Театр – это «иной мир». Погружаясь в него, мы попадаем в другую реальность. Это – мир, где каждое представление становится отдельным событием, способным затронуть самые тонкие струны человеческой души.
Этот мир доступен каждому, но не каждому он открывает свои тайны в полной мере. Это пространство, где время останавливается не только для тех, кто в него непосредственно вовлечён, но и для зрителей, пришедших насладиться волшебством сценического искусства. В центре этого процесса находится человеческая душа: театр побуждает нас думать и сопереживать, искать новые творческие возможности и выражаться не только словами, но и телом, светом, музыкой, а порой даже тишиной.
Поиск этих выразительных средств – задача режиссёра. Евгений Юрьевич Зимин мастерски управляет всеми элементами театральной стихии, создавая уникальные спектакли. В его списке много оригинальных работ, в том числе в петербургских театрах. Евгений Юрьевич рассказал нам о своём творческом пути и поделился с нами размышлениями о театре: его основных смыслах и задачах.
— Что привело Вас в мир театра?
— Может быть, это звучит как-то необычно и странно, но я хотел работать в театре именно в качестве режиссёра с детства. Наверное, во многом это обусловлено тем, что с детства мама водила меня в театр. У нас были всевозможные абонементы: в Мариинский (тогда – Кировский) театр, на премьеры театров Ленинграда, где каждый месяц мы смотрели спектакли, которые в них вышли. Конечно, меня водили и в Театр кукол, и в другие театры. Привлекала сама по себе магия этого вида искусства.
И я точно помню, что я всегда хотел быть именно режиссёром, а не актёром. Даже у мамы сохранилась моя детская фотография, которая с обратной стороны подписана «Маме от директора театра в подарок». Тогда, в силу возраста, я ещё не понимал разницы между директором и главным режиссёром. Для меня было понятно, что это – некий руководитель организации, поэтому я называл себя директором. А самое главное – театр, который я возглавлял, носил моё имя. Какое-то, видимо, тщеславное желание, которое всегда во мне существовало…Оно питало желание приобщиться к этой профессии. У меня даже, например, у мамы в коллекции хранится программка спектакля по произведениям Самуила Маршака «Мистер Твистер», написанная моей рукой. Она оформлена в качестве премьерного спектакля по произведениям Самуила Яковлевича: там роли расписаны, действующие лица, исполнители.
С детства у меня был набор солдатиков, и я никогда с ними не играл как с вооружёнными силами, они у меня всегда выполняли роли актёров. Я ставил с ними спектакли, снимал кино. Я даже не могу сказать, когда возникло это желание. У меня ощущение, что я жил с ним всегда.
И когда я закончил школу, у меня не было никаких больше предпочтений, кроме как идти учиться на режиссёра. Я отдавал себе отчёт, конечно, что поступление в театральный институт – это большая лотерея, что нужно иметь какой-то дублирующий вариант. Я рассматривал Ленинградский университет, как вариант, если вдруг у меня не получится поступить на режиссуру. Когда я пришел поступать, мне было 16 лет, потому что день рождения у меня в августе. Учился я 10 лет, а не как сейчас – 11.
В приёмной комиссии на меня посмотрели и спросили: «Подождите, Вы хотите поступать на режиссуру?» – а я подавал документы именно туда.
Я ответил: «Да!».
«Ну, что Вы, это профессия, которая требует опыта; профессия, которая требует знания жизни, а Вы только закончили школу… Зачем же вы идёте в эту профессию?» – сказал человек из приёмной комиссии.
Я очень перепугался. Спросил: «А что же, мне и в актёры нельзя?».
На члены комиссии меня успокоили: «Нет, что Вы, что Вы! Наоборот, актёрская профессия – это как раз то, что Вам пригодится, а потом, в перспективе, Вы можете уже и претендовать на режиссуру. Когда будете постарше».
И я поступил тогда на актёрско-режиссёрский курс к Зиновию Яковлевичу Корогодскому. У нас учились вместе тогда и актеры, и режиссёры. Я поступил учиться на актёра, а потом перевёлся в рамках этого курса уже на режиссёрскую специальность и закончил уже курс как режиссёр. Поэтому, собственно, никаких дипломов, кроме режиссёрского, у меня нет. Хотя есть достаточно большой актёрский опыт работы и в театре, и на телевидении, и в кино, но это уже совсем другая история. Самое главное, конечно, что желание быть в театре, служить театру, наверное, было со мной всегда.
— Вашим мастером был легендарный Зиновий Яковлевича Корогодский. Наверняка у Вас остались о нём яркие воспоминания. Поделитесь?
— Зиновий Яковлевич Корогодский был замечательный режиссёр и педагог, который воспитал огромное количество учеников. У него было очень много выпусков. Он долгое время руководил ленинградским Театром юных зрителей (в 1962-1986 гг.), а после, когда я у него уже учился, он руководил организованным им Театром поколений, творческим центром «Семья», центром эстетического воспитания. И, наверное, самое главное, чем он заразил – это любовью к театру. Мы, когда пришли первого сентября, подошли к доске расписания, где было написано: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье… И в каждый день были расписаны занятия.
Мы спросили: «А где выходные?».
На что Зиновий Яковлевич ответил: «Подождите, вы же пришли заниматься любимым делом. От любви не устают. Какие могут быть выходные?».
Сейчас я, например, не всегда понимаю, когда у актёров возникают какие-то хобби. Когда люди театра увлекаются, не знаю, футболом или какими-то параллельными делами, потому что для меня жизнь в творчестве – это и хобби, и жизнь, и увлечение. Это составляет всё, как в «Мцыри» Михаила Юрьевича Лермонтова: «Я знал одной лишь думы власть, / Одну – но пламенную страсть…». Вот эта пламенная страсть! Я с ней живу, поэтому мне не нужны выходные. Смена проекта – уже сама по себе смена впечатлений. В одном проекте ты отдыхаешь от другого. Тут даже речь не идёт об усталости, тут речь о том, что я жаден до творчества. Я жаден до каких-то интересных идей, интересных проектов.
— Какая постановка далась Вам сложнее всего?
— Каждая была сложна по-своему. Приступая к какому-то новому проекту, ты пытаешься совершить какое-то открытие. Вообще это иллюзия первооткрывательства, внутренний обман, когда ты должен обязательно что-то открыть в этом произведении, чтобы этим открытием и поделиться. Работа режиссёра отчасти напоминают работу учёного: режиссёр тоже препарирует материал, чтобы исследовать его. То есть изначально, конечно, этот материал тебя чем-то задевает. Изначально ты видишь что-то интересное в этом, что-то тебя затрагивает и возникает желание этим поделиться. А вот уже дальше ты пытаешься, во-первых, сформулировать внутренне, что тебя так зацепило в произведении. А если это классическое произведение, которое все знают, то тогда ты ещё ищешь какие-то новые грани, которые, как тебе кажется, до этого никто не увидел. Вот это то самое первооткрывательство, о котором я сказал. Может быть, до тебя кто-то так же читал, так же думал, но если ты этого не знаешь, то у тебя присутствует иллюзия открытия. Иллюзия того, что ты, только ты смог расшифровать заложенные автором смыслы и яростно, страстно хочешь этим поделиться. Это очень важно, конечно, в работе.
Есть расхожее выражение: муки творчества. Но эти муки, они – сладкие муки. Это мучение, которое приносит радость. Не потому что я мазохист, который получает удовольствие от мучений, а просто это – не страдания. Это – мучительный поиск истины; мучительный поиск каких-то новых решений; мучительный поиск чего-то неизведанного. На своём опыте могу сказать: всё, что дается очень легко и не оставляет следа. И в тебе, и в зрителе. А вот то, до чего ты долго пытаешься дойти, что ты пропускаешь через свою душу, что ты пытаешься родить, условно говоря, то и в конечном итоге оказывается самым ярким. Это происходит не на уровне мозгов. Понятное дело, что я как режиссёр, всё равно при помощи анализа пытаюсь осмыслить произведение, но в творчестве очень важна именно эмоциональная составляющая. Не всегда важно точно сформулировать словами, важно очень точно сформулировать внутренне; поймать эмоциональный камертон, который потом в дальнейшем помогает тебе реализовывать произведение. Для меня, например, чрезвычайно важна музыка, которая звучит в спектакле, потому что она сродни звучащему камертону.
— Сколько занимает подготовка спектакля: от задумки до её воплощения?
— Очень часто спрашивают: сколько вы работали над спектаклем? И ты говоришь: два года. Люди всплескивают руками и говорят: «Так долго? Когда же вы успеваете столько выпускать спектаклей?». Тут нужно объяснить, что непосредственно репетиционная работа с артистами – это только верхушка айсберга. Это занимает тридцать процентов всего процесса, а вся остальная работа остаётся «за кадром»: поиск произведения, анализ, работа с художником, с композитором. Когда ты уже готов к тому, чтобы приступить непосредственно к воплощению, к реализации, тогда ты идёшь к артистам и начинаешь с ними вместе придумывать спектакль.
— Как Вы работаете с актерами во время репетиций и съёмок?
— Очень важно в работе с актёрами добиться того, чтобы они были твоими соавторами, сотворцами. Роль режиссёра – это прежде всего роль человека, который направляет процесс, создаёт условия для рождения спектакля. Это не человек, который руководит, направляет: ходи туда, ходи сюда. Нет. Очень важно в работе спровоцировать инициативу артистов, потому что они не должны быть просто винтиками или функциями, которые озвучивают твои директивы. Они должны быть творцами, соавторами. Зритель ведь в конечном счёте смотрит на актёров, а не на режиссёра. В этом, наверное, и заключается основная сложность: попробовать выразить свои мысли не на бумаге, как это делает писатель или на холсте, как это делает художник, а через живых людей. Сделать их своими единомышленниками и через их эмоции, их физические действия, через их жизнь на площадке донести до зрителя идею, которой ты хочешь поделиться.
— Как бы Вы описали свой режиссёрский стиль?
— Наверное, определение стиля – задача театроведов и людей, которые занимаются изучением истории театра. Я – практик, и не могу ставить чёткие определения. Конечно, я исповедую русский психологический театр. Безусловно, для меня важен, прежде всего, актёр на сцене и его психофизика, которая находит отклик. Его действия или его слова, которые находят отклик в зале у зрителей через сопоставление с их жизнью.
— Кто Ваши любимые режиссёры или любые другие личности, которые повлияли на Вас?
— Те, к кому я стараюсь прислушиваться, кому я следую – методика Константина Сергеевича Станиславского, конечно, Евгений Багратионович Вахтангов. Был такой замечательный преподаватель – Борис Вульфович Зон, учитель моего учителя. Это такие, что называется, основы, к которым я прислушиваюсь и которым я следую. Некие основы школы, которую я исповедую. С другой стороны, театр – дело живое. Он не может быть законсервирован в границах, найденных когда-то. Он должен развиваться. Меняется время, меняются ритмы, меняются люди. Театр всегда должен быть созвучен времени. Названные мною люди жил в первой половине двадцатого века. Да и Корогодский, мой учитель, ушёл от нас в 2004 году. Все они, что называется, люди прошлого века. Они сформулировали законы театра. Однако слепое следование канонам профессии, конечно, не приведёт к живому театру. Твоё внутреннее развитие требует поиска каких-то новых решений, нахождения каких-то новых граней.
Влияние оказывают не обязательно зрелые мастера. Иной раз ты смотришь спектакль молодого режиссёра, и вдруг ты для себя делаешь какое-то открытие. Этот человек нашёл что-то такое, что ты не разглядел, допустим, в том же материале. Ты тоже читал этот материал, смотришь спектакль по нему и тебя это поражает. Ты преклоняешься перед ним, потому что в данном случае он сделал какое-то открытие, которое ты проглядел и не рассмотрел. Значит, он вступил в контакт с материалом. Он почувствовал его, нашёл способ реализовать эту мысль, а тебя она оставила равнодушной. Ты не рассмотрел её. Это совершенно нормально, все мы – разные люди, нам нравится разное. Поэтому творчество и такое разнообразное.
— А что тогда, на Ваш взгляд, помогает режиссёрам развиваться, добиваться того, чтобы театр был живым?
— Для меня очень важно – смотреть новые спектакли. Смотреть работы новых режиссёров. Ты смотришь современные спектакли, находишь какие-то режиссёрские ходы, пытаешься разобраться, как мыслят современные творческие силы. Но нельзя забывать и о классике, ибо, как сказали: уже всё давно изобретено до нас и сложно изобрести что-то новое. Но всё новое – это хорошо забытое старое. Благо, теперь в Интернете можно найти видеозаписи легендарных спектаклей. Мне посчастливилось ещё и лично видеть на сцене того же Иннокентия Смоктуновского или Олега Ефремова, Станислава Любшина, Олега Табакова, то есть – звёзд советской и российской сцены. Я их видел своими глазами, мне есть, с чем сравнивать, поэтому, конечно, этот опыт бесценен.
Но самое главное – общение с людьми, общение с новым поколением зрителей. В силу того, что я очень много работаю в театрах юных зрителей и с молодёжной аудиторией, для меня очень важно не потерять этот контакт. Не потерять связь с этим поколением. Театр не может быть дидактичным. Театр не может кого-то чему-то научить. У театра нет образовательной функции. Больше скажу: у театра нет и воспитательной функции. Прямой воспитательной функции. У театра есть, прежде всего, как я это называю, провокативная функция.
Театр – это провокатор, но провокатор внутренней творческой энергии зрителя. Например, если мы говорим про театр юных зрителей, то его основная функция – это провокация диалога поколений. В зал приходят не только классами, но и родитель с ребёнком или бабушка с внуком, и, посмотрев спектакль, каждый видит что-то своё. Когда спектакль закончился, то у них должно возникнуть желание поделиться впечатлениями, обсудить это. Если возникает этот диалог поколений разных, то тогда основная задача театра и выполнена.
Другое дело, что театр должен нести функцию созидания, некий заряд добра. Пробуждать в зрителе прекрасные чувства и желания. Он не должен быть разрушающим. Основная функция театра – провокационная, но провоцировать он должен хорошее. Если зритель остался равнодушным, значит, всё, что сделано на сцене – бессмысленно. Пустое потраченное время.
— То есть без эмоционального воздействия на зрителя нет спектакля?
— Именно! Зрителя спектакль должен чем-то зацепить, пробудить в нём какие-то эмоции. А ещё лучше, конечно, эмоции, запрограммированные тобой. Любой спектакль – это высказывание. Если твоё высказывание услышано не ушами, а на эмоциональном уровне и пробудило внутреннюю эмоцию зрителя, тогда задача театра выполнена.
— Что бы Вы посоветовали молодым режиссёрам?
— А что пожелать? Театр и вообще творчество – это удивительный мир. Я смотрю сейчас на современных выпускников театральных вузов и вижу, что в их среде преобладает иллюзия того, что мир их ждёт с распростёртыми объятиями, но это не совсем так. Сейчас гигантская конкуренция в любой сфере деятельности, а в творческой тем более. И самое важное здесь не стремиться кому-то что-то доказывать, а получать удовольствие от своего творчества, самого факта творчества, не от себя любимого, а именно от творчества. Ни в коем случае нельзя стоять на месте. Нужно постоянно самосовершенствоваться, постоянно учиться. Есть такое выражение, что, наверное, самый главный талант человека – это талант к учёбе. Если человек способен учиться, самосовершенствоваться, расти, то тогда он добьётся многого.
Когда мы учились, был такой прыгун с шестом Сергей Бубка, непревзойденный рекордсмен. На каждом выступлении он прыгал на один сантиметр выше. Уже, казалось бы, он прыгнул на пять метров. Ну как можно прыгнуть выше пяти метров? А приходит следующее соревнование, и он поднимает планку на 5 метров 1 сантиметр и преодолевает её. Потом приходит следующее соревнование, он поднимает планку на 5 метров 2 сантиметра и опять преодолевает. Вот так и все мы должны всё время поднимать планку: выше и выше, преодолевать её, и таким образом расти. У Станиславского в одной из книг есть такая глава, которая называется «Проще, легче, выше, веселее». Вот это самая главная формула театрального творчества, да и вообще творчества. Все должно быть проще, но в то же время выше и веселее. Оно должно приносить удовольствие.
— И какие высоты Вы будете покорять в ближайшем будущем?
— Я никогда не работаю над одним проектом. Всегда запущено несколько. Другое дело, что у них разная стадия реализации. Некоторые из них только в начале пути, а некоторые уже приходят к завершению. Но в силу того, что, например, вот этот год – юбилейный год Победы в Великой Отечественной войне, много моих спектаклей, моих проектов будут посвящены именно этой теме. Сейчас непосредственно, ближайшая премьера – это спектакль по повести Вячеслава Кондратьева «Отпуск по ранению». Следом будет тоже спектакль, посвящённый теме Великой Отечественной войны, но в данном случае блокаде Ленинграда – «Седьмая симфония» по повести Тамары Цинберг. Это ближайшие премьеры. А дальше, если говорить о своих грядущих планах, то я обращусь снова к классике. Это будет шекспировская «Ромео и Джульетта», «Ревизор» Николая Гоголя.
В работу запущено много спектаклей в разных городах. Другое дело, что они все в разной степени разработки. Но вот то, про что я говорил выше, это как раз и есть то самое: переключаясь с одного материала на другой, ты даёшь себе возможность взглянуть на предыдущий материал немножко со стороны. Это своеобразное отвлечение, перезагрузка, чтобы твой взгляд не замыливался. И тогда у тебя рождаются какие-то новые идеи, новые ассоциации.
Мария Цимбалюк
Печатная версия интервью — в газете «Новости из Центра» №6 (220)
В оформлении материала использовано фото Е.Ю. Зимина, размещённое на странице в ВК вологодского ТЮЗа
