Повесть о любви, искалеченной войной

Vasilevskaya
Ванда Василевская (1905 — 1964)

Один мой знакомый из общественной организации «Офицеры России» всё время, что идёт Специальная военная операция, помогает нашим раненым бойцам, которых доставляют в петербургские госпитали. И он сообщил мне о неприятной тенденции: далеко не все жёны тяжелораненых, искалеченных героев выдерживают испытание, некоторые из них подают на развод…

Осуждать женщин, морализаторствовать я не буду, а напомню о великолепной повести «Просто любовь» несправедливо забытой польской и советской писательницы, обладательницы трёх Сталинских премий Ванды Василевской. Написала она её в 1944-м.

Итак. Молодая женщина Мария работает медицинской сестрой в московском госпитале, куда привозят бойцов Красной армии либо восстанавливаться от ран, либо умирать от них. Двенадцатичасовое дежурство Марии было позади, когда у искалеченного солдата случилась истерика. Он «белая мумия, обмотанная бинтами», вырывался из рук санитарок, крича: «Не хочу, не хочу, слышите, не хочу! Не надо мне вас, никого мне не надо! Уходите вон, стервы!».

«Что ты выделываешь! Как тебе не стыдно? Как можно так?» — сказала Мария, тихонько подойдя к нему, руку она положила «на обмотанную бинтами голову». «Ничего не хочу, ничего, слышите? Я хочу умереть, я имею на это право. Зачем вы измываетесь надо мной?» — продолжал кричать раненый, глядя на Марию единственным пылающим глазом. Но потом, немного успокоившись, он попросил Марию честно ответить на вопрос, хотела бы она жить дальше, потеряв, как он, глаз, руку и ногу.

«Может быть, и я желала бы умереть», — призналась Мария, но добавила: «Видишь ли, у меня есть муж. Муж на фронте. Может быть, в этот момент он ранен так же, как и ты. И я скажу тебе правду: если не может быть так, чтобы он вернулся невредимым, — пусть вернётся без рук, без ног, только бы вернулся. Мои руки будут его руками, моими глазами он будет смотреть на свет, только бы он был, только бы он был со мной». И Василевская поясняет: «Нет, она говорила не с раненым. Она умоляла судьбу, историю, беспощадный мир, чтобы Григорий вернулся. Ах, услышать ещё раз его голос, увидеть его улыбку, коснуться его рук, служить ему, быть возле него».

Вася, однорукий, одноногий и одноглазый парень, совсем ещё юноша, просит Марию достать из-под подушки письмо от его девушки и прочесть его вслух, что медсестра и сделала. Оля, девушка Васи, пишет: «Как бы ни было, я всё равно за тебя пойду, так ты напиши, куда тебя ранило, и хоть бы ты стал инвалидом, так ты не думай, потому что всё равно, я всегда такая же, как была… если надо, так я за тобой приеду». Вася мало-помалу успокоился, и затем, в другие дни, несколько раз просил Марию перечитать письмо от его невесты.

Вскоре Мария получила похоронку на мужа: капитан Григорий Иванович Чернов пал смертью храбрых… Но через некоторое время выясняется, что он жив. Израненного Чернова нашли без сознания, его документы выпали из кармана, и когда капитан, придя в себя, понял, что потерял руку, ногу и что-то странное происходит с его лицом, он решил выдать себя за другого человека, чтобы затем «затеряться в огромных просторах родины, смешаться с толпой миллионов людей, раз навсегда перестать быть Григорием Черновым». Но в далёком тыловом госпитале его опознала медсестра, подруга Марии.

И вот ещё больного Григория привозят в московский госпиталь, в котором работает его жена. Коллеги предупреждают Марию: муж её сильно изувечен, надо держать себя в руках, «он… болезненно впечатлителен… боится…».

«Хорошо, что в жилах нет крови, один лишь лёд, — описывает Василевская встречу Марии и Григория. — Там в кресле кто-то сидит. В первый момент она чуть не отпрянула, — это же ошибка. Какое счастье, что оледеневшее тело не слушается мыслей! Мария подходит к креслу. Перевязка сдвинута на голову. Он, видимо, хотел этого, требовал, чтобы её сдвинули, чтобы она сразу увидела. Ужасные багрово-синие ожоги. Толстые швы рубцов. Нечеловеческий, вдавленный внутрь глаз. Взгляд побежал дальше. Пустой рукав рубашки, толсто обмотанная бинтами, неподвижная нога в гипсе. Это был Григорий. Страшным усилием воли она овладела собой. Пошла, стала на колени перед креслом, зная, что так надо… с ужасом почувствовала, что её обнимает одна рука, единственная рука калеки. Она прислонилась головой к груди человека, мёртвыми губами прошептала имя: Григорий, Григорий…»

Тем временем к Васе приехала девушка, та самая его невеста Оля, чьё письмо ему читала Мария. Проходя мимо палаты, где лежал однорукий, одноногий и одноглазый Василий, она услышала смех и открыла дверь: «На стуле сидел совершенно одетый Вася. Жалобно свисал пустой рукав гимнастёрки. На недостающий глаз лихо надвинут чуб. Деревенская девушка стояла на коленях перед стулом и пыталась сколоть булавками подвёрнутую штанину, штанину, в которой не было ноги. И оба смеялись — Вася, глядя на её усилия, и стоящая на коленях девушка в платочке»… Девушка Оля сдержала обещание, данное ею в письме.

А Мария? А Мария, которая стыдила Васю за малодушие, не смогла принять мужа таким, в кого его превратила война: «В сердце, казалось, всё было мертво, прошло время великих волнений, надежд и тревог. Умерла не только любовь к Григорию — умерла она сама. Мария теперь была лишь своим собственным воспоминанием, бледным и мутным, как отражение в илистой воде. Сердце обросло жёсткой и шершавой корой, и внутрь не проникало ничто — ни радость, ни боль, ни свет, который прежде горел неугасимым огнём».

Григория выписывают из госпиталя, санитары привозят его домой… и Мария боится остаться с ним наедине, лечь рядом. Григорий, видя, что он стал для жены инородным телом, предлагает ей лечь спать на диван из другой комнаты: «Мария не смотрит на него. Под изумлённым взглядом матери она передвигает диван в комнату, где для него даже и места нет… Григорий ложится… отворачивается к стене. И Мария одна легла спать. Но сон не идёт. Сердце заливает мучительный стыд».

Выходит, она врала Васе, а Оля, простая деревенская девушка, оказалась сильнее её — она верна своим словам, а Мария нет?

Рядом с Марией всё время крутился доктор Виктор Воронцов, который вначале выдавал себя за друга семьи, но потом, когда Григорий вернулся домой калекой, начал убеждать его жену: «Ты должна жить жизнью нормального, здорового человека». И Мария поддаётся его уговорам, соглашается, конечно, не без внутренней борьбы, бросить Григория и уехать с Воронцовым в тбилисский госпиталь, куда он получил назначение.

Мария приходит на дежурство в госпиталь. В коридоре её останавливает высокая, стройная женщина. Она ищет мужа — полковника Анохина. «Я уезжала, то есть у меня некоторое время не было постоянного адреса, поэтому…», — объясняет жена полковника. А он умер от тяжёлого ранения в живот. Мария сообщает об этом полковнице. «Как это было? Вспомните, я хочу знать, я должна точно знать всё», — молит Марию женщина. Особенно для неё важно, о чём её муж спрашивал перед смертью. А спрашивал полковник новости последней сводки, не оставил он жене и прощального письма, хотя понимал всю тяжесть своего ранения. Уходя из этого мира, он не вспомнил о жене. И с ней, женой Анохина, случается истерический припадок. «Умер! Умер! Умер! — кричит она. — Умер! Умер! Умер!» Видимо, виновата была эта женщина перед мужем, и вот его нет на свете, и ничего не поправить.

А Мария? А Мария «вдруг, как при ослепительном свете молнии, как при ударе грома и грохоте валящихся огромных стен почувствовала, увидела, услышала неслыханную истину: Григорий жив!… Свет гремел, звенел, кричал тысячами голосов: Григорий жив!» Она бежит домой, где Григорий, инженер по профессии, учится чертить левой рукой: «Он был здесь. Живой. Сидел за столиком у окна… Было что-то детски беспомощное, детски жалобное во всей его фигуре, в том усилии, какое он вкладывал в свою работу, ещё не привыкши к своему увечью. Волна беспредельной нежности нахлынула на Марию. Она обижала ребёнка, беззащитного, несчастного ребёнка. Теперь она увидела ещё новый облик своей любви. Это был уже не только муж, любовник, товарищ, — это было единственное, любимое дитя, которое нуждалось в её покровительстве, помощи, в её нежной заботе».

Мария бросилась Григорию на колени, обняла его: «Да, да, это был её Гриша. Лицо её Гриши, смятое злой рукой войны, глаз, который обожгло пламя вражеского снаряда, вдавленный вглубь. Швы, шрамы, рубцы…» Но «он существует, он живой, можно прикоснуться к нему, почувствовать его руку на волосах, можно услышать, как громко бьётся его сердце»…

Словом, доктор Воронцов уехал в Тбилиси один.

В советской литературной критик повесть Ванды Василевской «Просто любовь» называли произведением «о величии советского гуманизма и силе духа». Я же намеренно не делаю заключений в стиле «мораль сей басни такова». Я пересказал повесть вкратце и пусть каждый делает выводы сам. К сожалению, она вновь обрела актуальность. Может быть, «Просто любовь» кому-то поможет в трудной ситуации.

Дебаты об обновлении школьной программы по литературе затихли, а жаль. Думаю, что «Просто любовь» заслуживает включения в неё.

Ванда Василевская написала и другие интересные произведения, которые сегодня воспринимаются несколько иначе, чем лет десять назад.

Дмитрий Жвания

Вам будет интересно