Смотрим «Дылду» — вспоминаем Dildo

dylda_2

Спродюсированный Александром Роднянским фильм Кантемира Балагова, выдвинутый от России на «Оскар», пугает даже не русофобией и гомосексуальностью, а человеческими жертвоприношениями с оккультным подтекстом.

Отмороженная на всю голову «Дылда» Ия работает в госпитале, а ребёнка однажды во время ступора губит, придавив собой…

Решение российского оскаровского комитета выдвинуть на премию Американской киноакадемии ленту Кантемира Балагова «Дылда» те из его членов, которые всё-таки согласились его прокомментировать, объяснили просто: а всё равно больше некого. Мол, мы бы и рады выдвинуть фильм уровнем повыше, но ничего нет, а Балагов хотя бы получил приз в Каннах как лучший режиссёр. Правда, не в основной программе, а в «Особом взгляде».

Однако эта аттестация — «всё равно больше некого» — скорее говорит о состоянии современного российского кинематографа, который дошёл уже до мышиного уровня деградации. Отсылки к тому, что фильм продюсировал Александр Роднянский, чьи фильмы неоднократно номинировались на «Оскар», тоже малорелевантны. Номинировались многократно, но ни разу не получили.

Украинский продюсер исправно помогает российским режиссёрам и актёрам признаваться на мировых экранах в ненависти к «этой стране» или в любви к коллеге Сенцову (как это происходило на контролируемом Роднянским «Кинотавре» летом 2018 года). Он умеет выдавать для Запада продукт, который тот хочет видеть: уродливую, убогую, дегенеративную Россию, в которой почти всё мертво, а живое только и стремится, что освоить стандартные для голливудского мейнстрима ценности от однополого секса до эвтаназии.

Режиссёр Кантемир Балагов (в центре) с исполнительницами главных ролей: слева — Василисой Перелыгиной (Маша), справа — Виктория Мирошниченко (Ия)

Однако награждать за это на «Оскаре» почему-то не хотят, предпочитая что-то более родное.

С «оскаровской» же колокольни фильм Балагова ещё более обречён, чем до того фильмы Андрея Звягинцева. Чрезвычайная заторможенность действия, скудные диалоги, колоссальные трудности, которые придётся приложить нерусскоязычному зрителю для их понимания, крайняя расслабленность при превращении даже имеющихся поворотов сюжета в «экшн». При том, что у сюжета «Дылды» были шансы на превращение в оскароносный динамичный фильм, но Кантемир Балагов ни одного из них не реализовал, сняв чисто артхаусную ленту, единственное назначение которой — вновь почесать пузико западному представлению о России как о мёртвом обществе, состоящем из зверей и дегенератов, с которым нью-йоркскому и лос-анджелесскому обывателю спокойнее спится. За благонамеренность похвалят, но скуку не наградят.

Первый смысловой слой «Дылды» очевиден всем и немедленно вызвал массовое отторжение у зрителей и патриотической критики. Это намеренное подчёркнутое расчеловечивание образа поколения победителей, надругательство над тем, что наш креативный класс именует не иначе как «победобесием».

Раненые солдаты в госпитале изображают животных вроде бы для того, чтобы посмешить маленького ребёнка, но на самом деле для того, чтобы обозначить свой собственный статус в качестве животных. Затем также поступает и одна из главных героинь, Дылда — Ия, и тем самым губит ребёнка. Вернувшаяся в Ленинград фронтовичка Маша, узнав о смерти маленького сынишки, первым делом отправляется на… скажем деликатно, танцы и прямо в машине, при орденах и медалях, скидывает штаны перед возжелавшим её «снять» подростком из номенклатурной семьи. Празднование нового года с тостами за победу превращается в сцену грязного шантажа военврача, который массово проводил эвтаназии безнадёжных раненых (нескрываемый привет абортмахеру Кукоцкому).

Две фронтовых подруги — Мария и Ия. Маша на фронте родила через кесарево сечение ребёнка, лишившись в результате всех репродуктивных функций

Кульминацией фильма оказывается сцена, когда Маша знакомится с родителями предполагаемого жениха в «аристократическом поместье» высокого партийного руководителя, визуально напоминающего первого секретаря горкома Алексея Кузнецова, расстрелянного по антирусскому «ленинградскому делу» (такая по-своему последовательная русофобия даже в мелочах). Роль поместья, кстати, исполняет усадьба Владимира Набокова в Рождествено, в которой после войны в реальности находилась сельская школа.

Омерзительная жена партбосса с хваткими манерами «мамы Рудольфа» из «Москва слезам не верит» устраивает Маше форменный допрос, в ходе которого девушка — фронтовик-зенитчица, наподобие тех, что мы видели в «А зори здесь тихие», героиня, награждённая Орденом Славы, — буквально втаптывает себя в грязь, рассказывая свою вымышленную биографию в качестве походно-полевой жены начальников снабжения, по сути, фронтовой проститутки. 

Собственно, Кантемир Балагов с тем же успехом мог бы, наверное, снять совместную короткометражку с Маратом Гельманом, вырядившим обезьян в медали (те медали, впрочем, были хотя бы не фронтовые), а потом награды с животного содрать и на них с размаху попрыгать. Времени на съёмки ушло бы меньше. Эффект был бы тот же, только более концентрированный и не размазанный на два с лишним часа.

Зачем же понадобилось это размазывание? Прежде всего для упаковки в понятный сюжет притаптывания наград и представления русских как сборища дегенератов, излюбленных новейшим Голливудом сюжетов: лесбийской любви, слабости и никчёмности мужчин, эвтаназии. Именно на этих темах сосредоточено вязкое заторможенное повествование.

Перед нами не серьёзный русофобский артхаус. Перед нами не напряжно, хотя и растянуто снятый плагиат «Рассказа служанки» — культового феминистского сериала последних лет

Две фронтовых подруги — Мария и Ия. Одна на фронте родила через кесарево сечение ребёнка, лишившись в результате всех репродуктивных функций. Вторая контужена и время от времени впадает в ступор. Первая отправляет со второй ребёнка в тыл, а сама остаётся воевать. Отмороженная на всю голову «Дылда» Ия работает в госпитале, а ребёнка однажды во время ступора губит, придавив собой (абсурдная сцена, мальчик довольно взрослый и погибнуть бы даже под очень тяжёлой тётей не мог бы).

Вернувшаяся жизнелюбивая Маша хочет нового ребёнка, но вскоре выясняет, что это невозможно, и тогда она решает, что Ия должна вернуть долг, родив ребёнка вместо неё, для чего шантажирует убивавшего вместе с Ией больных из милосердия завотделения больницы, единственного симпатичного персонажа в этой истории. «Толерантная» тема эвтаназии впихивается в фильм едва ли не более напористо, чем гомосексуальная. Обещание написать ещё один из любимых нашим креативным классом «четырёх миллионов доносов» доктора ломает (подлинные механизмы репрессий коммунистической машины креаклов не интересуют, так как тогда окажется виноват не русский «народ рабов», а их дедушки и прадедушки в пыльных шлемах и кожанках).

Далее следует снятая так, чтобы вызвать предельное отвращение сцена принудительной копуляции доктора и Ии в присутствии отвернувшейся Маши. И тут до зрителя наконец-то доходит, что перед ним не серьёзный русофобский артхаус. Перед нами не напряжно, хотя и растянуто снятый плагиат «Рассказа служанки» — культового феминистского сериала последних лет. Да, послевоенный Советский Союз гораздо менее стилен, чем вымышленный Галаад (русские, напомню, должны в представлении российских творцов быть грязными и унылыми), но, по сути, перед нами та же история с ещё более усиленным феминистским акцентом.

Напомню, в вымышленном писательницей Маргарет Этвуд Галааде большинство женщин не фертильны. Размножением высшего класса, командоров занимается специальная группа сохранивших фертильность женщин — Служанки, которых принуждают к исполнению их миссии жесточайшей дрессировкой — от пыток до библейских изречений (и книга, и сериал — манифест воинствующего бесноватого антихристианства). Служанки совокупляются с командорами в присутствии их жён, тем самым якобы уподобляясь библейской Агари, принесшей Исмаила для Сары, неплодной жены Авраама.

Омерзительная жена партбосса (Ксения Кутепова) с хваткими манерами «мамы Рудольфа» из «Москва слезам не верит» устраивает Маше форменный допрос

Сценаристы «Дылды» Александр Терехов (до того прославившийся соучастием в «Матильде») и сам Кантемир Балагов попросту утянули к себе символическую топографию «Рассказа служанки», сменив жанр с антиутопии о страданиях женщин на феминисткую утопию с женщинами доминирующими. Мир «Дылды» — это мир очень слабых мужчин, которые на редкость трусовато подчиняются доминирующим женщинам, прежде всего витальной и энергичной, распутной, но, увы, бесплодной Маше.

Однако главная схватка идёт между самими женщинами, состоящими во всё время обыгрываемых (хотя и недоводимых до однозначности) лесбийских отношениях. «Бисексуальная» Маша хочет доминировать. Выраженно гомосексуальная Ия, которая, однако, единственная способна выносить ребёнка, хочет за счёт этого своего преимущества стать госпожой. Поняв, что беременности с первой отвратительной сцены не случилось, она приходит к доктору ещё раз и просит его повторить, так как ей нужен ребёнок, чтобы стать «хозяйкой» над Машей, закрутившей роман с номенклатурным юношей. Ия даже внешне напоминает Джун Осборн из «Рассказа». Служанка хочет стать хозяйкой — вот и вся скрытая пружина фильма.

Финал, драматически не сильный и не яркий, однако выступает как полный триумф лгбт-феминистских ценностей. Ия не гибнет, как уже мог подумать зритель в сцене-фальшаке с наездом трамвая на какую-то «дылду», напротив, она принимает свою роль и одевается в красное, принимает цвета служанки.

Маша в нелепой, хоть и яркой сцене самоунижения и самооплёвывания перед «советски-аристократическими» родителями разрывает с номенклатурным сынком Сашей. Разумеется, героическая фронтовичка не может решить конфликт — она способна это сделать, только подвергнув себя символическому уничтожению, «растоптав» свои ордена. И теперь она принадлежит только Ие, связывает надежды на будущее только с ней. За Машей окончательно закрепляется зелёный с лёгким бирюзовым отливом цвет — цвет природы, цветения, фертильности и… «жён командоров», который она пытается присвоить себе в течение фильма — нелепо красит в зелёный стены, кружится в зелёном платье…

И тут становится ясен смысл фразы, брошенной номенклатурной мамашей, любительницей породистых борзых: «Не такие уж мы и разные». Речь не о том, что сама номенклатурщица тоже пробивала себе дорогу «передком». Речь как раз о том, что Маша по своей природе — «командорша». Она — госпожа, процветающая через служанку-дылду. «Лесби-семья» приходит к самопознанию и самоутверждению. Ну а с коллизиями воспроизводства в таких «браках» подобные пары встречаются часто, так что этот мотив абсолютно узнаваем и прозрачен для «тусовки». Походя убитый первый ребёнок Паша будет легко забыт, зато обязательно появится новый — продукт счастливой однополой семьи. И в этом есть что-то предельно пугающее.

Маша по своей природе — «командорша». Она — госпожа, процветающая через служанку-дылду

Это уже второй подряд «оскаровский» фильм, спродюсированный Роднянским, в котором центральным мотивом является жертвоприношение ребёнка. Первым была «Нелюбовь» Звягинцева, где гибель ребёнка, как ни парадоксально, стабилизировала жизнь несчастливых в браке героя и героини, находивших себе новые союзы и запускавших в производство новую жизнь. И вот снова тот же мотив — походя убитый ребёнок становится фундаментом для становления крепкой лесби-пары.

Размышляя над фильмом Звягинцева, я предположил, что главным тут было желание оправдать реальные донбасские детоубийства через вымышленное московское. Но когда тот же мотив встречается в совершенно другой связи, у другого режиссёра, работающего, однако, с тем же самым продюсером, начинает казаться, что мотивация тут более глубокая. Тут уже чувствуется что-то ханаанейское, какое-то кинематографическое поклонение в нечестивом Тофете, требовавшее детских жертвоприношений.

Поскольку сам фильм построен на инверсии «Рассказа служанки», где активно используются с целью их дискредитации ветхозаветные мотивы, то превращение этого сюжета из антиутопии в утопию логично требует привлечения мотивов антибиблейских, то есть ханаанейских. И тогда даже прозрачное название «Дылда» начинает играть новыми смыслами. Тут начинает чудиться и слово «Dildo», и, главное, проклинаемая в Библии ханаанейская «высота».

«Наполнили место сие кровью невинных и устроили высоты Ваалу, чтобы сожигать сыновей своих огнём во всесожжение Ваалу, чего Я не повелевал и не говорил, и что на мысль не приходило Мне; за то вот, приходят дни, говорит Господь, когда место сие не будет более называться Тофетом или долиною сыновей Енномовых, но долиною убиения».

(Иерем 19: 4-6).

Мир «Дылды» — это мир очень слабых мужчин, которые на редкость трусовато подчиняются доминирующим женщинам, прежде всего витальной и энергичной, распутной, но, увы, бесплодной Маше

И вот при внимательном анализе сюжет продукта сотрудничества Роднянского и Балагова превращается в служение не просто либеральным ценностям, а едва лишь прикрытому сатанинскому культу, требующему детских и взрослых человеческих жертвоприношений.

Приобретает новый зловещий смысл одна из самых сильных сцен фильма. Ия совершает «эвтаназию» (то есть убийство) парализованного снайпера-героя Степана, простого русского мужика. Сделав смертельный укол, она курит папиросу и вдыхает дым ему в рот, скрашивая последние минуты. На поверхности трогательная и человечная сцена, пока мы не осознаем, что перед нами человеческое жертвоприношение, в свете которого слово «курение» наполняется новым смыслом. И мы вспоминаем о проклятых местах, на которых «возносились курения Ваалу и возливаемы были возлияния чужим богам, чтобы прогневлять Меня» (Иерем 32:28). Роскомнадзор предупреждает, в фильме содержатся сцены курения Ваалу.

Да и попытки доктора и Ии, жреца и жрицы госпитальных человеческих жертвоприношений, совершить свой «священный брак», приобретают совсем уж инфернальный смысл.

Оценят ли американские киноакадемики такую символичную откровенность в следовании ханаанейским обрядам? В этом придётся усомниться. В условиях уже ясно бросающегося в глаза консервативного поворота Голливуда киномэтры, скорее всего, выберут что-то, как минимум, более центристское, чем русофобская лесби-драма с человеческими жертвоприношениями, да и к тому же сплагиаченная символической системой. Впрочем, возможно, создатели фильма думали не об «Оскаре», а о более «высокой» цели — напомнить своему отцу, что всегда ходят «пред его очами».

Автор – Егор ХОЛМОГОРОВ

Источник

От редакции  «Родины на Неве»:

Фильм Кантемира Балагова «Дылда» был номинирован на ЛГБТ-премию Каннского фестиваля — «Квир-пальма». Сообщение об этом было размещено в группе премии в Facebook.

Вам будет интересно