Казалось бы, Санкт-Петербург и Самарканд – города, совершенно непохожие друг на друга. Построенный в Приневской низменности Петербург возвышается над уровнем моря от силы на пять метров, а расположенный в предгорье Самарканд – на 720 метров. Основанный в VIII веке до н.э. Самарканд – один из самых древних городов мира, а Петербург — город молодой, 30 мая 2018 года он отметит 315-летие… Но не всё всегда так, как кажется.
Империи Суши
И всё же эти два города роднит какая-то невидимая, внутренняя, мистическая связь. Самарканд был столицей великой империи, созданной Тамерланом, а Санкт-Петербург – столицей Российской империи, рождённой великим Петром. Империя Тимура из Азии распространялась на европейские земли. Она простиралась от Волги до Ганга и от Тянь-Шаня до Босфора. Через три столетия после её исчезновения молодая Российская империя начала шаг за шагом продвигаться на Восток и в итоге включила в свой состав земли, которые входили в империю Тимура. И в этом измерении империя, рождённая Петром, стала преемницей империи Тамерлана.
«Два изначальных понятия в геополитике – суша и море. Именно эти две стихии — Земля и Вода — лежат в основе качественного представления человека о земном пространстве. В переживании суши и моря, земли и воды человек входит в контакт с фундаментальными аспектами своего существования. Суша – это стабильность, плотность, фиксированность, пространство как таковое. Вода — это подвижность, мягкость, динамика, время, – отмечает философ Александр Дугин в работе «Мистерии Евразии». – Всякое государство, всякая империя основывает свою силу на предпочтительном развитии одной из этих категорий. Империи бывают либо “талассократическими”, либо “теллурократическими”. Первое предполагает наличие метрополии и колоний, второе — столицу и провинции на “общей суше”. В случае “талассократии” её территории не объединены в одном пространстве суши, что создаёт фактор прерывистости. Море — это и сильное и слабое место “талассократического могущества”. “Теллурократия”, напротив, обладает качеством территориальной непрерывности».
Империя Тимура и Российская империя – обе «теллурократические». Империи Суши. Как одна, так и другая обладали «качеством территориальной непрерывности». Великий Пётр, основатель Санкт-Петербурга, прорубил «окно в Европу» не для того, чтобы сделать Россию империей с далёкими колониями – «заморскими землями», а для того, чтобы, как верно заметил Александр Сергеевич Пушкин, «ногою твёрдой стать при море». Подчеркнём: «при море», а не «в море». Кстати, «окном в Европу» первым назвал Петербург не Пушкин, а сын венецианского купца Франческо Альгаротти. В молодой столице Российской империи он побывал в 1739 году. В своём «Письме из России» итальянец написал буквально следующее: «Петербург – это окно, через которое Россия смотрит в Европу». В этом контексте Петербург предстаёт приморской русской твердыней, наблюдательным пунктом, пограничной заставой, с которой Россия наблюдает за теми, кто вынашивает планы о нападении на её земли с воды.
Пётр отвоевал в Европе исконные русские земли в Прибалтике, а затем двинулся на Восток, на те территории, которые три века с небольшим до этого топтали кони воинов грозного Тимура. Пётр шёл на Восток, дабы увеличить пространство русской суши. С рационалистической точки зрения петровский «восточный вектор» не объяснить. Основатель города Святого Петра будто бы слышал мистический зов из самаркандского мавзолея Гур Эмир.
«Война теней»
2 июня 1714 года Пётр I издает указ «О посылке преображенского полка капитан-поручика кн. Алекс. Бековича-Черкасского для отыскания устьев реки Дарьи…». Потомка кабардинских князей Александра Бековича-Черкасского до того, как он принял православие, звали Давлет Гирей-мурза. В задачи экспедиции Бековича входило разведать торговые пути в Индию и залежи золота в низовьях Амударьи, склонить хивинского хана в подданство, а бухарского эмира – к дружбе с Россией. Отметим, что Самарканд тогда входил в Бухарское ханство. И Россия хотела с этим ханством дружить.
В сентябре 1716 года Бекович вышел из Астрахани в Каспийское море и на туркменском берегу, на мысе Тюк-Карагана и в урочище Красные воды, его отряд построил крепости-форпосты. Экспедиция эта закончилась катастрофой, Бекович погиб, а многие русские солдаты и казаки попали в плен к хивинцам. Но путь она наметила. Бекович составил описание северного и восточного побережий Каспийского моря. И уже в 1722 и 1723 годах Пётр предпринял Персидские походы, которые стали прелюдией «Большой игры» или «Войны теней» между Россией и Британией за влияние на Среднюю Азию.
Британская разведка делала всё, чтобы отвратить правителей государств Средней Азии от союза с Россией. Особенно усердствовал на этом поприще английский шпион Артур Конолли, чья жизнь была недолгой, но весьма насыщенной. В октябре 1841 года Конолли был арестован в Бухаре, куда он прибыл, чтобы вызволить другого британского разведчика – полковника Чарльза Стоддарта. В итоге бухарский эмир Насрулла распорядился обезглавить обоих англичан, и его приказ был приведён в исполнение 17 июня 1842 года. На момент смерти Конноли ещё не было и 35 лет. Но именно он назвал «большой игрой» соперничество между Россией и Британией за Среднюю Азию.
Политики «Туманного Альбиона» рассчитывали, что после поражения в Крымской войне России будет не до Средней Азии, но они ошиблись. На подрывные действия британской агентуры в Польше и англо-французский ультиматум во время польского восстания Россия ответила асимметрично — экспансией в Среднюю Азию. «Средняя Азия, – заметил военный министр генерал-фельдмаршал Дмитрий Алексеевич Милютин (1816-1912), – это узда, которая сдерживает Англию, и потому её необходимо натягивать». В России соперничество с Англией называли не «Большой игрой», а «Войной теней».
В ходе «Войны теней» русские войска 2 мая 1868 года под командованием генерала Константина Петровича фон Кауфмана разгромили войско бухарского эмира Музаффара и заняли Самарканд, из которого великий Тамерлан управлял своей огромной империей. Успех русской кампании привёл в бешенство британские власти. Тогдашний премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли в письме к королеве Виктории доказывал: «Нашими войсками московиты должны быть выдавлены из Средней Азии и сброшены в Каспийское море».
«Война теней» продолжалась, делая тайное явным. Россия пришла в Среднюю Азию всерьёз и надолго. То, что Самарканд для Петербурга имел особое значение, говорит тот факт, что восточные земли Бухарского ханства с Тимуровой столицей российские власти от этого ханства, ставшего российским протекторатом, отрезали и сделали Самаркандской областью с русским губернатором во главе.
Российская империя пристально смотрела из «окна в Европу» на город, который расцвёл при Тимуре, понимая, что это – место силы, и тот, кто владеет им, тот и правит Азией. Когда Самарканд был столицей империи Тимуридов, его называли «зеркалом мира», «садом души», «драгоценностью Ислама», «жемчужиной Востока». Город находился на пересечении торговых путей в Персию, Китай, Индию. Он был одним из важнейших этапов Шёлкового пути. Тимур, желая сделать Самарканд центром восточного мира, даже переименовывал деревушки, расположенные вблизи его столицы, в Багдад, Дамаск и Каир, дабы подчеркнуть ничтожность этих великих городов по сравнению с Самаркандом.
Южный Петербург
Вскоре после того, как восточные земли Бухарского ханства были присоединены к Российской империи, в 70-е годы XIX века, в Самарканде начали строить новый район, который назвали Русским Самаркандом или… Южным Петербургом. Русский Самарканд, как и другие города Русского Туркестана, отличала интеллигентность, благоустроенность, осмысленность жизни. И Самарканд, который утратил столичный статус в начале XVI века, ожил, обретя столичный ритм в составе Российской империи. В городе открывается театр, собирается местный хор, играет военный духовой оркестр. И этот столичный импульс почувствовал русский путешественник-этнограф Евгений Марков. По его наблюдениям, «в этом “губернском городе” далёкого “забранного края” – ничего подобного тем пыльным, в отчаянье приводящим улицам и тем безотрадным вереницам кирпичных двухэтажных и трёхэтажных сундуков, что беззащитно жарятся на солнце в заправских губернских городах старой России, во всех этих Орлах, Курсках, Тулах, Калугах и Тамбовах…».
«Русский Самарканд – такая прелесть! Широкие, отлично мощёные улицы уходят длинными перспективами направо и налево, пересекая друг друга с геометрическою правильностью, — описывает Марков «Южный Петербург». – Это даже не улицы, а тенистые аллеи, дышащие прохладой, журчащие ручьями. Тополя-гиганты, каких мы не знаем в России, тенистыми зелёными полками провожают в несколько рядов оба тротуара улицы, не пропуская внутрь её боковых лучей утреннего солнца, и у корней этих зелёных колоссов с весёлым лепетом бегут неизбежные здесь арыки, без которых в Туркестане невозможна никакая растительность, никакая жизнь. Чистота и порядок везде. Домики небольшие, низенькие, все в один этаж, но все зато каменные, все чистенькие и беленькие; они так молодо и весело вырезаются на зелёном фоне садов в деревьев, заполонивших здесь всё».
В городе открывается театр, собирается местный хор, в праздники играет военный духовой оркестр, на сценах Общественного и Военного собраний города ставятся спектакли, рождественские дни в собраниях проходят балы-маскарады, обладатели лучших маскарадных костюмов получают генерал-губернаторские призы.
А привнесли молодой столичный ритм в древний Самарканд выходцы из столицы Российской империи. Основателем Южного Петербурга был первый русский генерал-губернатор Самарканда Александр Константинович Абрамов (1836-1886) – герой Туркестанских походов. Он родился в семье дворян Новгородской губернии, воспитание получил в Дворянском полку (кадетском корпусе) в Петербурге.
Бурное строительство Русского Самарканда шло в те годы, когда губернатором Самаркандской области был уроженец Петербурга, сын автора Крестьянской реформы Якова Ивановича Ростовцева – граф Николай Яковлевич Ростовцев (1831-1897). «Благодаря графу Николаю Яковлевичу многое в Самарканде было первым и лучшим», – отметила в своих воспоминаниях Татьяна Вавилова, правнучка его помощника и преемника – Виктора Юлиановича Мединского.
Военным губернатором Самаркандской области Николай Яковлевич был назначен 29 января 1891 года, а в 1892-м он получил последний чин – его произвели в генерал-лейтенанты. В должности губернатора Самаркандского края граф Ростовцев проявил себя как отличный организатор и талантливый руководитель. При Ростовцеве в Самарканде была введена нумерация домов, заработала типография, начала выходить первая к крае газета под названием «Окраина», появилось электрическое освещение, открылись первый книжный магазин и библиотека, а также — первая на Востоке санитарно-гигиеническая станция, признанная одной из лучших в Российской империи. А ещё при Ростовцеве впервые в Средней Азии стали прокладываться дороги с твёрдым покрытием.
Ростовцев организовал изучение и сохранение культурно-исторического наследия Средний Азии. Он сумел добиться необходимого финансирования из имперской казны археологических раскопок, к которым была привлечена внушительная группа учёных-востоковедов, в том числе из петербургской Академии наук. Огромный вклад внёс Ростовцев в дело строительства железной дороги от Самарканда до Ташкента.
Николай Яковлевич организовал в крае такое занятие, как пчеловодство, и оно сохранилось в Узбекистане до нашего времени, а также всячески поддерживал садоводство и виноградарство.
Умер граф Ростовцев в Самарканде от гангрены правой ноги. Умер в созданной им самим санитарно-гигиенической станции. 25 июля 1897 года его похоронили на русском солдатском кладбище Самарканда, как он и завещал. Могила существовала до второй половины ХХ века. Имя Ростовцева носила одна из улиц Самарканда, которая затем была переименована в честь… азербайджанского большевика Нариманова.
Место силы
Строительство Южного Петербурга не было самоцелью для русских властей. Для них был важен Самарканд древний. Они прекрасно понимали, что этот город, где в мавзолее Гур Эмир (что в переводе с персидского означает «могила царей») покоится Тамерлан, есть истинная столица всего огромного среднеазиатского региона.
Неслучайно, что столицей Узбекской Советской Социалистической республики, образованной 27 октября 1924 года, до 1930 года был не Ташкент, а Самарканд. Даже большевики революционного призыва понимали то, насколько важно утвердиться именно в «зеркале души».
Существует немало легенд, которые подкрепляют репутацию Самарканда как места силы. И вот одна из недавних. В конце мая 1941 года группа экспертов из ленинградского Эрмитажа в сопровождении сотрудников НКВД прибыла в Самарканд для изучения гробницы Тамерлана (Тимура) и научной идентификации останков великого завоевателя. Существует легенда, по которой тот, «кто вскроет могилу Тамерлана – выпустит на волю духа войны. И будет бойня такая кровавая и страшная, какой мир не видал во веки вечные». Гроб с останками Тимура вскрыли 21 июня, а 22 июня началась война.
Во время блокады Ленинграда важнейшие учреждения осаждённого города, который к тому времени тоже формально утратил столичный статус, были эвакуированы именно в Самарканд. Среди них были Академия художеств и Военно-медицинская академия.
«В Самарканд мы приехали в марте, фруктов ещё не было свежих. Но потрясающе было кругом красиво, всё цвело и зеленело. Совершено неповторимое ощущение после ледяного Ленинграда. А еда! Сушёные дыни, урюк», – вспоминает Анна Генриховна Каминская, которая оказалась в Самарканде вместе со своим дедушкой, тогдашним деканом ленинградской Академии художеств Николаем Николаевичем Пуниным (1888-1953), знаменитым русским искусствоведом, историком искусств, поэтом и близким другом Анны Ахматовой.
«После длительного холода, голода, частых бомбёжек и артобстрелов, страха смерти, мытарств по дорогам мы оказались словно в раю. Город нас встретил ярким солнцем и летним теплом, — рассказывает Карп Абрамович Трескунов, создатель новой научной дисциплины — фитологии, который в начале войны учился в Военно-медицинской академии имени Кирова. Эвакуированных ленинградцев размещали в старинных заданиях Самарканда, в том числе в медресе на Регистане — площади в самом центре Самарканда, ансамбль которой сейчас внесён в охранный список ЮНЕСКО. В Самарканде ленинградцы избавлялись от дистрофии, набирались сил, и некоторые из них, например, тот же Трескунов, отправлялись потом на фронт.
Отражения
Это кажется странным, но Петербург будто бы отражается в «зеркале души» – в Самарканде. В судьбе городов множество совпадений. А, может, это и не совпадения вовсе, а закономерности. Самарканд и Петербург были столицами империй и утратили столичный статус после того, как империи, которые они олицетворяли, начали распадаться. Оба города имеют особый культурный статус. Самарканд – «жемчужина Востока» («великолепный Самарканд» – так отзывался об этом городе русский поэт Серебряного века Николай Гумилёв), а Петербург – «Северная Венеция».
И наконец, в Самарканде и Петербурге родились лидеры России и Узбекистана – Владимир Путин и Ислам Каримов. В сентябре 2016 года после окончания саммита G20 в Китае российский президент Владимир Путин полетел не в Москву, а в Самарканд, дабы побывать на могиле Ислама Каримова и выразить соболезнование его жене и дочери. Формально Путин мог и не приезжать в Самарканд, ведь Россию на похоронах Каримова на тот момент уже представило второе лицо государства – глава российского кабинета министров Дмитрий Медведев. Однако глава российского государства проигнорировал формальный протокол для того, чтобы показать, насколько сильно он уважал усопшего уроженца Самарканда, он даже преклонил колено на могиле Каримова.
Словом, Санкт-Петербург и Самарканд связаны исторически, геополитически и, конечно, мистически. И им давно пора стать побратимами. Если город, где покоятся останки русских императоров заключит союз с городом, где похоронен великий Тимур, будет заложена мистическая основа для возрождения великой Евразийской империи. Империи в новой редакции. Не той, где одни поглощают других, а той, где одна великая традиция органически переплетается с другой великой традицией.
Дмитрий Жвания
