Цинковый гроб, покрытый бордовой материей. Его обнимает женщина в чёрном платке. Её стон превращается в вой. Неимоверно тяжело видеть, как мать хоронит своего ребёнка. Наверное, она не старая ещё женщина – лет 60 с небольшим. Но горе состарило её. Одного и того же сына она, по сути, хоронит третий раз.
Боец спецназа М. пропал без вести в зоне проведения СВО в ноябре 2023 года. Его тело осталось на территории, подконтрольной врагу. Не дай Бог получить известие, что твой сын пропал без вести. Но всё же остаётся надежда. Вдруг ранен? Вдруг пленён? Мать пропавшего без вести будет надеяться и ждать, когда другие ждать и надеяться перестали. И всё же: сердце говорит одно, разум подсказывает другое – самое мрачное.
Территорию, где погиб М. заняли наши части и обнаружили его останки. Женщина узнаёт, что её сын погиб. Дальше идут необходимые генетические анализы для подтверждения того, что он – это он. Он! Установили. Останки привезли в Петербург, откуда его мобилизовали. Похороны назначили на декабрь. И вдруг – похороны отменяются из-за ошибки в документах, допущенной каким-то писарем. Хорошо, что у женщины есть старший сын. Он взял на себя все хлопоты по исправлению документов. Ездил для этого в Ростов-на-Дону.
И наконец – похороны. Северное кладбище. Аллея Героев. Точнее – это не аллея, а просто участок, где хоронят бойцов СВО. У места погребения собираются хмурые мужчины средних лет. Я смотрю на могильные памятники и кресты, на таблички, где зафиксированы годы жизни павших воинов. В основном это мужчины около сорока или за сорок. Наверняка есть и моложе. Но я видел то, что видел. Ждём, когда привезут гроб. Мимо промаршировали военные курсанты с автоматами – будет воинский салют. Прошёл и военный оркестр.
Подъезжает катафалк. Из него курсанты-лётчики (в синей форме) выгружают гроб. М.? Нет, не он. На кресте табличка с другой фамилией. Траурный марш. Салют. Гимн России. Когда курсанты стреляли, девочка, дочка знакомой убитого, заплакала – ей стало страшно. Я вспомнил, что меня в детстве очень страшил траурный марш Шопена. В Ленинграде, где я родился и рос, его на улицах не играли, а вот в Бологое, где жили мои родственники, похороны проходили публично – с музыкой. Может, и девочка испугалась пронзительной музыки польского композитора?
С М. я был знаком всего года три до того, как его мобилизовали на СВО. Мы участвовали в реализации одних и тех же проектов. Так, собственно, и познакомились. Друзьями не стали – разница в возрасте почти 20 лет. Но я чувствовал, что он уважает меня. За знания, за опыт. Словом, за то, за что так называемые простые люди уважают интеллигентов. А сам он был весёлым и отзывчивым парнем.
Мне было известно, что он служил в серьёзном войсковом подразделении. Поэтому, когда осенью 2022 года власти объявили о частичной мобилизации, я не сомневался, что М. призовут опять. «Повестку в руки не получал (может, потому, что дома не бываю). Пойду завтра сам. Бегать точно не буду!» – ответил М. на мой вопрос, не приглашали ли его в военкомат. Через неделю он уточнил: «Дмитрий, приветствую! Сегодня в военкомате вручили боевую повестку. Военник [военный билет] забрали. В пятницу туда…» Вот и всё: «Домой пришёл в солдатском цинковом гробу». Как герой известной армейской песни.
Привезли. Курсанты выгрузили гроб и крест. Появилась заплаканная мать. Рядом с ней старший брат М. – он в прострации, будто его внезапно разбудили. Близкие и друзья встали вокруг гроба, на котором разостлан государственный флаг России, стоит портрет М. (я помню, когда и где его делали) и лежит армейская фуражка. Батюшка проводит обряд отпевания. Это не какой-то дежурный священник при кладбище. Батюшка бывал в зоне СВО, отпевал бойцов в Донбассе. Он находит простые, но очень ценные слова: «М. отдал жизнь за други своя, за нас, за Россию, не испугался, не стал пятисотым, как некоторые. Сейчас мы с ним прощаемся, но лишь на время. Наша земная жизнь обязательно когда-нибудь закончится. Но если мы христиане, значит, мы должны верить, что есть жизнь вечная. И в той жизни наши души обязательно встретятся».
Молитва закончилась. Разрешили коснуться гроба. И вот тогда мать М., которая до этого, пошатываясь, стояла, крестилась, бросается туловищем на гроб и начинает, причитая, громко стонать. Открыть гроб нельзя. Нельзя увидеть то, что внутри него. М. погиб 16 ноября 2023 года. Хоронят его 3 апреля 2025-го.
Начинается гражданская панихида. Мать всё ещё плачет. Правильные, но какие-то общие слова от представителей власти. Из толпы выходят сослуживцы М. – его боевые товарищи. Их человек пять. Все в тёмном. Лишь один – молодой, лет 27-30, остальным – за сорок или около того. «Мы вдвоём были в том штурме. Я вот сумел вернуться, а М. – нет», – говорит один из этих мужчин. Продолжить он не может – слёзы душат его. Остальные бойцы тоже рыдают. Они видели смерть множество раз, но рыдают, провожая на похоронах своего товарища. Понять их чувства помогают слова театрального режиссёра Андрея Черпина, ушедшего на СВО добровольцем: «На фронте слишком интенсивное проживание жизни, там всё по-настоящему, и рядом люди, с которыми тебе очень здорово… А здесь нет подобной концентрации жизни и такого уровня взаимоотношений между людьми». Судя по тому, что, вытирая слёзы, рассказывают о М. его боевые товарищи, им было очень здорово с ним.
Выстрелы из автоматов – воинский салют. Гимн России.
Ещё когда священник отпевал М., выглянуло солнце. Это не банальный и затасканный приём в рассказе о похоронах хорошего человека. Оно действительно выглянуло! Те, кто был на севере Петербурга около полудня 3 апреля, не дадут мне соврать. В фамилии М. есть корень «крас». Известно, что в славянских языках «красный» – это ещё и красивый. Россия стала меньше ещё на одного хорошего русского парня.
По дороге с кладбища я случайно встретил журналиста, работавшего долгие годы на одно западное медиа-агентство. Сразу видно – интеллигент. Удлинённые, немного вьющиеся волосы. Кожаный пиджак. Под рубашкой – шейный платок. Когда-то он чувствовал себя королём мира, не меньше. Шутка ли – работает на западное издание. Он заговорил со мной. От него пахло алкоголем. В два часа дня! Может, он, подражая французам, запивает вином обед? Мы вышли на пересадочной станции. «Вы знаете, Дмитрий, сейчас трудно найти человека, с которым можно обсудить происходящее. Я вот остался здесь, а жена и дочь в… [в одной из стран Прибалтики]», – с грустью сказал он, видимо, ища моего сочувствия. «Да, действительно, сейчас в нашей среде трудно найти человека, с которым можно обсудить происходящее», – сказал я и попрощался с бывшим западным собкором. Мы на разных линиях.
Дмитрий Жвания
В оформлении использовано фото с сайте RG.
