Они думают по-русски, говорят по-русски. Они родились и выросли в России. И продолжают жить в ней. У них русские фамилии. Но русские ли они? Где та грань, которая отделяет русского от русскоязычного?
Меня поразило видео, выложенное военкорами в Telegram: украинский танкист, выполняя команды наводчиков, давит гусеницами раненого русского бойца, лежащего на земле. Конечно, меня поразила жестокость сама по себе. Мой дед, Аркадий Константинович Евдокимов, на Великой Отечественной был танкистом, защищал Ленинград, участвовал в битве на Курской дуге, дошёл до Берлина. Дед рассказывал, что в атаках он, как и другие наши механики-водители, освобождая свою землю, пытался объезжать раненых или сдающихся в плен немцев. Получалось не всегда. Танк – не велосипед. Но чтобы специально давить беспомощного…
Обсуждать поведение людей на войне – не в моей компетенции, а главное – не в моём праве. Больше всего в этом видео меня поразило то, что команды танкист получал на чистом русском языке. Что должно происходить в сознании солдат ВСУ? Они используют русский язык, воюя за государство, которое этот язык пытается втоптать в грязь, запрещает всё русское и убивает русских…
«Русских нужно убивать и не бояться это делать», – заявил командующий Вооружёнными силами Украины Залужный. Но сделал он это заявление на мове. Вспоминается украинский фильм «Киборги», а точнее – диалог его героев: бандеровского «комиссара» и молодого украинского добровольца. Русскоязычный парень в армии принципиально перешёл на украинский. «Ты же язык наш как оружие взял», – объясняет парню бандеровский «комиссар». Действительно, перейдя на украинский язык, доброволец АТО выделил себя из русского мира. Обозначил границы между собой и теми, с кем он воюет. Если те, кого он считает врагами, говорят на русском, значит, он не должен говорить на их языке – такова его логика. Язык скорее для него не оружие, а манифест. Как и для многих украинцев, которые в последние годы заговорили на мове.
Кстати, поводом для восстания в Донбассе послужило постановление майданной Рады об отмене закона о региональном статусе русского языка. Вообще, тема языка постоянно возникает, когда мы пытаемся разобраться в конфликте между Украиной и Россией.
Язык, объяснял Ролан Барт, «вменён нам в обязанность нашим миром, нашей историей». «Языковая деятельность подобна законодательной деятельности, а язык является её кодом», – доказывал французский философ. Размышлял о онтологической роли языка и немецкий философ Мартин Хайдеггер. «Сущность человека покоится в языке… Мы существуем, выходит, прежде всего в языке и при языке», – писал Хайдеггер. Он называл язык «домом бытия», «жилищем человеческого существа». «Человек – есть человек, – заявляет Хайдеггер, – поскольку он отдан в распоряжение языка и используется им (языком), для того чтобы говорить на нём». Отсюда его формула: «Не мы говорим языком, а язык говорит нами». Что касается Барта, то он дошёл до того, что, открывая цикл лекций в Коллеж де Франс, заявил: «Язык – это фашист!». Фашист, ибо фашизм, по мнению Барта, «состоит не в том, чтобы помешать что-то сказать, а в том, чтобы заставить сказать что-то».
Садисты из ВСУ, которые задавили русского раненого, говорили на русском. Как такое возможно?
Недавно я поделился своими размышлениями на эту тему в компании сверстников – то есть людей 50 плюс. Это были люди с высшим образованием, с научными степенями. Более того, для части из них русский язык – работа. Они – филологи. И никто из них не разделил моей озадаченности. Более того: одна дама даже попыталась оправдать извергов из ВСУ: они задавили русского солдата, заявила она, защищая свою землю. Я, конечно, возразил, что Херсонщина, Запорожье, Харьковщина Донбасс – это русская земля. Но дело не в этом. Эти люди, жители Петербурга, на русском языке выразили мнение, что это нормально – задавить русского, их согражданина, их одноплеменника в конце концов.
Маска скорби на их лицах. Они печалятся по Украине, по её горькой судьбине. Как можно одобрять бомбардировки Киева и других городов? Нас же воспитывали на идее «Нет войне!» и «Миру мир!». Да, наши бьют по украинской инфраструктуре. А как же ежедневные украинские бомбардировки Донецка, которые уносят жизни мирных людей? С 17 февраля текущего года из-за обстрелов ВСУ городов ДНР погибли 4527 мирных гражданина, включая 154 детей, ещё 4317 человек, в том числе 274 ребёнка, получили ранения, заявила недавно замглавы Совместного центра контроля и координации ДНР Наталья Шуткина. И всё это – русские люди, люди, который выбрали Россию. Но тех петербургских интеллигентов, с которыми я общался, похоже, не замечают их страдания. А вот то, что киевляне сидят без света, без канализации – это, с их точки зрения, кошмар. И это действительно кошмар, но киевляне не сидели бы без света, если бы власти Украины вели себя иначе. Так что российские удары по украинской инфраструктуре – кошмарная необходимость. Что касается Донецка, то он без света и воды с июля – летом в Донбассе стояла жара, а люди сидели без воды. Коммуникации столицы ДНР ВСУ неоднократно разрушали задолго до СВО.
Может быть, те, с кем я общался, просто не воспринимают информацию об этом, она не заходит в их мозг, может быть, это особенность психики человека – не замечать неудобные факты? Но почему они, вопросы эти, превратились для них в неудобные? Они русские, говорят по-русски, живут в России, но сочувствуют не русским, а тем, кто причисляет себя к другой общности. Что это за явление?
Весной я рассказал жительнице Донецка, что во время «антивоенной кампании» на стены петербургских домов юные оппозиционерки наносили граффити в виде сине-жёлтого украинского флага. Она не поверила, что это могли делать русские девушки. «Укроповки, наверное», – предположила она. Нет, не украинки. Русские. Гражданки России – точно. Жительница Донецка не могла поверить, что русские способны на такое. Способны. Дончан ждёт ещё много открытий о России. Но те – ладно: юные девы. Их бунт против власти – форма запоздалого подросткового нигилизма.
Но мои сверстники? Почему они так мыслят? Они восхищаются Зеленским – «хорошо держится»; оправдывают западные поставки оружия Украине – «они помогают ей отстоять независимость»; и, конечно, негодуют по поводу политики главы России. Решение о начале СВО, с их точки зрения, – результат интеллектуального помутнения, вызванного перенесённым коронавирусом. А когда помутнение прошло, всё – Россия начала пытаться отыграть обратно, делая жесты доброй воли, но поздно – поезд ушёл. Да, так и говорят. Со знанием дела.
С их точки зрения, до СВО на Украине никакой Антироссии не взращивали. Она появится только сейчас – от обиды на нас. Украинская прыгунья Ярослава Магучих на Олимпиаде в Токио обнялась с российской коллегой Марией Ласицкене, и за это её затравили дома, даже в министерство обороны вызывали для профилактической беседы? Это единичный факт. И вообще это не Антироссия, а другое. Убийство Олеся Бузины? Дело рук фанатика-националиста. На вопрос, как объяснить то, что его отпустили из-под ареста, последовал встречный выпад: в России тоже освободили уголовников, которые изъявили желание воевать.
Пересказывать все пикировки большого смысла нет. В принципе набор «пацифистских» штампов давно известен. Меня другое волнует – язык. Можно назвать тех, с кем я беседовал, предателями, и на этом успокоиться. Ведь генерал Власов тоже думал и говорил на русском. Но это будет слишком просто. Пафосно и банально.
Может быть, значение, роль языка мы несколько переоцениваем? В конце концов за Россию сейчас воюют те, кто на русском не слишком хорошо изъясняются. Но они готовы отдать свою жизнь за общность под названием Россия. И многие из них – из тех, кого презрительно на советском бюрократическом жаргоне именовали «нацменами», – уже за Россию отдали свои жизни. В то время как большая часть ненавидящих нас украинцев разговаривают между собой на русском…
Ролан Барт заявил, что «язык – это фашист!», 45 лет назад, когда потребительство только начинало превращаться в новый вид тоталитаризма. На формирование общества потребления к тому времени уже успели обратить внимание философы, Герберт Маркузе, Жан Бодрийяр и другие, но они анализировали лишь тенденции, которые ещё не раскрылись до конца. Сейчас общество потребление полностью подчинило мир. Если не материально, то ментально. И за прошедшее время в мире выработался универсальный язык – язык потребления, или – потребительский язык. И вот он-то и говорит через нас. Ни русский, ни украинский, ни французский, ни какой другой язык, а он, язык потребления стал «жилищем человеческого существа». Мы отданы в его распоряжение.
Принято считать, что «пацифистские настроения» распространены среди молодёжи. А это не так. Молодёжь не начинается и не кончается теми, кто в Петербурге и в Москве выходил на «антивоенные демонстрации» или уехал в соседние страны от мобилизации. На фронте, что – в бой идут одни старики? Нет, молодёжь идёт. Только другая, не с разноцветными волосами.
В России «пацифистские» настроения распространены во всех более или менее активных поколениях, среди тех, кому за пятьдесят, в том числе. Поколение 50 плюс на излёте активности, но всё ещё занимает ключевые позиции во многих сферах: в политике, кино, образовании, литературе, в искусстве в целом. (Кстати, утверждать, что это поколение выросло на идее «нет войне» и «миру мир» – либо заблуждение, либо ханжество. Им всем было немногим за десять лет, когда СССР ввёл «ограниченный воинский контингент» в Афганистан, и та военная операция задела многих, и информационно её освещали довольно активно, затем – перестроечные конфликты, две войны в Чечне, война 2008 года с Грузией, и, наконец, весной 2014 года началась война в Донбассе. Советская пропаганда противопоставляла лозунг «Миру мир!» агрессивной политике Запада и «гегемонистов Китая», вот и всё. Разрядка международных отношений закончилась в конце 70-х, затем возобновилась в годы перестройки, которая, в свою очередь, породила другие войны.)
Люди 50 плюс формировались приблизительно одновременно с процессом укрепления тоталитарности общества потребления. Наши 50-летние в молодости испытали стресс в годы перестройки и «радикальных рыночных преобразований». Но затем многие из них сумели «встроиться в рынок» в 90-е, нагулять жирок в «тучные годы», вкусить радости потребления, иногда опережающего, через кредитование – но всё же кредиты дают не всем, а надёжным клиентам, того самого потребления, которое они видели в западных фильмах, открыть для себя мир, наладить международные деловые связи, а иногда и недвижимость приобрести за рубежом. Сегодня всё, какое явление не возьми, находится в контексте потребления. Тот же туризм для большинства – это не более чем потребление пространств и «достопримечательностей».
Кстати, наши люди, которым сейчас за 50, большей частью не понимали тех, кто боролся с российской властью в «тучные годы». Зачем? Что плохого России принесёт её вступление в ВТО? Это обернётся разрушением отечественного производства? И ладно: оно не выдерживает конкуренции. Тем более что в современном постиндустриальном мире на первый план выходит не производство, а информационные технологии и «интеллектуальный капитал», объясняли они, полагая при этом, что они и есть носители этого интеллектуального капитала. Надменно так это всё объясняли. Они не любили власть, нет, но они были ей лояльны, так как она создала для них условия для комфортного безбедного существования, поощряла их потребительство. Их позиция колебалась между бытовым патриотизмом и бытовым либерализмом. С одной стороны, они помнили, что деды воевали, некоторые из них даже на шествия бессмертного полка ходили, а с другой – не видели необходимости жертвовать чем-либо ради «химер»: возрождения величия страны и так далее.
После 24.02.22 их комфорт начал стремительно рушиться, лететь в тартарары. Украинские обстрелы Донецка можно было не замечать, так как они не мешали заграничным командировкам, международным деловым связям, проведению отпуска за рубежом, да и просто зарабатыванию деньги и комфортной, сытой жизни в России. А вот гостомельский десант на всём этом поставил крест. Отсюда и вырастает обида на того, «кто всё это затеял», и, естественно, на тех, кто «всё это поддерживает». И этой обидой объясняется их «пацифизм» и вселенская печаль.
Но есть одно «но». За мир борются во время мира – до войны. А после того, как прозвучали первые залпы и выстрелы, борьба за мир превращается в поддержку одной из сторон войны. «И если ты против войны, то оставить её можно, только ускорив победу того дела, которое считаешь правым», – верно замечает кинокритик Михаил Трофименков в своём исследовании «Кинотеатр военных действий». Конечно, интеллигентные «пацифисты» 50 плюс не собираются ничего ускорять. Но им ненавистна позиция их страны, а значит, они, вольно или невольно, сознательно или не очень, испытывают сочувствие стороне врага. В нашем случае – Украине. Поэтому, с точки зрения скорбящих русскоязычных «пацифистов», это нормально, когда украинцы, разговаривая между собой на русском, давят танком раненого русского воина. Ведь он же – русский. Ведь, если бы его не послали отвоёвывать русские земли, в их жизни всё было, как раньше. Как раньше уже не будет. И главное, будут ли они русскими? Наверное, нет. Так – русскоязычными.
Если мотивация русских «пацифистов» 50 плюс более или менее понятна, то вот русскоязычных упырей из ВСУ – нет. В истории немало войн между одноязычными. И это не только гражданские войны. Но когда ты воюешь за государство, которое пытается отменить твой язык, это какая-то шизофрения. В данном случае – украинская шизофрения.
Дмитрий Жвания
