В предыдущей статье мы рассмотрели мысли нашего выдающегося философа, вызванные событиями Первой мировой войны. Вновь к этим «вечным» или «проклятым» вопросам о войне, смерти и жизни, Булгаков вернётся, уже будучи православным священником и достаточно пожилым и болезненным человеком. Произойдёт это в 1940 году, в оккупированном нацистами Париже. Он напишет две работы – «Размышления о войне» и «Расизм и христианство». Обе уйдут «в стол» и будут опубликованы посмертно, на заре советской эпохи.
«Размышления о войне» во многом повторяют те тезисы, которые Булгаков проговорил ещё в 1914-1915 годах, исключая, конечно же, тезис о взятии Константинополя: поскольку царства-катехона и царя нет, этот тезис автоматически снимается. Но все свои утверждения о природе войны Булгаков здесь воспроизводит в точности. Это говорит только о том, что мысль Сергея Николаевича была невероятно последовательной.
Работа «Расизм и христианство» – это полемика философа с работой Альфреда Розенберга «Миф ХХ века». Булгаков критикует немецкий расизм, причём он употребляет именно это слово – расизм, хотя в то время еще не была принята подобная терминология. Как правило, в Европе говорили о национал-социализме, а в России, в исторической России, в Советском Союзе бытовал термин «фашизм» (своим причинам немецких нацистов не называли национал-социалистами).
Кто хотя бы приблизительно знаком с фигурой Розенберга, одного из главных идеологов немецкого нацизма и немецкого расизма, тот понимает, что в его книге присутствует радикальная критика христианских конфессий, прежде всего католичества и протестантизма. Он обходит стороной православие. И Булгаков отмечает это. Розенберг, кстати говоря, в эпоху Первой мировой войны жил в России и обитал в кругу функционеров-кадетов. Вряд ли он был знаком с Булгаковым лично, но очень возможно, что читал его.
Булгаков утверждает, что работа Розенберга опаснее даже, чем большевизм, Маркс и позитивизм, вместе взятые, потому что она действительно создаёт миф. Большевизм несёт с собой просто атеистическую пустоту, в то время как расизм обладает религиозной природой. Булгаков не считает Розенберга серьёзным мыслителем, но за ним следует некая историческая истерия, в его пользу говорит исторический контекст. Булгаков разгадал, что стихия, которую несёт в себе Розенберг, – это стихия немецкой национальной гордости, приниженной в эпоху Первой мировой войны и жаждущей реванша. И в Розенберге Булгаков видит одного из главных виновников этой войны, который выразил в себе волну национального безумства Германии. Розенберга Булгаков называет главным идеологическим противником православного христианства. Но это уже отдельная тема, выходящая за рамки данной статьи.
Вернёмся к «Размышлениям о войне». Вопрос о войне – это вопрос проклятый, это философский вопрос, и, как говорит Булгаков, от него просто некуда эвакуироваться. И нам нужно самим его разрешить, потому что за нас это никто не сделает. Этот вопрос нельзя исчерпать какой-либо ограниченной идеологией типа пацифизма. Булгаков на нескольких страницах просто уничтожает пацифизм как идеологию. Не сказать, что он идёт в крестовый поход против пацифизма, но с высоты своего философского, религиозного полёта он отвергает пацифизм как идею.
Булгаков говорит, что зачастую мы говорим о мире, как о противоположности войны, как о состоянии без войны, который является абсолютной ценностью. Но, однако, это понимание небесспорно, ибо мир, наспех склеенный, уничтожающий человеческий дух, человеческое достоинство – подобный мир хуже, чем война. Война, по мысли Булгакова, обличает всю неполноту, всю болезненность, всю ущербность нашего человеческого бытия. Вот его слова: «В войне, и в ней даже больше, чем где-либо, поскольку вопрос здесь ставится о человеческой жизни, более всего проявляются черты человеческой воли, и, следовательно, свободы, и это несмотря на железную дисциплину и механическую технику, и даже теперь, в век химической войны и всевозможных орудий». О чём идёт речь? О том, что конечно же, ведение войны предполагает достаточно жёсткую, механизированную дисциплину, потому что действует машина, целый левиафан, военная бюрократия. Но в то же время в глубине человеческой личности, которая переживает опыт войны, которая оказалась в этом вихре событий, проявляется нечто, что мы можем назвать волей, и которая имеет свою основу в нашей изначальной свободе.
Да, действительно война несёт смерть, но, в то же время, смерть существует и без войны – не война вызывает смерть. Мы со смертью идём рука об руку и в мирное время, поэтому не стоит винить войну в смерти. Жизнь отягощена смертностью и без военных действий, она сама по себе ущербна, онтологически повреждена. Наше бытие – это бытие больное, болезненное. В человеческом переживании войны, так же, как и в переживании болезни, проявляется человеческая личность с её свободой, но и с её ограниченностью и бессилием. В войне, как и в болезни, есть различные духовные возможности и духовные достижения.
Также в своих «Размышлениях» Булгаков ставит очень серьёзный вопрос: укладывается ли война в общий богочеловеческий процесс, в котором участвует София как божественная мудрость, как мост между божеством и человечеством. Или же война существует исключительно как абсурд, как кровь, как зверство? Если война – это апофеоз власти князя мира сего, а осмыслять её можно только с помощью сатанологии, то, стало быть, и для всей остальной действительности, к которой примыкает, или из которой вырастает война, для всей истории в целом, сатанология является гораздо более пригодным инструментом, нежели софиология. Этого Булгаков признать никак не может. Он убеждён, что всё творение софийно, что в истории действует божество через Софию, и поэтому нужно признать, что проявленное в войне или через войну, является софийными началами жизни.
Отстаивая тезис о софийности войны, Булгаков обращается к Апокалипсису: «Философия войны, которая содержится в Откровении, совершенно не мирится с рационалистически-гуманистическим пацифизмом, но заставляет видеть в войне также действие сил сверхисторических, проникающих в человеческую историю».
Стоит обратить внимание на то, что Булгаков совершенно совпадает и с Ильиным, и с Трубецким, и с Достоевским, когда говорит: «Во всяком случае то трагическое потрясение всей жизни, которое связано с войной, выводит из состояния духовной спячки буржуазного равновесия, будит человека, и это пробуждение, по крайней мере, известной стороной призывает его к новому творчеству жизни».
Наше сугубо позитивистское, модернистское, пленённое этим западным рационализмом сознание, конечно же, будет воспринимать войну только лишь как зло, которое отбирает у нас наши удобства, и все наши привычные повседневные ценности, и нашу жизнь. Но если, говорит Булгаков, воспринимать нашу жизнь не как последнюю и высшую ценность, то тогда мы нуждаемся в пересмотре событий войны.
И в качестве заключения ещё одна замечательная цитата Булгакова: «Мир может представлять собой положительную ценность лишь когда он проистекает не из слабости или малодушия, но из чувства правды и долга, и для того, чтобы быть достойным доброго мира и способным к нему, надо быть способным к войне, которая есть возможная цена жизни».
Материал является расшифровкой лекции из курса «Философия войны и смерти» Андрея Коробова-Латынцева, адаптированной в текст публицистом Никитой Рогозиным
Идёт сбор слушателей на бесплатный курс «Русская военная философия» Андрея Коробова-Латынцева. Регистрация здесь https://solsevera.ru/russmillphilosophy
