Рассуждать, тем более вслух, о таких трагедиях, как та, что недавно произошла на донской земле (точнее, под землей), одновременно не хочется и… разумеется, избегу малоуместного слова «хочется». Просто — нужно.
Не хочется — из-за географической и, соответственно, эмоциональной близости произошедшего лично мне. Нужно — ровно по той же причине. Не хочется — из-за жутковатой обыденности таганрогской гибели рабочих. Нужно — ровно поэтому же.
Противоречивость, контрастность восприятия этой истории и в первую очередь сама история сполна отражают противоречия и контрасты современной России.
Как под землёй рабочих вдруг — на самом деле не «вдруг», а по-своему логично — встретил смертоносный метан, так и в России в целом. Под радующим глаз лояльных власти людей изобилием гаджетов и иномарок (зачастую кредитных), отдельными масштабно-выставочными инфраструктурными проектами и престижными «стройками века» к мундиалям, олимпиадам и универсиадам скрывается последняя степень износа и развала советской инфраструктуры, повсеместное подчёркнутое пренебрежение правилами безопасности, столь же пренебрежительное отношение к человеку труда — и тяжёлая бедность этого самого человека труда, заставляющего его ради заработка плевать на собственную жизнь и здоровье. Не в ЧВК с автоматом, так в ядовитый колодец с гаечным ключом.
То же и с базовыми характеристиками и сущностными чертами отечественной хозяйственно-экономической реальности, где причудливо смешались самые разные доктрины и формации. Высокая степень «огосударствления» экономики вовсе не синонимична её социальности, ибо государство у нас первый либерал в плане разнообразных «оптимизаций» и отношения к людям. При этом целые отрасли, территории, регионы и куски формально капиталистической экономики у нас вполне феодально отдаются на кормление «правильным», чиновным или олигархическим. Пока не совсем официально, но уже почти. Зато вполне официально «огосударствление» соседствует с приватизацией сферы ЖКХ и объектов данной сферы, всех этих потенциально смертоносных колодцев и коллекторов, которые становятся уже совместным объектом кормления организаторов тендеров и «нужных» подрядчиков.
Впрочем, правила безопасности и контроль за состоянием объектов и оборудования в равной степени касаются как государственных, так и частных организаций и предприятий. Конечно, если речь о стране, претендующей на статус развитой. В наших текущих условиях, к сожалению, речь идёт о равной степени… отсутствия. Разница между тем, нанимает тебя частник, чиновник или частник с лёгкой руки чиновника, повсеместно близка к нулевой.
Как надзирающие органы выполняют свою прямую работу, то есть надзирают за частной собственностью, мы видели не раз. Взять хотя бы последние пару лет. То происходит прорыв технологической дамбы компании «Сибзолото» на реке Сейба, гибнут десятки людей, и выясняется, что дамба и вообще весь комплекс сооружений был возведён незаконно, халтурно и лицами без специального образования, а к работникам относились по принципу: «Столяра или электрика, когда не было для него работы, начальник участка отправил помогать менять гусеницы на экскаваторе. В процессе установки у него рука куда-то попала, пережало, и он поехал лечиться, у него производственная травма. А когда вернулся, ему говорят: “Так ты два дня назад уволился, до этого случая. Ждали, пока ты поедешь домой. Ты зачем вообще полез к этому экскаватору?”». То произойдёт разрушение резервуара на территории ТЭЦ-3 «Норильского никеля» с ужасающими последствиями для северной природы и экосистемы, а затем выяснится, что оный резервуар, которому документально предписывался так и не проведённый ремонт, эксплуатировался при прямом попустительстве «Ростехнадзора».
Там, где речь о чем-то государственно-муниципальном, всё сложнее… и легче одновременно. Всё вроде прозрачнее и одновременно более семейно. Впрочем, повторюсь, где у нас заканчивается коррумпированное либерально-олигархическое государство и начинаются кормящиеся от государства олигархи, обычные любители сомнительной наживы и либеральные любители «невидимой руки рынка» и «атланта, расправляющего плечи», понять мудрено. Перед нами то ли уроборос, то ли нанайские мальчики, даже для вида не изображающие борьбу.
Коснусь ещё лексики описания произошедшего. Директор таганрогского водоканала Евгений Плетменцев употребил выражение «несчастный случай», за что был справедливо раскритикован профессором кафедры «Водоснабжение и водоотведение» Донского гостехуниверситета Николаем Серпокрыловым, обвинившим Плетменцева в профессиональной безграмотности и сказавшим о давно сформировавшихся причинно-следственных связях.
Профессор, человек заслуженный и с безупречной репутацией, абсолютно прав. Но и он, и директор водоканала заочно спорят о слове «случай», то есть что-то не зависящее от воли человека. Между тем, важно в том числе и словосочетание, а его обычно употребляют по отношению к чему-то менее зловещему, чем гибель одиннадцати человек и огромный ущерб здоровью ещё нескольких. Слово «трагедия», употребленное, кстати, в комментарии Серпокрылова, выглядит уместнее. С формальной технической точки зрения Чернобыль — это авария. С точки зрения последствий, в социально-гуманитарном разрезе — катастрофа.
Плетменцев формально прав в рамках собственной точки зрения, не суть важно, искренней или лукавой. И лексически, и технически это несчастный случай. Проблема в том, что и лексически, и технически всё обстоит иначе. Перед нами закономерная трагедия.
P.S. Ещё один отблеск злой иронии, отчасти связанный с игрой слов, заключается в том, что смертоносная утечка природного газа произошла вскоре после заявления вице-премьера Новака о нехватке денег на пафосно разрекламированную газификацию регионов.
