«Розенкранц и Гильденстерн мертвы»: Терапия абсурдом в «Театре на Васильевском»

Rozen_Gilder

«Язык наших пьес настолько плох, что компенсирует недостатки стиля разве что своей неясностью»

Том Стоппард. «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»

В «Театре на Васильевском» прошла премьера спектакля «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», поставленного режиссёром Галиной Зальцман по пьесе британского драматурга и сценариста Тома Стоппарда, о которой отзываются как об «уточнённой игре смыслов». Несомненно, игра в этом произведении есть. Но имеются ли в пьесе Стоппарда, а это его первая пьеса, смыслы?

Репетиция спектакля «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». В центре – режиссёр Галина Зальцман

«Нужно прилагать немалые интеллектуальные усилия, чтобы успеть расшифровать все кросс-культурные ребусы» в пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», считает одна из рецензентов.

Конечно, герои пьесы Тома Стоппарда иногда произносят «фразы со смыслом». Так, они много рассуждают о жизни и смерти. «Смерть, сопровождаемая вечностью… худшее, что есть в обоих мирах. Это и вправду ужасная мысль», – печалится Гильденстерн. «Где тот момент, когда человек впервые узнает о смерти? – задаётся вопросом Розенкранц. – Должен же он где-то быть, этот момент, а? В детстве, наверно, когда ему впервые приходит в голову, что он не будет жить вечно. <…> Что из этого следует? Что мы, должно быть, рождаемся с предчувствием смерти. Прежде чем узнаем это слово, прежде чем узнаем, что существуют вообще слова, являясь на свет, окровавленные и визжащие, мы уже знаем, что для всех компасов на свете есть только одно направление, и время – мера его». «Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе ещё ориентиры?» – спрашивает приятеля Гильденстерн.

Наверное, это любопытные рассуждения. Но не из разряда небанальных. «Все мы, все мы в этом мире тленны», – написал задолго до Стоппарда Сергей Есенин, а до Есенина о человеческой драме, которая заключается в осознании всеми нами конечности нашей земной жизни, рассуждали очень многие. И вряд ли Галина Зальцман вслед за Томом Стоппардом предлагает сегодня вновь задуматься над этой нашей драмой. Это было бы странно, учитывая, что есть фильм «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», снятый самим Стоппардом по собственной пьесе.    

В пьесе много остроумной иронии над актёрством и над взаимоотношениями актёра и зрителя. «Мы – актёры, мы нечто обратное людям!» – говорит Актёр. А вот его диалог с Гильденстерном о судьбе актёра и актёрства: «Мы, актёры, мы учимся и учимся. Знаете, что происходит со старым актёром? – Нет. Что? – Ничего. Продолжает паясничать. Странно, а?»

«У произведения искусства всегда есть замысел, вы же знаете. События развиваются сами по себе, пока не наступает эстетический, нравственный и логический финал», – объясняет Актёр. А рассуждая о театре, он заявляет (не дословно), что главная задача этого вида искусства – пробудить в людях человеческое, но человек – настолько страшное существо, что лучше бы театр этого не делал.

Да и сами Розенкранц и Гильденстерн ощущают себя актёрами. Стоппард заставляет их пристально и с отвращением всматриваться с зал.  «Чтоб они [зрители] все сгорели. Вместе с ботинками», – бросает Розенкранц.

Словом, при желании первое произведение Тома Стоппарда можно воспринимать чередой «кросс-культурных ребусов», которые внимательный зритель-интеллектуал должен расшифровывать, напрягая весь свой интеллект и эрудицию. Недаром первым, кто перевёл на русский язык «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», был не кто иной, как Иосиф Бродский. Значит, наш великий поэт, который ничего не знал о молодом Стоппарде, разглядел в его пьесе какие-то смыслы. А, может быть, его, Бродского, жившего в застойном СССР, задело за живое замечание Розенкранца о свободе слова: чтобы убедиться, что свобода слова существует, ею надо злоупотребить? Кстати, сегодня этим принципом часто руководствуются журналисты авантюрного толка.   

Но вряд ли стоит изображать Стоппарда неким пророком. Пьесу «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» он написал в 1966 году, в 29 лет, то есть ещё будучи весьма молодым человеком, увлечённым модным в то время явлением – театром абсурда. Комментаторы Стоппарда отмечают, что он – увлекающийся человек, всегда открытый новым веяниям. «У него ум нараспашку! И как только он узнает что-то новое, его так и подмывает включить это знание в свои тексты», – умиляется, например, Ольга Варшавер, переводчица, в чьём «анамнезе» четыре пьесы Стоппарда. 

Термин «театр абсурда» ввёл театровед Мартин Эсслин – уроженец Австро-Венгрии, еврей по происхождению, который после присоединения Австрии к гитлеровской державе бежал в Англию. В 1961 году в Нью-Йорке вышла его книга, которая так и называлась «Театр абсурда». Позже, в мемориале Стэнфордского университета, эта книга была названа «самым влиятельным театральным текстом 1960-х». Мог ли мимо него пройти молодой Стоппард, охочий до экспериментов?  

«Театр абсурда стремится выразить своё ощущение бессмысленности человеческого существования и неадекватности рационального подхода открытым отказом от рациональных приёмов и дискурсивного мышления», – объясняет Мартин Эсслин. Задолго до Стоппарда на языке абсурда говорили дадаисты, сюрреалисты и целая плеяда режиссёров и драматургов. Вспомним фильм «Андалузский пёс», снятый Луисом Бунюэлем и Сальвадором Дали ещё в 1929-м. Или такие пьесы Эжена Ионеско, как «Лысая певица» (1950) и «Носороги» (1960). В России вытащить абсурд на театральные подмостки пытались члены группы ОБЭРИУ, в частности, Александр Введенский. И Стоппард в «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» показывает себя лишь их продолжателем, если не эпигоном. Кстати, «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» – первый и единственный абсурдистский эксперимент Стоппарда. И это о чём-то говорит.

В области постмодернистской деконструкции Шекспира Стоппард тоже не пионер. До него аллюзиями на Шекспира насыщал свои первые произведения, «Коллекционер» и «Волхв», английский писатель Джон Фаулз. Правда, решение Стоппарда – очень оригинальное. Он вывел на первый план Розенкранца и Гильденстерна, второстепенных персонажей из шекспировского «Гамлета», а главных героев классической пьесы превратил в героев второго плана. В чём-то пьеса Стоппарда перекликается с фильмами Питера Гринуэйя «Книги Просперо» и «Прогулка по библиотеке Просперо». Обе ленты вышли в 1991-м. Гринуэй обыгрывает другое произведение Шекспира, «Бурю», но применяет приём, похожий на стоппардовский.

Если постмодернистская литература действительно заставляет нас распознавать намёки на классическое наследие, то театр абсурда не столько пробуждает мысль, сколько создаёт настроение, которое затем наводит на те или иные мысли. Отсюда рваный сюжет, бессмысленные диалоги, нелогичные действия героев. «Ощутить абсурдность банальности и языка, их фальшь – уже продвинуться вперёд. Чтобы сделать этот шаг, мы должны раствориться во всём этом», – писал Ионеско. «Низводя язык до бессмыслицы, театр абсурда формируют новую театральную лексику, в которой дискурс возникает по контрасту с действием», – отмечает театровед Галина Коваленко. Одновременно, объясняет Эсслин, алогичность, парадокс, как правило, производит на зрителя комическое впечатление, и тот через смех открывает для себя абсурдные стороны его собственной жизни и бытия.

«Каждая культура делает свой вклад, и театр абсурда разных стран обладает национальным своеобразием, – считает Эсслин. – Английский театр абсурда помещает человека в конкретные социальные условия, свойственные английскому укладу». Галина Зальцман, будто оспаривая это утверждение Эсслина, «космополитизировала» или, лучше, – «интернационализировала» Розенкранца и Гильденстерна, а заодно и актёров, которых они повстречали. Она не стала наряжать их в костюмы эпохи королевы Елизаветы I. Её Розенкранц и Гильденстерн одеты в современные цивильные костюмы. Да и костюмы актёров (тех, кто в спектакле играет бродячих артистов) не имеют ничего общего с шекспировскими. Только Клавдий и Гертруда появляются в одеяниях XVI века, точнее, они помещены в некие скафандры, стилизованные под костюмы той эпохи, и они как бы вылупляются из них в наш мир, как из скорлупы.

А ещё в постановке не понятно, кто зритель, а кто – артист: сцена в спектакле – зеркальное отражение зрительного зала, действие большей частью происходит между рядами того зала, что – сцена. Логичный ход, учитывая, что один из шекспировских героев, а именно Жак в комедии «Как вам это понравится» заявляет: «Весь мир театр, а в нём женщины и мужчины – все актёры».    

«В сложные времена возрастает интерес к театру абсурда» – так объяснила Галина Зальцман то, по какой причине она взялась за абсурдистское произведение Стоппарда. То есть по её логике получается, что язык абсурда обладает терапевтическими, то есть лечебными, свойствами, и режиссёр, который ставит абсурдистский спектакль в «сложные времена» возлагает на себя функции терапевта, лекаря. А почему бы и нет? Мы же помним, что парадоксы театра абсурда имеют комический эффект, а лучшая терапия, как замечают некоторые психологи, это – терапия смехом.

Наверняка зрители, захваченные постановкой Зальцман, вспомнили о том или ином проявлении абсурда, которого так много в наши сложные времена. Чтобы не политизировать текст, не будем перечислять эти проявления. Тем более, что одни принимают за абсурд одно, а другие – другое. И тем более, что режиссёр Галина Зальцман нас предупредила: «Несмотря на всю кажущуюся реалистичность ситуации, мы, как и Стоппард, лишь показываем модель мира, для нас всё происходящее в пьесе – только представление, только театр».

Премьера «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в «Театре на Васильевском» прошла в рамках ЛОФТ (Ленинградского областного фестиваля театров), который закончится 8 мая.

Дмитрий Жвания

Читайте таже:

Вам будет интересно