Продукция российского кинематографа можно с огромной долей условности разделить на три потока (нет, не «Северный», «Северный-2» и «Турецкий»). Реалистического кинематографа имеется в виду — за вычетом сказок и фэнтези.
Первый — современные социально-бытовые сюжеты. Особенно хорошо аудитория воспринимает фильмы и сериалы про медиков, поэтому штампуют их в огромном количестве. Второй — фильмы про Российскую империю, её историю, быт всамделишных или выдуманных, но собирательно-типовых персонажей, иногда промежуточный вариант, как в фильмах середину нулевых по Акунину. В «России, которую мы потеряли» зачастую всё благостно, если не считать отдельных недостатков. Разве что приходится скрепя сердце иногда показать, как ни с того ни с сего прилетели агенты марсианского генштаба в запломбированном пепелаце и всю благостность разрушили. Таково современное реалистичное кино.
Наконец, третий поток — про советскую бытовую, «большую» и единую в двух лицах историю. Тут продюсеры, режиссёры, сценаристы и верховные кураторы попадают в неловкое положение. С одной стороны, есть запрос снимать как можно больше лент про наши победы и достижения, чтобы у обывателя не пропадало чувство патриотической гордости. С другой стороны, так уж вышло, что пиковые наши достижения пришлись на советский период — военные, геополитические, инфраструктурные, космические, спортивные. (В Российской империи спортивных достижений было мало про объективным хронологическим причинам, а после 1991-го в основном по субъективным, хотя есть хороший фильм из двух частей «Чемпионы» про российских олимпийцев, но там в основном спортсмены ещё позднесоветской школы). Вот только как снимать хорошие фильмы про государство, где, как известно, производили только калоши?
Приходится выкручиваться и раз за разом использовать одну и ту же схему: положительные космонавты, спортсмены, производственники и солдаты с офицерами добиваются успехов вопреки яростному противодействию тупоумных чиновников, зашоренных партийцев, кровавой GeBnya и мерзковатых komissarov. Вне сомнения, нередко так и было. Но тотальность этого противостояния и причудливость художественных методов его демонстрации, достигает накала, при котором оговорка в начале статьи («речь пойдёт про реалистичное кино») теряет актуальность. Кстати, в свете российской повседневности схема «человек побеждает параллельно, а то и вопреки воле государства» тоже идеологически довольно коварна. Но, видимо, чуть меньше, чем возможные альтернативы.
Поэтому фильм «Стрельцов», которые многие посмотрели и отрецензировали ещё в период кинопроката, а я дождался его телепремьеры, представлял для меня двойной интерес: и как для футбольного болельщика, и как для политолога и социального наблюдателя. Что ж, обе мои ипостаси остались удивлены, и скорее приятно.
Да, это не байопик (более-менее точная биографическая лента об известном человеке), а крайне вольное либретто по мотивам стрельцовской судьбы. Да, некоторые эпизоды вызывают оторопь у футболистов и вообще мало-мальски разбирающихся в игре №1 людей. Например, блестящий удар по кочану капусты, исполнившему роль импровизированного мяча — повторение такого трюка чревато тяжелым переломом стопы. Да, Александр Петров и близко не Стрельцов, а просто текущий Исполнитель Всех Важных и Интересных Ролей: раньше им был Безруков, потом Козловский, да и самого Петрова вот-вот сменят, несколько претендентов имеются.
Я уже упоминал недавно сериал «Оптимисты» про советскую дипломатическо-разведывательную игру во время Карибского кризиса. Безруков там сыграл собирательно-вымышленного героя, из реальных деятелей есть Хрущев, а вот его оппонент Кеннеди постоянно упоминается, но в кадре не появляется. Я пошутил, что роль 35-го американского президента надо было отдать Петрову. Не худшее решение, учитывая, что в самих США, если кто и будет еще его играть, так это одноногие и одноглазые негритянки.
Но всё же фильм «Стрельцов» заставляет проникнуться симпатией к великому Эдику и заставляет прочувствовать трагизм его судьбы. Это что-то сродни произведениям Пикуля, отчаянно грешившего против фактологии, но пробудившего у пары советских поколений интерес к русской истории. Обильно же выдуманные эпизоды, на мой взгляд, не нарушают общей логики стрельцовской жизни и не задевают его память и чувства его ещё живых родных и близких. В отличие, например, от фильма «Движение вверх» о победе советских баскетболистов на мюнхенской Олимпиаде, после которого вдовы баскетболистов подали в суд.
Что касается политического контекста, то он… подан лучше, чем было на самом деле. Драма изнасилования, Стрельцовым то ли совершённого, то ли не совсем, до сих пор полна загадок. Как и роль в итоговом приговоре политической мотивации наказать зарвавшуюся звезду. Создатели фильма свели эту линию к почти сугубо бытовой — желанию крупного чиновника Спорткомитета отомстить за уведённую торпедовцем девушку и подговорившего бывшую девушку самого Стрельцова подставить его. Да, вопрос, что делать с футболистом, решается на заседании высшего руководства страны, но и там за него перед желающим показательной порки Хрущёвым почти успешно заступается Брежнев. Кстати, он и вправду симпатизировал Стрельцову, и после тюрьмы, уже став генсеком, сыграл важную роль в перезапуске его карьеры.
Что касается экранной жизни Стрельцова по окончанию тюремного срока, то она показана с особо красочным вымыслом. Ключевой эпизод, он же финальный, имеет перекличку с реальностью: когда Эдуард после освобождения играл ещё не за первую, а за заводскую полулюбительскую команду «Торпедо» и приехал с ней на матч в Горький, местные болельщики, не увидев звезду на поле, стали жечь газеты, кричать и в итоге добились выхода кумира на поле. Создатели фильма перенесли эту историю на товарищеский матч СССР-Бразилия, состоявшийся летом 1965-го в Лужниках. Реальный Стрельцов не принимал в нём участие, ибо совсем недавно вернулся в настоящее «Торпедо» и банально не обладал нужной формой для встречи с лучшей командой мира. Кинематографического Стрельцова вызывают на матч и даже ставят в основу, но выходу на поле мешает всё тот же неугомонный спорткомитетовец-мститель. Болельщики устраивают беспорядки, и с личной телефонной санкции Брежнева, заодно отправляющего в опалу спорткомитетовца, «Стрелец» выходит на лужниковский газон, пожимая руку Пеле.
Я часто говорю, что в СССР, при общем более суровом режиме, народные волнения, проявления недовольства и вообще «акты прямой демократии» случались явно чаще, чем сейчас. Их пресекали, иногда жестоко, как в Новочеркасске, но на них реагировали и с вызвавшими их причинами обычно работали, иногда опосредованно и через какое-то время, а иногда сразу, что доказывает всамделишный горьковский матч. Но чтобы «футбольный майдан» окончился успешно на главном стадионе страны в матче с главной командой мира, транслируемом по радио и телевидению, а его требования, выражаемые с многочисленными правонарушениями, были удовлетворены с отмашки первого лица… Это и в СССР, и уж тем паче в современной России сложнопредставимо, там и вообще мало в какой стране мира. Разве что в Африке. Или… в той же Бразилии, где футбол намного больше, чем просто игра, и каждый болельщик считает себя немного тренером.
Не знаю, насколько создатели ленты отдавали себе отчёт в злободневной многозначительности его финала. Но при любой мотивации такой хулиганский финал вольно или невольно чуть уравновешивает многочисленные шедевры, где находящемуся внутри «Востока» Гагарину чекисты приставили пистолет к виску, и он вместо «Поехали!» кричит «Слава товарищу Хрущёву! Слава материализму и эмпириокритицизму! В космос лечу, Бога увидеть не хочу!».
Станислав Смагин
