В декабре 2021 года будет 30 лет, как распался СССР. Для одних грустный юбилей, для других — радостный, а третьи его и не заметят вовсе — им всё равно. Об эпохе нужно судить по её людям. Что собой представлял послевоенный СССР, мы знаем по историческим вехам: возрождение, освоение целины, первый искусственный спутник Земли, первый человек в космосе, БАМ. Но что за люди его населяли? Как и чем они жили? Чем увлекались? Как учились? Какие планы строили на жизнь?
Знакомьтесь — Владимир Петрович Казуров. Родился в апреле 1950 года. Простой инженер… А такой ли простой он? Судите сами. Перед вами — разговор Владимира Петровича с редактором «Родины на Неве» Дмитрием Жвания.
Дмитрий Жвания. Владимир Петрович, Вы родились 28 апреля 1950 года. Вы что-нибудь помните о Ленинграде конца 50-х — начала 60-х?
Владимир Петрович Казуров. Жили мы очень скромно. Я вообще средний брат. Был старший, но я его не видел, он, к сожалению, умер. Его звали Виктор. Родился он в 1946 году. А в 1949-м его уже не стало — умер в трёхлетнем возрасте. Жили мы на Калашниковской набережной, на берегу Невы (15 декабря 1952 года Калашниковская набережная была переименована в Синопскую — к 100-летию победы эскадры Российского флота в Синопской бухте во время Крымской войны — прим. ред.). У нас была комната в коммуналке — на восемь комнаток всего одна уборная, как пел Высоцкий. Разношёрстная там жила публика. Печное отопление. В 15-16 метровой комнате мы жили впятером: я, бабушка, брат, отец и мать. Сарай с дровами был недалеко. Была прачечная, деревянные ёмкости стояли, где домочадцы стирали своё белье. На кухне было две газовых плиты и десять кухонных столиков — какие у кого были. Готовили, естественно, по очереди, в туалет тоже очередь. Мы, дети, этого не знали, у нас горшки были.
Ванны не было. Отец водил нас в баню мыться. Очень много было инвалидов после войны. Отец всегда давал какие-то деньги мне и брату, чтобы мы отдали их инвалидам, которые сидели у входа в баню. Народ был не агрессивный. Как-то все уживались. Хотя и особой дружбы не было, хотя были и отщепенцы, алкоголики, ну, как всегда, в семье не без урода.
Воспитывала нас в основном бабушка. Отец с матерью всё время работали.
Д.Ж. А кем они работали?
В.П.К. Мать работала где-то паспортисткой, а отец военнослужащий.
Д.Ж. А в каких войсках он служил?
В.П.К. Он призвался в армию в 1941 году. До этого он в своём селе Баранчеевка, в Пензенской области работал учителем, дослужился до завуча школы, и оттуда призвался в погранвойска. Война началась для него сразу, через 10 минут они уже были в окружении. На заставе у них было 31 или 32 человека. В живых после войны остались только двое. И только где-то 1948-м или в 1951 году они узнали, что их только двое осталось. Он об этом не очень охотно рассказывал. Но кое-что удалось запомнить. К ним на заставу пришёл фашистский танк с открытым люком — немцы себя нагло вели. А среди сослуживцев отца был один ловкий парень Пётр Болота, его фамилия Болота, и он ловко метнул гранату, попал прямо в открытый люк в немецком танке. Естественно, повредил этот танк. После чего пограничники долго выбирались из окружения.
Д.Ж. Выбрались?
В.П.К. Да. Служебных собак они отпустили. В том районе было тоже много частей разбитых, понесших потери. Они объединились каким-то образом и пытались прорваться через линию фронта к нашим. Какой-то полковник говорит: «Вот вы, пограничники, народ обстрелянный, не то что новобранцы». Послал их в разведку. Сам он на броневике пробирался. Они (пограничники) прошли и не заметили в какой-то избе на перекрёстке в доме пулемётный расчёт фашистов. Отец доложил полковнику, что всё чисто. Поехал туда полковник на броневике и попал под обстрел. Отца к стенке пытались поставить за ложные сведения. К стенке его не поставили, но переживаний было много. Потом отец воевал. Несколько раз переходил туда-сюда линию фронта. По-фински он неплохо понимал и немного разговаривал, был хорошим лыжником. У нас на той стороне была агентурная разведка, и он стал, как я понял, её развивать.
Д.Ж. Он был офицером, когда вы родились?
В.П.К. Да, он был лейтенантом и дослужился до майора. По службе продвигался он хорошо и быстро. Но 1960-м году у него обнаружили туберкулез в открытой форме. Каверна образовалась очень большая, и его комиссовали из армии в чине майора в 1961 году. Так как у него выслуги лет не было, он получил достаточно скромную пенсию. Очень скромную — сто рублей. До деноминации — тысяча рублей.
Когда его комиссовали, мне шёл 12-й год. Тогда государство заботилось о людях. Отца лечили в санаториях. Трудновато приходилось жить на одну зарплату матери и пенсию отца. А мать работала паспортисткой за 70-80 рублей в месяц, не больше. Нам дали жильё. С Калашниковской набережной мы переехали в 1955-м или 1956-м на улицу Комиссара Смирнова, там я и пошёл в школу.
Затем отцу дали другую квартиру, и с Комиссара Смирнова мы переехали на Ланское шоссе, которое стало называться проспект Смирнова (в 1962—1991 годах — Ланское шоссе называлось проспектом Н. И. Смирнова — прим. ред.). Словом, переехали со Смирнова на Смирнова. Это была хрущёвка, двухкомнатная. Смежные комнаты. На пятерых дали нам двадцать четыре метра. Бабушка Матрёна Степановна Чернякова 1898 года рождения жила с нами. В 1967 году она умерла от сердечной недостаточности. Но она не была у нас прописана, поэтому на неё жильё не выделялось. Метры дали на четверых. Смежные комнаты, в общем — как одна комната, прихожая совсем маленькая, крохотная полтора квадратных метра. Вдвоём и не раздеться было. А по объёму воздуха эта комната даже меньше была, чем предыдущая. На улице Смирнова высокие потолки были — по три с половиной метра. А в хрущёвке едва два с половиной. Ну что дали — то дали… А в конце 1961 года, наша семья приобрела телевизор «Нева»!
А в 1960-1961-м нас с братом отравили на целый учебный год в санаторно-лесную школу в город Пушкин. Я там учился в четвёртом классе, брат в третьем. Там было пятиразовое питание, забота полная, закаливание, тысяча прогулок, витамины, рыбий жир каждый день, фрукты. А главное, что всё было бесплатно. Преподаватели тоже были хорошие. В четвёртом классе классной руководительнице у нас была Серафима Сергеевна. Воспитательницей была Надежда Николаевна. В общем, режим был хороший. Оздоровительная школа. И парки в Пушкине, конечно, прелесть. Александровский, Екатерининский мы всё время там гуляли и зимой, и летом. Я частенько езжу туда — на улицу Тельмана. Сейчас там санаторно-лесной школы уже нет, какая-то артель там располагается. Не могу сказать — какая. Но впечатления остались хорошие о лесной школе, о заботе. Один раз в месяц был родительский день. Приезжали родители, привозили, у кого чего было — сухари, сгущенку, а иногда даже вяленые бананы. Там я закончил четвёртый класс круглым отличником.
Затем я учился в школе №109 до восьмого класса. В восьмом классе как-то так получалось, что я олимпиады какие-то выигрывал и по физике, и по математике. Преподавательница, мой классный руководитель Розенталь, строгая, но справедливая, математичка, приходила к моей матери, Нине Егоровне, и говорила: «Вы знаете, парень неплохо учится, занимается. Сейчас как раз при университете ЛГУ есть подготовительные курсы на прикладную математику, я бы туда Вам советовала его отдать на них». Но мать ответила, что, к сожалению, финансовое положение у нас в семье очень тяжёлое, и поэтому никакого высшего образования у меня не будет. Надо меня пристроить в ПТУ или в ремесленное училище, чтобы, как можно быстрее я впрягался в помощь семье. А она, когда работала паспортисткой, меня оформляла истопником, хотя сама там топила, я после занятий в ней паспортный стол, он находился за Светлановской площадью, тоже подъезжал. Дрова носил, печки топил. Там печное отопление было.
Д.Ж. То есть у вас было больше склонности к точным наукам? Математикой любили заниматься, физикой?
В.П.К. Да, литературой не очень.
Д.Ж. Книжки не любили читать?
В.П.К. Нет, почему же. Любил читать. Отец как-то тоже включился в моё образование и воспитание. Сказал: «Иди не в ремесленное и не в ПТУ, а в техникум – в Ленинградский Радиополитехникум на иностранное отделение». Он как раз недалеко от Ланского шоссе на Светлановской площади находится. Я сдал экзамены: литературу на четыре, а остальные все на пять. В общем, поступил на иностранное отделение в 1965 году.
Д.Ж. Интересный выбор!
В.П.К. Преподавание велось на немецком языке, преподавательский состав – в основном немецкие специалисты, которые здесь писали кандидатские и докторские диссертации: приезжали в Союз и подрабатывали у нас в техникуме. Вели сопромат, технологию металлов, телевидение и радиолокацию.
Д.Ж. Значит, в школе вы учили немецкий язык? Учили, видимо, неплохо, если в техникуме сразу смогли учиться на немецком?
В.П.К. Я ходил на подготовительные курсы. Отец выделил какие-то средства, сорок рублей, по-моему, стоили подготовительные курсы в этом радиополитехникуме, они готовили к вступительным экзаменам, углублённо изучая немецкий язык. Я на эти подготовительные курсы ходил. И сдал я немецкий на пять.
Д.Ж. А в школе тоже немецкий язык был?
В.П.К. Да, тоже немецкий. Он мне легко давался. Не знаю… это зависит все от преподавателя. Она была немкой, устраивала всякие спектакли на немецком языке, мы должны были роли учить… интересно было. Сочинения писали. Как-то так получилось, что в техникуме вначале была разношерстная публика. Отсев был очень большой. За первый учебный год была отчислена добрая половина, в основном из-за плохого знания языка. Да и при поступлении в основном немецкий заваливали. Нужно было прочитать газетный текст. Такая газета была Neues Deutschland, она издавалась здесь в России, но на немецком языке. Из этой газеты надо было прочитать кусочек статьи, пересказать её на немецком языке. Потом выбиралась какая-нибудь тема для обсуждения, затем вопросы по грамматике, в общем, экзамен был весьма серьёзный. Через полгода резко поредели наши ряды в радиополитехникуме, потому что не все могли отвечать физику на немецком, мало было знать её и понимать, нужно было и отвечать на вопросы преподавателя. и Надо было писать контрольные работы и по математике, и по физике на немецком. Немецкий был каждый день в лингафонных классах, оснащённых магнитофонами «Яуза», был кинопроектор с фильмами на языке. Очень интересно, но, конечно, не все с этим справлялись. У нас даже черчение было на немецком языке. Штампы по-немецки оформляли… Наш старый преподаватель по черчению по фамилии Шнейдер тоже прекрасно владел немецким языком.
Д.Ж. Вторая половина 60-х годов. Ещё отголоски оттепели чувствуются — буги-вуги, рок-н-ролл, «Битлз» уже вовсю играют и знамениты.
В.П.К. Да, да, да.
Д.Ж. Расскажите что-нибудь об этой части жизни — подростковой. Стиляги разгуливают с коками по улицам, по Невскому проспекту. Вы тоже, наверное, гуляли по Невскому. Какая атмосфера вас окружала в том Ленинграде 60-х годов, о котором, так много сейчас говорят, вспоминают, снимают фильмы?
В.П.К. Меня это вообще-то не коснулось никак. У нас в группе учились ребята, у которых родители были ведущими инженерами, архитекторами, руководителями, занимали значимые посты, единственное, что они себе могли позволить, — это переносной магнитофон «Весна» на батарейках. И «Битлз» вовсю играл у нас на вечеринках. Ходить куда-то мы не ходили, потому что нагрузка была сумасшедшая. Наш техникумовский диплом даже приравнивался к институтскому, потому что там и высшая математика давалась, и сопромат. Писали курсовые работы тоже на немецком, и диплом я на немецком писал и защищал.
А дипломную практику проходил в ГДР, в городе, который тогда назывался Карл-Маркс-Штадт, а сейчас называется Хемниц (Кемниц). Там такая высшая инженерная школа есть Митвайда (Mittweida), она уже давным-давно отпраздновала своё столетие. Там я тоже учился и проходил практику, работал на немецких заводах RFT, «Эльфема», где делали и телевизоры, и всякую ерунду. Тоже впечатлений много было в 1968 году, как раз когда наши войска были введены в Чехословакию.
Д.Ж. Не только наши, но и войска ГДР тоже, об этом мало говорят.
В.П.К. Мы выходили в город погулять, посещали и Веймар, и Лейпциг. Наши войска двигались обратно уже, это был сентябрь-октябрь. Им давали деньги на какую-нибудь мелочь гэдээровскую. Мы им помогали купить всякие переводные картинки, а они нам рассказывали: «По нам ещё вчера стреляли». Для нас, конечно, это было шоком. Ещё вчера по ним стреляли, а сегодня они отправляются домой. Нам было 17-18 лет. Нас немцы приглашали в пивбары, мы сидели и пиво распивали, свободно себя чувствовали. Деньги мы зарабатывали на практике, и ещё на границе поменяли, поэтому там чувствовали мы себя очень неплохо.
Д.Ж. Наверняка был от КГБ куратор, который с вами гулял?
В.П.К. Для этого ангажировали учительницу по математике, она была там с нами и за всеми присматривала: кто, где, чего и с кем гуляет. Мы её вычислили быстро и при ней особо ничего не говорили.
Д.Ж. Честно говоря, вас как разведчиков готовили. А для чего такая потребность в специалистах по радио со таким глубоким знанием немецкого языка?
В.П.К. А специалистов требовалось много, и особенно технических. Подрабатывали переводами патентов или научно-технических статей. По окончанию техникума и сдачи госэкзаменов получали диплом техника, и переводчика-референта по научно-технической литературе. Я вот сейчас перевожу и редактирую книгу Курта Магнуса «Ракетные рабы. Немецкие исследователи за красной колючей проволокой» («Raketensklaven. Deutsche Forscher hinter rotem Stacheldraht»). Ведь Брауна американцы забрали из Германии после войны. А наши забрали Курта Магнуса, Гельмута Греттрупа, да и вообще, более семисот немецких специалистов. Они здесь работали под руководством Сергея Королёва, восстанавливали всю ракетную документацию. Делали пробные запуски. И это в книге всё прекрасно описано. Книга мощная! Четыреста страниц. Пишет человек, который был в этой группе. Занимался он гироскопами, отслеживанием полётов ракет, искал ошибки. Очень документально и интересно.
Д.Ж. Ваш отец, наверное, служил в главном разведывательном управлении, коли посоветовал Вам получать такое образование…
В.П.К. В общем-то, он не любил об этом говорить, то ли им не разрешали, то ли он не хотел. Что мне удалось ещё узнать, так это, что он готовил обмен. Если помните такого Фрэнсиса Пауэрса, который на самолёте-разведчике У-2 почти до Урала долетел, где его потом сбили нашими ракетами, потому что истребители не доставали. И этого Пауэрса потом обменяли на Абеля. Он был наш разведчик у американцев.
Д.Ж. По этой истории снят фильм «Мёртвый сезон», где в главной роли Донатас Банионис.
В.П.К. Да. Отец участвовал в подготовке этого обмена, но его, к сожалению, комиссовали из-за туберкулёза. К разведке он имел отношение. Это точно. Больше того, после техникума, по иронии судьбы, когда меня призвали в армию, и я попал в ту воинскую часть, которая засекла Фрэнсиса Паулюса.
Д.Ж. Вы служили в радиоразведке? В частях особого назначения?
В.П.К. Да, в ОСНАЗе.
Д.Ж. А сколько вы служили? Тогда уже два года служили или ещё три? Вас призвали в 1968 году?
В.П.К. В 1969 году. Я вот пришёл и служил два года, но там оставались те, кого призвали на три. В старой форме, ботинок не было, только сапоги, мундиры парадно-выходные. В общем, в старой форме я служил, но два года. И старики там буйствовали, потому что считалось, что им не повезло: им три, а нам два.
Продолжение:
