В современной Европе есть пара мест, где еще по историческим меркам недавно бушевали кровавые междоусобицы, раны от которых не зажили до сих пор, и вчерашние, скорее формально, чем взаправду примирившиеся враги разделены стенами. Материальными и осязаемыми, либо невидимыми, но от того ничуть не менее прочными.
Речь о разделительной стене между католиками и протестантами в Белфасте и почти непроницаемых границах между сербами, хорватами и мусульманами в Боснии и Герцоговине. К слову, хоть завидовать тут вроде бы совершенно нечему, есть странное ощущение: сербы с бошняками и стороны ольстерского конфликта, с их обостренным национально-религиозным самосознанием и четко выраженным образом Чужого, пусть даже создающим жизненные и бытовые неудобства, в сегодняшней Европе чуть крепче стоят на ногах, чем богатые, изнеженные, толерантные и провозглашающие «все люди братья» французы, немцы, голландцы. Парадокс.
А ведь несколько десятилетий назад не на одной из европейских отсталых окраин – в самом историческом и отчасти географическом сердце Европы впору было возводить подобные стены. Речь об Италии периода «свинцовых семидесятых», когда в стране шла настоящая, пусть и низкоинтенсивная гражданская война. Социально-политический, морально-нравственный и поколенческий (классическое «отцы и дети») кризис наложился на кризис партийно-государственной системы. Стоявшие у истоков республики партии – коммунисты, социалисты и христианские демократы – никак не могли договориться о долгосрочном взаимопонимании и сотрудничестве, не только из-за амбиций и идеологических разногласий, но и по причине давления США и НАТО, опасавшихся «полевения» важнейшего члена и союзника.
В Италии в «свинцовые семидесятые» шла настоящая, пусть и низкоинтенсивная гражданская война. Социально-политический, морально-нравственный и поколенческий (классическое «отцы и дети») кризис наложился на кризис партийно-государственной системы.
В этих условиях на арену вышли крайне левые и крайне правые радикальные силы, развязавшие кровавый террор против друг друга, но в первую очередь против буржуазно-демократической системы; в итоге они не просто в унисон били по существующим порядкам, чиновникам, полицейским, а часто и обычным мирным жителям, но порой и прямо взаимодействовали. Среди ультраправых ведущую роль играл легендарный Стефано Делле Кьяйе, умерший буквально на днях.
Причудливые смычки рождались не только за границами цивильного политического поля, но и в его пределах. Так, христианские демократы отказывались сотрудничать с коммунистами, при этом тесные контакты с лидером ИКП Энрико Берлингуэром наладил глава Итальянского социального движения Джорджио Альмиранте. ИСД была отчетливо правой, если не сказать — неофашистской, партией, но при этом находилась в рамках не только правого, но и правового поля. Она осуждала терроризм, из-за чего радикалы того же фланга ненавидели Альмиранте как «ренегата» едва ли не сильнее, чем коммунистов.
Российские 2010-е на самом своем излете тоже, кажется, постепенно становятся «свинцовыми». Правда, политическая ситуация имеет несколько другие очертания. Основная и весьма жёсткая борьба идёт между несколькими внутривластными группировками, которые лишь весьма приблизительно можно охарактеризовать привычными штампами «либералы», «силовики» и т.д. Местные системные коммунисты, социалисты и многолетняя скандальная и как бы правая копия партии Альмиранте выступают в роли массовки к этой основной борьбе, но при благоприятном случае не отказываются от автономных действий себе на пользу.
Наконец, за пределами официального политического пространства обосновались либеральные радикалы, где-то связанные с либеральной фракцией власти и недовольные остальными фракциями лишь из-за узурпации ими «кормушки», а где-то напрямую сотрудничающие с Западом.
Все перечисленные силы находятся в состоянии диковинной взаимной ненависти и симбиоза одновременно. Простым же гражданам приходится самоопределяться. Либо, скрепя сердце и во все меньшем количестве, поддерживать власть, взятую целиком, как вывеску с определённым портретом. Либо идти на проводимые либералами акции протеста – тоже часто скрепя сердце. Либо голосовать за системную оппозицию по принципу «хоть какие-то другие сволочи, кроме главных» — тоже обычно без удовольствия. Последние две тактики во время московской избирательной кампании пересеклись.
В России основная и весьма жёсткая борьба идёт между несколькими внутривластными группировками, которые лишь весьма приблизительно можно охарактеризовать привычными штампами «либералы», «силовики» и т.д. Местные системные коммунисты, социалисты и многолетняя скандальная и как бы правая копия партии Альмиранте выступают в роли массовки к этой основной борьбе .
Общественная атмосфера при этом всё сильнее разогревается, где-то намеренно и сознательно, а где-то уже и бесконтрольно. Провластные и оппозиционные активисты публикуют списки, соответственно, участников протестных акций и тех, кто их разгонял. Полуофициозные парамилитарные структуры распространяют плохо закамуфлированные обещания «потопить в крови майдан», на что оппоненты отвечают тем же. Некий ещё недавно неизвестный блогер-провокатор озвучил туманные угрозы в адрес детей силовиков, после чего был приговорён к не самому маленькому тюремному сроку.
К немалому сроку приговорен и актёр (хотя правильнее сказать – исполнитель нескольких эпизодических ролей) Павел Устинов, схваченный возле места одного из протестов вроде бы за один лишь факт присутствия там. Случай с Устиновым вызвал особое возмущение, но, судя по участию в общем возмущенном хоре Маргариты Симоньян, Владимира Соловьёва и даже секретаря генсовета ЕР Андрея Турчака, всё не так просто. То ли перед нами очередной эпизод борьбы внутривластных «башен», то ли политтехнологический ход их кремлёвского координирующего центра – «плохие бояре беспредельничают, а хороший царь помилует». Но в разводку с царём и боярами у нас верят всё меньше. А низовое, не именитое и не пафосное отторжение историй вроде устиновской, напротив, всё сильнее. Вне зависимости от политтехнологий.
На этой неделе появился и ещё один элемент, в 1970-е характерный не столько для Италии со строгим в ту пору Ватиканом посередине, сколько для Латинской Америки. Большинство её стран были охвачены не малоинтенсивными, а настоящими гражданскими войнами, и «свинцовые» годы были для них поистине багровыми. Местные священники десятками и сотнями открыто шли против правоавторитарных проамериканских режимов, подкрепив практические действия созданием левохристианской антикапиталистической концепции. Она была названа «теологией освобождения». Так далеко у нас пока не зашло, но большая группа иереев РПЦ уже подписала петицию в защиту задержанных во время протестных акций.
«Охранители» немедленно обвинили батюшек в «гапоновщине» и помощи «раскачиванию лодки». Не знаю. По-моему, вне зависимости от темы конкретного обращения, независимое мнения хотя бы части клира – это неплохо. Лучше, чем венчание Собчак с Богомоловым или роль объекта в чужих сомнительных играх, как в Екатеринбурге несколько месяцев назад. Сильная и независимая национальная церковь, не нигилистичная, но имеющая свой голос и способная вести за собой общество и государство, а не плыть за ними по течению, разделяя их недуги и повторяя «не мы такие жизнь такая», — один из залогов национального здоровья.
Сегодня в России общественная атмосфера при этом всё сильнее разогревается, где-то намеренно и сознательно, а где-то уже и бесконтрольно.
Говорят, что священники-«подписанты» ни о каком национальном здоровье не печальники, а сплошь либералы и «заукраинцы». Не соглашусь. Так, о. Димитрий Климов имеет репутацию «казачьего батюшки», его духовные дети неоднократно ездили в Донбасс в разгар войны с гуманитарной помощью и вывозили оттуда раненых. Сам он декабре 2013 году в Волгограде, после серии прогремевших там терактов, участвовал в митинге против лживой толерантности в национальной политике, способствующей разгулу террора.
Много в середине девяностых ругали о. Александра Борисова за книгу «Побелевшие нивы. Размышления о Русской Православной Церкви», называя её чуть ли не клеветнической, однако он в ней показал многие реальные проблемы обывательской религиозности: обрядоверие, низкую богословскую грамотность прихожан, крайнюю поверхностность отношения к Церкви, её деятельности и её учению. Можно и дальше пройтись по списку, хотя к некоторым из подписантов и правда есть разные вопросы.
Вот и о. Всеволод Чаплин, находящийся в оппозиции, но национал-консервативной, заявил, что сам бы этого письма не подписал, тем не менее оно имеет полное право на жизнь: «Я абсолютно уверен в том, что священники могут высказываться. И в Восточной Римской империи, которую у нас не очень правильно называют Византией, многие пастыри, в том числе святые, критиковали власть, рассуждали на общественно значимые темы. Было и у нас так в начале XX века. Только в советское время у нас высказывались исключительно либо патриарх, либо несколько митрополитов и авторов официозного журнала московской патриархии. На самом деле сам патриарх Кирилл, когда был митрополитом, очень много рассуждал на общественно-значимые темы. Вообще, я считаю, что высказывания духовенства по граждански значимым темам – это нормальная вещь, так было всегда, так всегда будет. Тот, кто пытается сейчас ограничить свободу какого-либо высказывания, просто утратил контакт с реальностью». От себя добавлю, что излишне рьяное хуление письма опять-таки вызывает ассоциации с Латинской Америкой семидесятых, а конкретно с Сальвадором, где бытовал лозунг «будь патриотом – убей священника». Правый, отмечу, лозунг, а не левый, как в республиканских Испании и Мексике или у русских большевиков. И ведь убивали. Самый известный случай — архиепископ Оскар Ромеро, застреленный прямо во время службы.
Общество, донельзя атомизированное, мужественно собирается в кучки… чтобы биться в формате кучка на кучку. Разнообразные же полувраги, полуродственники (или полу-уродственники) власти вовсю монетизируют гражданский конфликт, продолжая играть с «роднёй». Это мы видим уже по первому дню работы новой Мосгордумы, где системная оппозиция урвала куш при поддержке как бы несистемной. Кандидатуру единоросса, то есть, простите, самовыдвиженца Алексея Шапошникова на пост председателя предложили не только его соратники по «Самовыдединой России», но и депутаты, поддержанные «Умным голосованием» Алексея Навального — коммунист Николай Губенко и представитель «Справедливой России» Магомет Яндиев. Кстати, ЕР, так как все её депутаты выбраны в статусе самовыдвиженцев, не имела право на создание фракции, только депутатской группы, но если нельзя, а очень хочется, то можно – приняли специальное постановление, и право на фракцию появилось.
И в остальном вся жаркая борьба заклятых друзей сводится лишь к конкуренции за место на социальном пьедестале и возле кормушки. Вот известный либеральный блогер Юрий Дудь, которого восторженные на всю голову товарищи уже кличут совестью нации, притом что пик его журналистской карьеры, помимо хайпожорства на теме Колымы и Беслана, — это вопрос Эдуарду Лимонову, правда ли он имел гомосексуальный контакт с негром. Дудя считают альтернативой Дмитрию Киселёву, но, гипотетически заняв место Киселёва, он станет его копией и достойным наследником, только чуть другого окраса. Выгодное отличие разве что в низкой вероятности увеличения дудёвой телесной массы. Он, похоже, неизлечимо тощ от природы.
Кстати, уверен, что разнообразные киселёвы и соловьёвы найдут своё место и при новой власти. Они люди высокопрофессиональные и петь на старый мотив новые песни о государственном гении и сакральной мудрости Алексея Кудрина (Навального, Собчак) им не составит особого труда, равно как и проникновенно пускать слезу, рассказывая, что раньше они вынужденно лукавили, а теперь-то говорят чистую правду. Будут если не прежними звёздами первой величины, то полезными старорежимными спецами, как в Советской России 1920-х. Дудям всех мастей и сфер деятельности всё-таки ещё учиться и учиться.
Простым гражданам России приходится самоопределяться. Либо, скрепя сердце и во все меньшем количестве, поддерживать власть, взятую целиком, как вывеску с определённым портретом. Либо идти на проводимые либералами акции протеста – тоже часто скрепя сердце.
Такая перспектива, к сожалению, неизбежна в любой терпящей бедствие стране, где отсутствует класс, слой или хотя бы определённая группа идейных пассионарных людей, готовых предложил реальную альтернативу и революционный проект развития. Всё что не революция, не суть, мирная или не очень, — это верхушечный переворот. Именно верхушечный, даже если новая власть на словах горячо противопоставляет себя старой. А низовое топливо данного переворота, собственно, только топливом и игрушкой в чужих руках и окажется.
Так было на Украине, где рядовые сторонники майдана, ведомые вполне благородным порывом устранить насквозь прогнившую власть коррупционеров и олигархов, через несколько месяцев оказались под булавой другого олигарха, только вдобавок военного преступника и национал-шовиниста. Радикальным же активистам показали тропку на фронт, где радостно и перемололи. По другую же сторону фронта точно так же поступили с донбасскими и приехавшими из Российской Федерации пассионариями. Недаром покойный Делле Кьяйе, чьи итальянские последователи воевали в Донбассе и за наших, и за не наших, предлагал российским, русско-донбасским и украинским патриотам подумать, точно ли они враги друг другу больше, чем «своим» верхам.
Собственно, итальянское «свинцовое десятилетие» об этом же. Как только появляется настоящий альтернативный полюс, его стремятся задавить. Причём полюс может быть не радикальным, а умеренным, радикалы же выступят как раз в роли сознательных или неосознанных его палачей.
В Италии таким полюсом оказался бывший премьер-министр Альдо Моро. Левый христианский демократ, он совершил настоящую революцию, решив… примирить и свести наконец в одну правительственную коалицию свою партию, социалистов и, впервые после 1947 года, коммунистов. Такая перспектива пугала не только консервативных однопартийцев синьора Альдо, но и, как уже говорили, американцев. Ещё в начале десятилетия западные спецслужбы деятельно поучаствовали в подготовке военного путча князя Валерио Боргезе, имевшего целью превентивный удар по нарастающему влиянию коммунистов. Путч в последний момент отменили, но спустя семь лет начинания Моро заставили Вашингтон, Лондон и Брюссель (место размещения штаб-квартиры НАТО с 1967 года) заговорить о новой его редакции или вообще прямой интервенции.
Правда, американский президент Джимми Картер относился к правительственному соучастию ИКП благодушно, но основная часть военно-силового и экспертно-дипломатического истеблишмента, включая вечно спорящих Збигнева Бжезинского и Генри Киссинджера, выступала категорически против, считая, что это катастрофа, против которой все средства хороши. В результате ранней весной 1978 года Моро был похищен левыми террористами, а через два месяца его труп обнаружили в багажнике автомобиля, припаркованного в центре Рима. Политика похоронили с почестями, но вместе с ним в могилу сошла и идея исторического компромисса. Волчьи звездно-полосатые уши торчали в этой трагедии из-под леворадикального бабушкиного платка очень явно.
И сейчас Запад появление на российских просторах настоящего альтернативного проекта, не суть, на революции или компромиссе основанного, пугает больше победы или поражения любого из лагерей верхушечной катавасии. Для недопущения такого проекта «уважаемые партнеры» готовы поддержать любого из борющихся нанайских мальчиков, хотя «мальчики» и сами стремятся альтернативы себе не допустить. Поэтому, занимая активную гражданскую позицию, обсуждая и осуждая нарастающие безобразия, борясь с ними, очень важно в итоге не сработать на этих чужих мальчиков и дядь. Ну а четко окопавшись в точке «не навреди», можно короткими перебежками двигаться к высоте «принеси пользу» — каждому, по мере сил и на своем участке, приближать появление той самой Альтернативы и уберегать её от преждевременной гибели.
Станислав СМАГИН
