Если герой известной песни «уехал в Петербург, а приехал в Ленинград», то инженер Владимир Петрович Казуров уехал из Ленинграда, а вернулся в Санкт-Петербург. За развалом великой страны он наблюдал из далёкой африканской Мавритании. Как он, инженер ЛОМО, попал в советское дипломатическое представительство и чем он занимался, работая в посольстве? Об этом в заключительной части разговора Владимира Петровича с редактором «Родины на Неве» Дмитрием Жвания.
Д.Ж. А как Вы оказались в Мавритании?
В.П.К. Однажды Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, когда он был министром иностранных дел, совершая поездку по разным странам и континентам, задался вопросом, почему в советских посольствах работают в основном москвичи? Почему из других городов никого нет среди работников посольств? И он клич бросил: хватит блатных таскать! Давайте-ка набирайте нужных специалистов из других городов страны.
А получилось так, что начальника цеха, в то время, замещал мой бригадир. Вот он и говорит мне: «Давай-ка, Вова, поезжай в загранкомандировку. Будем рекомендовать тебя». Не только меня одного отправляли — человека три, четыре, какой-то отбор шёл, не понятно по каким статьям. Мы работали на ЛОМО, а это в общем-то было предприятие, относящееся к Министерству обороны. И у каждого, как минимум, была третья форма допуска. У некоторых и вторая.
Подали документы в МИД. А МИД распределял кого куда. Куда пошлют? В Германию, конечно, не пошлют, даже гардеробщиком там работает сын генерала какого-нибудь. В Америке тоже. Могли послать туда, куда отправляют дипломатов в ссылку. В пустыню Сахара, в Мавританию. Страна такая. Жаркий климат — это не Европа. Кругом пустыня, температура зашкаливает, на солнце +50, в тени +35. Тяжёлые климатические условия низкое содержание кислорода в воздухе из-за отсутствия деревьев. Пребывание в таких условиях медики не рекомендуют более двух лет. Американцы, пробыв в таких условиях от трёх и более лет, не могут выступать в суде даже свидетелями. В отделе кадров МИДа, обещали засчитывать в трудовой стаж год за два, но это так и осталось обещанием. Вот туда меня и отправили.
Д.Ж. Это было в 1988 году?
В.П.К. В начале сентября 1988 года, я уже уехал, а оформляли два года. Сдал анализы, а они действительны полгода, иди ещё раз сдавай. Ещё раз сдал, ходил по кругу…
Д.Ж. Уехали в Мавританию в 1988-м, а вернулись в 1992 году?
В.П.К. Да, я уезжал из Советского Союза, а приехал в Российскую Федерацию.
Д.Ж. Расскажите о Мавритании. Помимо жары что-то запомнилось?
В.П.К. Конечно, запомнилось. Когда приехал, работал дежурным комендантом. Что такое дежурный комендант в посольстве? Это человек, который открывает ворота для въезда автомобилей: открываешь двери, на кнопку нажимаешь, чтобы входили-выходили дипломаты из посольства. Работаешь 12 часов, потом 24 часа отдыхаешь и снова 12. Назначили зарплату 372 инвалютных рубля, это четыреста с чем-то долларов в месяц. В посольстве служили дипломатами молодые ребята, все закончили Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). У них, конечно, другая жизнь, была чем у меня. Они каждый день утром, кроме выходных, собирались на летучки у посла.
В Мавритании государственным языком является арабский и французский, потому что это бывшая французская колония.
Д.Ж. Исламская республика Мавритания.
В.П.К. Да. Там французы долго были, построили много чего: и дороги, и магазины, Супермарше — типа наших универсамов. Сейчас там китайцы взяли инициативу в руки, стоят и стадионы, и порт.
Страна совершенно безалкогольная. Там алкоголь нигде не продаётся, ни вина, ни пива, ничего в продаже не было. У дипломатов были коллеги в других посольствах, которые могли им продать, по нормальным ценам, алкоголь или даже просто подарить.
Дежурному коменданту надо было дежурить и бдеть всю ночь. У нас там, на посту, стоял магнитофон с приёмником (простецкая балалайка), фирмы «Хитачи». Я кое-что прослушивал на коротких волнах. Всемирную службу московского радио, например, слушал. Я иногда знал раньше дипломатов, что Горбачёв сказал. Антиалкогольный период был тогда в разгаре, он даже на трибуне держал стакан молока, а по его указанию. в стране уничтожали виноградники.
Офицер безопасности был у нас. КГБ-шный товарищ. Не везло мне на этих людей. Несколько раз он пытался меня отправить из посольства домой, мотивируя, что я не соответствую профессии дежурного коменданта.
7 ноября я открыл ворота группе, которая собралась на океан купаться. Я их отпустил. Так как старшим был в этой группе профорг, а он знал о приказе об ограничении выхода за территорию посольства 7 ноября. Я спросил: «У тебя всё в порядке с допуском?» «Да, в порядке». Отпустил их. А оказывается он то ли не знал, то ли меня подставил. Прибежал офицер безопасности и говорит: «Отправляем его домой, на фиг он здесь нужен. Здесь вообще должны пограничники сидеть».
Но с группой купальщиков ничего не случилось. Они вернулись в полном составе и пришли на празднование 7 ноября и вдруг ко мне этот офицер подлетает: «Собирай чемоданы, завтра поедешь домой».
Ночью на дежурстве, нужно было не спать и смотреть в мониторы, камеры стояли на важных объектах, и каждые 30 минут нужно было отбивать время на спецустройстве, это и было доказательством что бдишь и не спишь. Слушая радио, я записывал кратко основные новости в стране, (это не входило в обязанности дежурного коменданта), а утром у меня забирал «мой радиоперехват» офицер безопасности. На летучках у посла он удивлял дипломатов знанием последних новостей, об этом мне поведал пресс атташе Бурцев Андрей. Мы с ним подружились.
А посол, Леонид Михайлович Комогоров (он ушёл из жизни в 2020 году)был против моей высылки из посольства, потому что к этому времени где-то в подвале, в бомбоубежище, нашёлся отличный приёмник Р-250-й (его знают все коротноволновики-радиолюбители как «кит», он даже до 70-х стоял на вооружении в СССР). Позже нашлась и телетайпная стойка «Тополь-М». Удалось восстановить и отладить буквопечатающий аппарат, пригодились знания, полученные во время службы в армии. За короткий срок удалось осуществить приём ТАСС на французском языке на телетайп. На телетайпной бумаге отпечатывались сообщения. И дипломаты этому обрадовались, потому что пресс-релизы не надо было переводить, почта в посольство приходила очень поздно с недельным опозданием, а радио слушать надо было слушать со знанием почасового прохождения КВ, чтобы минимизировать фединги (происходили затухания сигнала), и надо было ночью слушать, днём некогда. Дипломаты оживились, теперь они узнавали сразу текущие новости. Все едут купаться, а я должен был сидеть за телетайпом и принимать новости. Ползать по частотам, оптимизируя приём.
Д.Ж. А кто в те годы был послом в Мавритании?
В.П.К. Когда я уезжал, был Владимир Сергеевич Шишов, он меня отпускал домой (Владимир Шишов был послом СССР в Мавритании в 1990 — 1994 годы — прим. ред.). А до Шишова послом был Леонид Михайлович Комогоров (посол СССР в Мавритании в 1986-1990 годы – прим. ред.). Комогоров — незаурядная личность. Очень умный, толковый человек. Мне дипломаты потом говорили, что он тому офицеру КГБ, который хотел меня выслать, сказал: «Если я тебя выгоню, ничего не изменится, а если он уйдёт, здесь много чего не окажется, как говорится».
Я предложил: давайте спутниковую антенну наладим, будем новости не ночью слушать по радио, а принимать на спутниковую антенну. Посол написал письмо в МИД. МИД рассмотрел, ответ долго ждали и, наконец, пришло одобрение. В те времена эта тема была для страны новой и неизведанной, спутниковых антенн в стране было очень мало. Факсы только начали внедряться, о мобильных телефонах можно было прочитать в научно-популярных журналах! Но наконец-то (примерно, через 15-16 месяцев) пришла эта станция спутникового телевидения «Москва глобальная» — заводской номер «4». Это литая парабола, четырёхметровая в диаметре, из алюминия изготовленная в Венгрии, с автоматикой.
Комплектовался весь комплекс в аппаратной, размещенной в строительном вагончике, там была стойка с электроникой, автоматика отслеживала сигнал с нашего советского спутника (с других спутников принять сигнал не могла) и выдавая его на исполнительные механизмы, оптимизируя приём по максимому. Она работала не только на приём, она и могла передавать информацию. Но это посол решил не использовать. Как я уже сказал, к нам пришла антенна с заводским номером «четыре». Значит, всего четыре штуки было изготовлено к тому времени. Долго прислать не могли. Её просто так не отправишь самолётом, только на корабле.
Пока решался вопрос с отечественной антенной, посол отправил меня вместе с дипломатом в Лас-Пальмас за спутниковой антенной (так как МИД задерживал ответ на запрос). Лас-Пальмас расположен на Канарских островах, на самом большом острове Гран-Канария. Там много было представительств разных фирм. И французские были, и испанские, и американские. Можно было приобрести спутниковую антенну. Я поехал как технический консультант, а дипломат (первый секретарь посольства) как переводчик и соглядатай, наверное, чтобы я куда-нибудь не сбежал. Он почти договорился с американцами, но КГБ-шник запретил с ними иметь дело. Они, говорит, напихают в неё всего, и за нами будут следить.
Купили у французов, думая, что это антенна французская фирмы Berax, а когда я наклейку отодрал, оказалось, что сделана она на Тайване. Антенна была лёгкая, собиралась из сетчатых сегментов. Парусность никакая, лёгкая, 3,80 в диаметре. В мою задачу входило её установить и поймать сигнал со спутника — «Москву глобальную». Хорошо, что молодец-америкос в Лас-Пальмасе выдал нам зону покрытия от «Москвы глобальной», эти сведения были в его справочнике. Сигнал был слабым, рекомендованный диаметр параболической антенны — не менее четырёх метров (про офсетные тогда не знали). Потому что спутник «Москва глобальная» висит на высоте 40 тысяч километров над экватором, это не GPS, который передает место положение для роутеров всяких. Те низко летают 30-40 километров, а это 40 тысяч — он вращается вместе с Землей, т.е. постоянно висит. Он и висит на геостационаре и «светит» на всё полушарие. Поэтому и сигнал слабый!
В общем, я и первую спутниковую антенну установил фирмы «Беракс» (принимал многие спутники). Мне в помощь посол выделил всю техгруппу. Когда поймали сигнал, шёл фильм «Дети капитана Гранта», был праздник во всём посольстве, телевизор мы установили в клубе куда подтянулся весь народ, забросив игру в волейбол и все другие игры.
Потом, через несколько месяцев, МИД вторую антенну «Москва глобальная» под номером четыре. Я видел её в первый раз, но, когда мы с послом говорили, я предложил: «Попробуем сами установить. Если не удастся, будем вызывать специалистов из Москвы». А это было ох как дорого! Удалось установить самостоятельно.
Вообще в Мавритании было очень интересно. Там в нашем культурном центре стоят наши проекторы, которые сделало ЛОМО. Вот один сломался. Говорят: «Приезжай и чини». А я: «Но ребята, я специализировался по видео и звукозаписи, по камерным головкам, я же не специалист по проекционной аппаратуре». Это их не волновало. Раз ЛОМО, значит, должен знать. Благодаря тому, что я не забросил радиотехнику и все время повышал свой уровень, удавалось чинить. Вот допустим: в актовом зале, где проводили собрания в посольстве, когда человек что-то говорил с трибуны, микрофоны, создавали положительную обратную связь с усилителем и фонили так, что сидящим в зале было невозможно слушать. Там и эхо было, и то, да сё. Это тоже мне, с грехом пополам, удалось исправить.
Ходить всем в клуб, чтобы смотреть наши ТВ программы, было влом, тогда я предложил развести ТВ сигнал по квартирам в посольстве. Скалькулировал стоимость, вроде не дорого обходилось, посол одобрил. Осуществили! Теперь принимали две программы российского ТВ. Berax — одну программу, Москва глобальная — другую, в стволе которой шла и радио передача всемирной службы московского радио. Радио тоже развели по квартирам, теперь в 30 квартирах посольства можно было не только смотреть две программы ТВ, но и слушать радио без помех. Тогда, по тем временам, это было фантастикой!
Посол разрешил мне и отпуск домой на месяц, и даже отправил меня снова на Канары в командировку, но это я воспринимал как поощрение. Уехав в отпуск с женой, обратно я вернулся один, как раз в день путча, о котором я узнал в аэропорту. Дома я пообещал, что приеду, передам дела и сразу же обратно, потому что мать стояла в очередях с талонами, а отец был безнадёжно болен. Но не тут-то было.
В общем, я рвался домой. Посол, Владимир Сергеевич Шишов, не хотел меня отпускать. Он сказал: «Найди равнозначную замену». Я спросил: «Как же я найду?» «У тебя же ведь есть приятели или знакомые». Я говорю: «Есть приятель». Дал несколько адресов моих приятелей, но приехал совсем другой человек из Москвы — какого-то там знакомый знакомого. С семьей — с ребёнком и с женой. Он был далёк от этой всей техники, которую я пытался внедрять. А когда посол спросил: «Он может тебя заменить?», я ответил: «Конечно, может». Я ему соврал и уехал. После этого из МИДа ко мне приходили телеграммы. В первой спрашивали, не хочу ли поработать в посольстве в Эстонии. Я ответил: «Нет, не хочу». Во второй предлагали работу в Новой Зеландии. Но я уже в это время работал на «Гизеке&Девриент ЛОМО ЗАО».
Д.Ж. Давайте сперва вспомним, что происходило сразу после вашего возвращения из Мавритании.
В.П.К. Из Мавритании я вернулся и первым делом я решил прийти на ЛОМО. Откуда я уехал, туда и вернулся. Ведь ЛОМО меня направило как специалиста, в трудовой книжке была куча всяких пометок о том, что специалист я высочайшего класса. Правда, посол отправил благодарности в мой адрес, чтобы в МИДе внесли в мою трудовую книжку. Какой высочайший класс? Я простой нормальный специалист, который не бросил радиотехнику, а занимался ею, как мог.
Когда пришёл на ЛОМО, мой начальник цеха говорит: «Сейчас завязывается интересный контакт с немцами. А так как я знаю, что ты владеешь немецким языком, приходи и мы с ними через тебя будем общаться, а то мы ничего не понимаем». И я с ними разговаривал по телефону, выяснял, когда они приезжают, с какой целью. Словом, я работал переводчиком около года. Неофициально. Зато встретился с большими людьми из «Гизеке&Девриент», они многому меня научили, использовали меня как переводчика для того, чтобы нанять персонал на «Гизеке&Девриент» — ЛОМО. Я переводил резюме почти всех кандидатов, которые мечтали работать на совместно предприятии. Интересный был момент в жизни. А потом, и я, устроился официально.
Я работал на фирме «Гизеке &Девриент» одиннадцать или двенадцать лет. Немцы построили совместное предприятие по обработке банкнот. Меня отправляли в командировки, так как я знаю немецкий язык. Немцы мне платили очень даже неплохо, там я завёл друзей. В Германии я провёл в общей сложности около пяти лет. В основном в Мюнхене, где находится штаб-квартира «Гизеке&Девриент», и на Бодензее в городе Констанц, на границе со Швейцарией, работая в немецкой фирме AEG. И там у меня полно знакомых, друзей.
Р.S.
Когда развалился Советский Союз, Владимир Петрович был довольно молодым по современным меркам человеком. Многие его сверстники «не вписались в рынок». Но Владимир Петрович нашёл себя в новых условиях. Помогли знания, полученные в советские годы, а главное — трудолюбие, желание осваивать новые подходы и методы. Правда, в «новой России» как-то весьма быстро ключевые позиции начали занимать не талантливые и трудолюбивые люди, а сыновья, дочки, зятья, кумовья и прочие свояки тех, кто «принимает решения».
Владимир Петрович ныне на пенсии. Он продолжает живо интересоваться тем, что происходит в стране и в мире. Но главная его страсть — изучение истории советского ракетного проекта, а точнее малоизвестных его страниц. Владимир Петрович переводит сейчас с немецкого книгу Курта Магнуса «Рабы ракетостроения» — о немецких инженерах, перемещённых после войны в СССР.
Часть 1. Простой советский человек
Часть 2. Простой советский человек на производстве
