110 лет назад, 18 июня 1909 года, в селе Александровка Таловского района Воронежской области родился Пётр Афанасьевич Трайнин. Этот простой деревенский парень, сменив рычаги колхозного трактора на танковые, будет удостоен звания Героя Советского Союза, а спустя всего два года после окончания войны и звания Героя Социалистического труда. Он станет одним из одиннадцати советских граждан, удостоенных этих двух наград за всю историю СССР и вторым — после Иосифа Сталина.
Начало пути
Пётр Трайнин родился в простой крестьянской семье, в которой кроме него было ещё двенадцать детей. Отец и мать трудились в колхозе, а Петя, с детства бредивший техникой, в 17 лет оформился помощником тракториста. Как вспоминает в своих мемуарах сам Трайнин, трактор в колхозе был один – американский, марки «Ойль-Пулль», и деревенским жителям он казался настоящим чудом. Спустя два года Пётр, окончив курсы, сам стал трактористом. А в 1931 году его судьба сделала резкий поворот, на долгие годы связав воронежского парня со Средней Азией. Толчком для этого стал разговор с главным механизатором колхоза Колесниковым, пользовавшимся большим авторитетом у Петра. Вот как он пишет об этом в своей книге «Солдатское поле»:
«Вот и сейчас я заглянул к Колесниковым. Просто так, на огонёк.
— Что-то ты, Петя, больно уж смурным в последнее время ходишь, — вгляделся в меня Герасим Андреевич. — Или работа не по душе? Может, обидел кто?
— Да нет, не обидели, — ответил я. — А что смурной… Скучно что-то мне, Герасим Андреевич. Душа простора просит, а у нас…
— Понимаю, — согласился Колесников, — развернуться вам, молодым, негде. Взять хотя бы наше хозяйство, земли — кот наплакал. А вам, молодым, просторы эвон какие нужны! Конечно, придёт время, у нас тоже большие дела начнутся. Но пока… Пока езжал бы ты, Петя, в другие края.
— Но куда, Герасим Андреевич? Я ведь не один. Жена, сыну ещё года нет…
— Жена с сыном у нас пока поживут. Места хватит, да и Акулине Егоровне помощница нужна. А поезжай ты… в Среднюю Азию. Да-да, туда! Вон в газетах-то пишут — большие дела там начинаются, молодёжь кличут сельское хозяйство поднимать! Там, правда, потрудней нашего будет. Бывал я в тех краях, когда ещё басмачей гоняли. Земли там серьёзные, большого труда требуют. Но того, кто руки к ним приложит, сил и пота не пожалеет, того они щедро награждают. Вот и езжай туда, продолжай писать свою биографию. Не дрогнешь, выдюжишь — хорошая она у тебя получится, интересная!».
И Пётр Трайнин, оставив жену с малолетним ребёнком в деревне, вместе с несколькими товарищами поехал в Ташкент. По прибытии их направили в совхоз «Яккобаг» («Зелёное яблоко»), расположенный в Кашкадарьинской долине на юге Узбекистана, и включили в тракторную бригаду.
Потекли трудовые будни. Вскоре к Петру приехали его жена с ребёнком, и он продлил договор с узбекским совхозом, проработав в нём до 1941 года. Интересно, что вскоре после приезда его бригаде пришлось столкнуться с басмачами, до полусмерти избившими одного из трактористов, и столкнувшими его трактор в глубокий овраг:
«Отдельные группы численностью по три-четыре человека, а также бандиты-одиночки ещё долго вредили колхозам и совхозам. Портили инвентарь, разворовывали и уничтожали семенное зерно, запугивали декхан или же совершали вот такие налёты, как на нашего тракториста.
Всё это было делом рук местного муллы. Ведь согласно корану земля, как бесценный дар аллаха, должна обрабатываться только руками правоверных или при помощи животных. Машины же всех марок, по утверждению муллы, были творением шайтана, и земля, обработанная “шайтан-арбой”, либо вовсе не родит, либо родит самого шайтана. Как тут было заманить узбекского паренька на трактор?! Как вырвать людей из-под влияния муллы?!
Выход был один — добиться на обработанной трактором земле отменного урожая. И мы смотрели на поле совхоза “Яккобаг”, как на поле боя, на котором даём сражение мулле, корану и религиозным убеждениям декхан. Мы не могли, не имели права проиграть это сражение! Потом, после первой победы, мы можем оправдать любую неудачу, любое поражение. Но наш первый бой мы должны были выиграть во что бы то ни стало».
…В начале 1941 года Трайнин перешёл на должность заведующего автохозяйством зерносовхоза «Галля-Арал», что под Самаркандом. А вскоре началась война… В сентябре Пётр, получив повестку, отправился в Таджикистан, где формировался 27-й бронедивизион. Трайнин назначили механиком-водителем лёгкого танка БТ-7 («бэтушки», как ласково называли их танкисты), а в ноябре его часть перебросили под Москву.
Битва под Москвой
Подразделение Трайнина прибыло под Солнечногорск в самый разгар операции «Тайфун» — решающего наступления немцев на Москву. При выгрузке танков из эшелона, тот подвергся налёту «юнкерсов», и часть техники была повреждена. А вскоре Петру предстояло пройти первое боевое крещение:
«Уже в ночь на 16 ноября мы получили приказ выступить в направлении севернее Волоколамска. На рассвете после короткой, но довольно мощной артиллерийской подготовки и авиационного налёта танки и пехота противника перешли в наступление. Началась та самая операция, о которой в своё время говорилось в обращении Военного совета фронта. Она по замыслу гитлеровцев должна была закончиться взятием советской столицы.
Наш бронедивизион, находившийся в резерве командира дивизии, расположился в небольшом лесочке, что рядом с деревней Кутьино. В полдень мы получили приказ комдива контратаковать танки противника, уже потеснившие левый фланг нашего соединения…
Местность, простиравшаяся перед нами, была открытой, слабо пересечённой, поэтому мы хорошо просматривали весь боевой порядок вражеских машин. Они шли на Кутьино в линию, шли не спеша, уверенные, вероятно, в своей неуязвимости. То и дело вели огонь по деревне.
Скрытно проведя свои танки вдоль опушки леса, мы вскоре оказались против правого фланга гитлеровцев.
Развернулись уступом влево и по приказу командира дивизиона ринулись в атаку.
Наш взвод действовал на правом, заходящем в тыл фашистам фланге дивизиона. До вражеских машин было каких-нибудь метров 600–700, не больше. Я тут же наметил себе танк, идущий под острым углом к курсу моего движения и повёл “бэтушку” прямо на его борт. Отчётливо видел, как с дульного среза его пушки то и дело срывались тугие облачка белого дыма, а от башни почти непрерывным пунктиром тянулась к деревне цветастая пулемётная трасса. “Не жалеет, сволочь, патронов!” — мелькнула в голове мысль. Мы же пока берегли каждый патрон, каждый снаряд.
Вдруг выбранный мною танк, не меняя курса движения, начал медленно разворачивать башню в нашу сторону. Ствол его пушки, покачиваясь, плыл и плыл, пока чёрное очко среза не замерло, как показалось, точно на моей машине. И словно сама смерть холодно и немигающе глянула прямо в душу. Меня так морозом по коже и дерануло. “Стреляй, — кричу, — командир! Чего ждёшь?!” Кричать-то кричу, но отлично понимаю, что из-за рёва двигателя никто моего вопля конечно же не слышит.
И тут каким-то шестым чувством угадываю, что и наше орудие готово к выстрелу. Как учили на полигоне, выравниваю танк, сбрасываю обороты двигателя, чтобы машина пошла ровнее. И…
Выстрела я тоже не слышал. Лишь по тому, как дрогнул корпус, понял, что командир выстрелил. И тут же нога будто сама вдавилась в педаль подачи топлива, а правая рука рывком потянула рычаг на себя — двигатель взревел, танк стремительно рванулся вперед и вправо. Через секунду левая рука уже до отказа тянула свой рычаг — и “бэтушка” метнулась влево, уходя от прицельного огня вражеского танка.
В том, в первом в моей жизни бою, я действовал как будто в кошмарном сне.
И всё-таки тот танк мы подбили. Ибо вскоре в наушниках танкошлема раздался глуховатый, подрагивающий от радости голос командира: “Есть один, Петя! Держи левее, к деревне, следи за соседними машинами, не отрывайся от них!” Уже разворачивая танк на заданный мне курс, краем глаза засёк стоявший неподвижно фашистский Т-III, окутанный густой и чёрной как смоль пеленой дыма. Наш это или не наш — уточнять у старшего сержанта не стал. Важно было, что стоял и горел танк врага, а кто его поджёг — особого значения не имело».
В ходе немецкого наступления и последующего контрнаступления советских войск под Москвой экипажу танка Трайнина доведётся участвовать во многих боях. После откомандирования в тыл на переподготовку он будет повышен до старшего сержанта и сменит свою «бэтушку» на английский танк «Валлентайн», поставлявшийся в СССР по ленд-лизу. Оценку этому образцу союзной техники Трайнин даёт крайне низкую:
«“Валентайн”, который мне вручили, оказался довольно слабой и тихоходной машиной. Максимальная скорость его — 26 километров в час, манёвренность — весьма ограниченная. Узкая, как и у немецких танков, гусеница была непригодна для движения по болотистой местности, она пробуксовывала на размокшем глинистом грунте, на подъёмах. Выручила опять же русская смекалка: часть траков мы сразу перевернули гребнем наизнанку, чтобы ими, как шпорами, гусеница могла цепляться за грунт и не пробуксовывать.
Но “модернизация” таила и немалые неприятности. Танк с такой гусеницей трясло, как в лихорадке, даже на ровном месте, что затрудняло экипажу ведение огня из пушки и пулемёта с ходу. Командованию пришлось из-за этого вводить специальные танкострелковые тренировки, чтобы люди приспособились к этим трудностям».
На легендарную «тридцатьчетверку» Трайнин пересядет только в январе 1943 года, когда, после лечения от последствий ранения, полученного в августе 1942 года западнее Калуги, будет зачислен в 150-ю отдельную танковую бригаду 60-й армии, дислоцированную южнее Воронежа. С этой бригадой он дойдет до Берлина и Праги.
Боевой подвиг
В составе 150-й отдельной танковой бригады, Трайнин примет участие в освобождении восточной Украины, а также в Курской битве, в том числе в знаменитом сражении под Прохоровкой. Правда, под Прохоровкой бригада предпримет только одну атаку, после чего её отведут в резерв.
После окончания Курской битвы 150-я бригада устремится к Днепру и предпримет его форсирование в районе деревни Страхолесье, где Пётр Трайнин совершит свой подвиг:
«Накануне боя за мост, танкистов всех трёх экипажей вызвал к себе командир батальона майор Безруков. Сказал:
— В ваших руках, товарищи, находится судьба батальона. Сумеете прорваться через мост, заминированный толом, возьмём село малой кровью. Не прорветесь, всё равно овладеем Страхолесьем, но уже дорогой ценой, положим немало ваших же боевых товарищей. Так что…
На рассвете 2 октября наши три танка уже заняли исходное положение на окраине небольшого хуторка Купанов. То и дело поглядываем на часы. Как медленно тянется время!
Где-то в 5.15 загремели орудийные выстрелы. Сомнений нет, это одна из рот батальона атакует северо-западную окраину Страхолесья. Значит, скоро и наш черёд.
И действительно, ровно в 5.30 комбат подал нам сигнал на выход.
Расстояние от Купанова до моста проскочили за каких-нибудь четыре-пять минут. Противник не успел (или не захотел, выжидал) открыть огня, как я уже был у самого моста. Сразу же на глаз определил, что расстояние от тола до левой кромки моста чуть меньше ширины танковой колеи. Значит, если правую гусеницу пустить впритык к толу, то левая будет идти даже с некоторым выносом за проезжую часть моста. Тут уж всё решают сантиметры. И выдержка. Дрогнет рука, передержит левый рычаг хотя бы на мгновение, и… Спокойствие, только спокойствие!
Въехав на мост, я постарался забыть, что веду танк по мосту, который каждую секунду может взлететь вместе со мной на воздух, что на меня почти в упор наведены вражеские орудия. Всё внимание — левой гусенице. Ведь одно неверное движение, и танк рухнет в воду.
Конец моста я угадал каким-то шестым чувством. И что было силы рванул на себя правый рычаг, до отказа вдавил педаль подачи топлива. Этот манёвр я мысленно продумал уже, наверное, тысячу раз. Он сразу же оставлял в стороне смертоносную кучу тола, выводил борт машины из-под возможного огня орудий, скрытых где-то слева от моста, разворачивал танк более надёжной лобовой броней против вражеской полубатареи, прикрывавшей мост справа. И всё достигалось одним этим маневром.
Итак, я рванул правый рычаг. Тридцатьчетвёрку развернуло, её корма едва ли не на треть зависла над рекой. Но передние траки гусениц уже прочно вцепились в грунт, танк влетел на берег и устремился на пушки врага. Доли секунды понадобились мне на то, чтобы набрать скорость и переключиться на высшую передачу. И уже через считанные минуты танк подмял под себя одно за другим все три фашистских орудия. Вот только бы не получить снаряд слева, от пока ещё не выявленной нами вражеской батареи…
— Давай быстро в проулок, а затем огородами снова к мосту! — услышал я в наушниках голос командира. — Надо найти ту проклятую батарею.
Мы увидели её сразу, едва выскочили на огороды. Причём нам удалось выйти к огневым позициям батареи с тыла. Расчёты расстреляли из пулеметов, а орудия давить не стали. Ещё, глядишь, и нам послужат…
А по мосту тем временем уже шли остальные танки батальона. И тут же вступали в бой на улицах села. Он был трудным, длился не час и не два. И всё-таки к утру 3 октября мы подавили последние очаги сопротивления гитлеровцев в Страхолесье».
Но не успели советские части закрепиться на плацдарме, как немцы перешли в контратаку при поддержке пикирующих бомбардировщиков. Вскоре бригада потеряла половину своих танков. Бой длился несколько дней:
«В 20.00 противник кинул против нашего батальона уже довольно значительные силы. Бой шёл до полной темноты. Мы удержали свой рубеж. Но какой ценой! В батальоне остался один-единственный танк — наш, да и тот мог вести огонь лишь с места, так как имел серьёзные повреждения ходовой части и двигателя. Мы тут же окопали его, превратив в неподвижную огневую точку.
Днём до десяти фашистских танков с десантом пехоты попытались обойти наши позиции с юга и, прижав нас к болоту, уничтожить. Две “пантеры” оказались вблизи огневой позиции моего танка, стоявшего, как уже говорилось выше, в окопе. Экипаж тут же уничтожил эти вражеские машины. Но одна из “пантер”, уже горя, успела всё-таки достать снарядом и наш танк. Были повреждены механизмы поворота башни и вертикальной наводки орудия. Экипаж тут же покинул танк и занял оборону рядом с другими экипажами батальона, уже давно сражавшимися как пехота. Меня же старший лейтенант Назаренко оставил для охраны и обороны покалеченного танка.
Внимательно осмотрев повреждения, я пришёл к выводу, что механизм поворота башни выведен из строя основательно и потребует серьёзного ремонта. А вот механизм вертикальной наводки орудия можно, кажется, восстановить своими силами. Решил попробовать. Но только принялся за работу, как заметил, что к позиции нашего танка крадётся группа гитлеровцев.
Решение пришло мгновенно. Быстро сняв курсовой пулемёт, я выставил его в открытый люк механика-водителя и начал поливать гитлеровцев огнём. Они тут же залегли, а затем повернули назад.
Вернулся к орудию. Минут через десять механизм вертикальной наводки орудия заработал. Теперь наш танк мог действовать почти как самоходка. Правда, огонь можно было вести только в одном направлении, но и это уже было что-то.
В это время гитлеровцы, решив, видимо, разделаться с нашим последним танком, выкатили на прямую наводку противотанковое орудие. Я тут же зарядил своё. И пока вражеский расчёт устанавливал орудие на позиции, успел тщательно прицелиться и выстрелить. И ведь попал!
Но тут снова начала наседать фашистская пехота, и я повторно взялся за пулемёт…
Многие бойцы и командиры нашей бригады за мужество и отвагу, проявленные в боях на плацдарме в районе Страхолесья, были награждены орденами и медалями. А 17 октября к нам пришло известие о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР майору Безрукову, капитанам Асессорову и Захарченко, лейтенанту Ачкасову, ефрейтору Артёменко и мне, старшине Трайнину, присвоено высокое звание Героя Советского Союза».
Впереди Петра Трайнина ждут бои за освобождение Западной Украины и Польши, участие в Берлинской операции, взятие Дрездена и освобождение Праги.
К концу войны Герой Советского Союза гвардии старшина Трайнин будет награждён двумя орденами Красной Звезды, а также орденом Отечественной войны 1-й и 2-й степени.
Сам он так оценивал свой боевой опыт:
«Я был на войне механиком-водителем танка. Но сколько раз мне приходилось браться и за автомат, гранату, вступать в рукопашную схватку! В районе Страхолесья, когда я остался один в подбитом танке, мне пришлось не только вести огонь из пулемёта, но и сесть за прицел пушки, чтобы вступить в единоборство с вражеским противотанковым орудием. И не владей я огневым делом, проиграл бы ту артиллерийскую дуэль.
Когда говорят — герой, то, как правило, подразумевают под этим — смелый, человек без страха. Мне кажется, что это неверно. Смелый — совсем не значит бесстрашный. Мне, например, не раз становилось на войне страшно. И если я ни разу не поддался этому чувству, то лишь потому, что был совершенно уверен, что обязательно найду выход из критической ситуации.
А уверенность мне придавала надёжная боевая выучка, большой довоенный опыт механизатора. Ведь через мои руки прошли различные марки тракторов, комбайнов, автомобилей, как отечественных, так и иностранных. Общение с самой разнообразной техникой выработало у меня навыки, которые помогли мне быстро разобраться и с танком, этой грозной боевой машиной».
Трудовой подвиг
Поздней осенью 1945 года Пётр Трайнин вернулся в узбекский совхоз «Галля-Арал», где его назначили главным механиком. Ситуация в совхозе была сложная. Из двухсот его механизаторов, ушедших на фронт, обратно вернулось… только двенадцать. Да и из них половина была инвалидами. Тогда Трайнин организовал курсы трактористов и комбайнёров, на которые привлёк молодёжь из соседних сёл. Это вскоре дало свои плоды: в ходе уборочной страды 1946 года удалось собрать 8,5 центнера зерна с гектара – очень неплохой результат. Ну а в следующем году был установлен рекорд, весть о котором разнеслась во все концы страны:
«Наш машинный парк пополнился новой техникой, которой управляли свои собственные кадры механизаторов. Основу их, как и прежде, составляла молодёжь — энергичная, настойчивая, перспективная!
Мы своевременно и с высоким качеством закончили весь цикл весенних полевых работ. Увеличили площадь зелёных насаждений, возродили посевы кормовых трав.
И тем самым вновь перешли к многопольной системе, от которой совхоз вынужден был отказаться в период войны.
Ещё до войны я часто задавался вопросом: почему наш бедный на урожаи совхоз всё же назывался “Галля-Арал”? Ведь это в переводе с узбекского означает не что иное, как “Море зерна”. Но в памятном 1947 году пришлось удивиться прозорливости и мудрости того человека, который дал совхозу это имя. Теперь именно хлебное море колыхалось под ветром в долинах гор Кайташ, Актау и Губдунтау. И даже эти горы, пережившие тысячи столетий, дивились, казалось, этому невиданному, рукотворному золотому чуду.
С пяти тысяч гектаров из восемнадцати мы собрали в 1947 году по 25 центнеров зерна. А на пятистах гектарах опытных полей урожай достиг даже 31,6 центнера! Это была невиданная доселе победа. Для здешних земель — рекорд!».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 апреля 1948 года директору совхоза «Галля-Арал» Ивану Лазареву, главному агроному Павлу Стрельцову, управляющему 3-м участком Николаю Екимову, механизатору Ивану Кадомцеву и главному механизатору Петру Трайнину было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Ещё 27 работников совхоза были удостоены орденов и медалей.
Таким образом, Пётр Трайнин стал вторым после руководителя СССР Иосифа Сталина гражданином страны, удостоенным двух высших званий — Героя Советского Союза и Героя Социалистического труда.
Впоследствии этой «двойной» награды удостоится всего девять человек. Это – легендарная лётчица Валентина Гризодубова, комбайнёр Василий Головченко, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пётр Машеров, председатель колхоза «Рассвет», один из руководителей партизанского движения в Белоруссии Кирилл Орловский, главнокомандующий ПВО СССР генерал армии Иван Третьяк, маршал Советского Союза Климент Ворошилов, министр обороны СССР маршал Дмитрий Устинов, Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв, ну и разумеется Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев.
…Пётр Трайнин с 1952 по 1974 год проработал на одном месте – в племсовхозе № 8 в Самаркандской области. В 1975 году вышел на пенсию и поселился в Белгороде, где и скончался в 1978 году.
Его многочисленное потомство – восемь внуков и внучек и девять правнуков и правнучек, живёт в России, на Украине и в Казахстане.
В парке Победы в центре Белгорода установлен бюст Петру Трайнину. Также его бронзовый бюст стоит в поселке Таловая – административном центре района, где расположена его родная Александровка.
Игорь ЧЕРЕВКО
