостеприимного Карфагена, населённого любвеобильными женщинами.
Разгневанной Дидоне Эней пытается объяснить, что он бы и рад остаться в Карфагене, но воля богов есть воля богов: ей противиться нельзя. И здесь Берлиоз, а композитор сам написал либретто «Троянцев» по «Энеиде» Вергилия, обращается к теме античного фатализма. Принято считать, что вся античная культура развивалась под знаком фатализма, лейтмотивом которого является представление: необходимость – это судьба, и нельзя выйти за её пределы.
Римская судьба
Однако римлянин Вергилий, а вслед за ним и Берлиоз, воспроизводит римское понимание фатальности, а не греческое. Эней – троянец. Несмотря на то, что Троя находилась на побережье Малой Азии (ныне турецком), она была часть греческого мира, а не латинского. Троянская война – междоусобная. И Эней воспринимал волю богов, как греки, а не как потом римляне.
«Грек видел мир как упорядоченную целостность, искал основания этого порядка и неразрушимой целостности и ощущал себя его частью – частью, встроенной в него с необходимостью, несущей на себе свойства мира, подчиняющейся его порядку, и вместе с тем – частью, способной познать мир и соучаствовать в его существовании, – объясняют исследователь Татьяна Денисова в статье «Апория судьбы. Были ли греки фаталистами?». – Греки много размышляли и рассуждали о судьбе, живо интересовались оракулами и практиковали различные виды гаданий». Тем не менее Денисова считает, что греки фаталистами не были.
Со времён Гомера, поэта, автора «Илиада» – первого произведения о Троянской войне, то, что мы называем судьбой, греки именовали Ананке, которой служат богини мойры. Отождествлять Ананке с римским фатумом – большая смысловая ошибка.
Французский философ Жан Бофре в работе «Диалог с Хайдеггером» доказывает, что латинский fatum есть полное забвение того, что под именем мойра понимали сами греки.
«Фатум – неотвратимое, неизбежное, непостижимое предначертание чьей-либо жизни. Он является внешним по отношению к человеку. В руках Фатума человек лишь игрушка. Ананке – принцип необходимости, включающий скрытый план Целого, предполагающий взаимосогласованность частей. Она олицетворяет миропорядок, в который человек, как космический феномен, вписан, включен естественным образом, – растолковывает Денисова. – Ананке и человек – собеседники, со-творцы, два начала амбивалентной и диалектической реальности. Идея Фатума представляет человека слабым, безответственным, страдающим и подчиняющимся (человек способен на что-то, только “пока судьба позволяет” – dum fata sinunt). Идея Ананке признаёт человека активным борцом, творцом, причастным смыслу Целого и наполняющим это Целое особым экзистенциальным смыслом. Фатум предшествует существованию человека (in fatis est – на роду написано). Ананке приводит существование во всех его вариациях в соответствие со скрытым общим порядком».
Проще говоря, фатализм подразумевает, что человек лишён свободы воли, а греческое понимание Ананке наделяет человека свободой воли. И если бы Берлиоз ставил своё произведение по «Элиаде» грека Гомера, а не по «Энеиде» римлянина Вергилия, то главный герой «Троянцев» мог бы и остаться в Карфагене. Ведь если бы он женился на Дидоне, он стал бы карфагенским царём, а Карфаген – отличный плацдарм для строительства мощной империи. Зачем пускаться на поиски мифической Италии, где троянцев никто не ждёт?
Свобода воли в классической древности не расходится с определением судьбы, замечает русский и советский философ Алексей Фёдорович Лосев. Греческие герои – Ахилл, Прометей и другие, зная, что им предопределено, ведут себя активно. По мнению Лосева, тем самым они не противопоставляют себя воле богов, а, наоборот, стремятся глубоко и полно познать её, слиться с божественными силами.
Но Вергилий был римлянином. Для него было важно подчеркнуть взаимосвязь Римского и Греческого миров и указать на то, что основателем римской империи был воин греческого мира. Поэтому он так настойчиво и отправляет Энея на поиски Италии.
Как в воду глядела
Морская стихия – стихия воды. И здесь находка с зеркальной сценой тоже как нельзя кстати. «Символика зеркала во многом обусловлена связью зеркала и воды, – поясняет культуролог Мария Рон. – Если обратиться к истории возникновения зеркал, то можно понять, что до того, как человек изготовил зеркало как вещь, он осмыслил сам феномен отражения. И первое зеркало, это, прежде всего, водное зеркало. И поэтому символика воды, очень сильно повлияла на мифологию предмета».
Желая указать на то, что чьё-то предсказание оказалось пророческим, русские говорят: «Как в воду глядел (а)». Карфагенянка Дидона, глядя, как корабли троянцев уходят в море, проклинает Энея и закалывает себя. Умирающее сознание оскорблённой царицы навещает последнее видение: Карфаген ждёт разрушение, а Рим приобретёт бессмертие. Как в воду глядела Дидона. Весной 146 года до Рождества Христова римляне после двухлетней осады прекрасно укреплённого Карфагена ворвались в город. Уличные бои длились неделю. Римский командующий Сципион Эмилиан согласился выпустить из города 50 тысяч женщин и детей, но все они были пленены и отданы в рабство. Так бесславно для Карфагена закончилась Третья Пуническая война. Город, где до войны проживало полмиллиона человек, был полностью разрушен. Сбылась мечта римского полководца и политика Катона Старшего.
Опера Гектора Берлиоза «Троянцы» не просто масштабное, а эпические произведение – по грандиозности замысла и глубине заложенного в него смысла, а не только потому, что оно связано с эпосом. А постановка этой оперы в Мариинском театре подчёркивает и замысел Берлиоза, и смысл его детища.
Единственно, что озадачивает, так это костюмы массовки, которая появляется на сцене в первой части «Троянцев». Создаётся впечатление, что накануне артисты были задействованы в опере Леоша Яначека «Енуфа», да не успели переодеться. Какие-то дезертиры времён Первой мировой.
Наверное, Янис Коккос, а он не только постановщик, но и художник по костюмам, тем самым намекает на то, что война – вневременное явление. Недаром в финале второго действия первой части женщинами Трои помыкают вооружённые автоматами бойцы, похожие на современных спецназовцев, а не античные воины. Может быть, Коккос, работая над «Троянцами», вспомнил события на Кипре, где летом 1974 года произошёл военный переворот, организованный греческими «чёрными полковниками», который дал повод Турции вторгнуться на остров под предлогом защиты турко-кипрского меньшинства. Да мало ли чего мог вспомнить Коккос, который родился в 1944-м. Да и мы на опере «Троянцы» понимаем, что для нас это произведение не только, да и не столько о событиях Троянской войны, которая шла в 1194-1184 годы до Рождества Христова, и её последствиях. Мы многое помним и многое наблюдаем. Троянская война – лишь матрица.
Дмитрий Жвания
