Есть произведения искусства, рассказывать о которых в прессе можно и нужно без всякого информационного повода. Одно из них – опера Дмитрия Шостаковича «Нос». Правда, сейчас для её представления повод имеется: 31 марта опера пройдёт на новой сцене Мариинского театра.
20-е годы. В молодой Советской России идёт поиск новых форм во всём: в политике, в экономике, в быту и, конечно же, в искусстве. Один из участников этого поиска – молодой ленинградский композитор Дмитрий Шостакович (родился в сентябре 1906 года). Он находится под впечатлением от опытов, который производит в театре Всеволод Мейерхольд. «Мейерхольд был пугалом для людей, которым претило новое, – делится с нами своими впечатлениями о великом режиссёре писатель Илья Эренбург в многотомной книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь», – его имя стало нарицательным; некоторые критики не замечали (или не хотели замечать), что Мейерхольд шёл дальше; они облаивали на полустанке, о котором он успел давно позабыть. Всеволод Эмильевич не страшился отступаться от эстетических концепций, которые ещё накануне казались ему правильными».
Юному Шостаковичу новое не претило. Он жадно искал его, не желая воспроизводить в своём творчестве классические зады. «Симфонизировал гоголевский текст не в виде “абсолютной”, “чистой” симфонии, а исходя из театральной симфонии, каковую формально представляет собой “Ревизор” в постановке Вс. Мейерхольда», – написал Дмитрий Дмитриевич в аспирантском отчёте за 1927-1928 годы.
Конец 20-х. Ещё можно было «симфонизировать» очень многое. Правда, «Ревизор» в постановке Всеволода Мейерхольда одобрили далеко не все. Уже начали раздаваться голоса обличителей «надругательства над классикой». «Мейерхольда обвиняли в искажении текста Гоголя, в кощунственном к нему отношении, – свидетельствует Илья Эренбург. «Конечно, – признаёт писатель, – его “Ревизор” не походил на те спектакли, которые я видел в детстве и в молодости; казалось, текст раздвинут, но в нём не было отсебятины – всё шло от Гоголя». Именно этот импульс – «всё шло от Гоголя» – и поймал молодой Шостакович.
По словам композитора, «Нос» он выбрал потому, что сюжет этой повести Гоголя позволял создать сатирическое произведение на эпоху Николая I в целом. «Музыка в этом спектакле не играет самодовлеющей роли, – писал Шостакович. – Здесь упор на подачу текста. Добавлю, что музыка не носит нарочито пародийной окраски. Нет! Несмотря на весь комизм происходящего на сцене, музыка не комикует. Считаю это правильным, так как Гоголь все комические происшествия излагает в серьёзном тоне. В этом сила и достоинство гоголевского юмора. Он не острит. Музыка тоже старается не острить».
Либретто опирается на подлинный текст повести, однако со значительными вставками — фрагментами и отдельными фразами из других сочинений писателя («Женитьбы», «Старосветских помещиков», «Мёртвых душ» и др.). «Авторы оперы придают гоголевской сатире ещё большую остроту, переведя камерный сюжет в рамки масштабного спектакля с развитыми ансамблями и массовыми сценами, расширив количество действующих лиц и введя новые эпизоды, – рассказывает советский музыковед Абрам Гозенпуд. – Так, например, добавлена большая массовая сцена поимки Носа, а в последней интермедии показан оживленный Невский проспект, толпа в Летнем саду, увлечённая сенсационным событием».
Дмитрий Дмитриевич писал, что «музыка в этом спектакле не играет самодовлеющей роли». Ему, конечно, видней. Однако нельзя не признать, что музыка оперы экспериментальна, авангардна. Это музыка революционного поиска. «Оркестр без устали устраивает фейерверки самых немыслимых тембров и звукосочетаний. Вокалисты, коих 69 штук, включая восьмерых дворников, восьмерых приживалок и десятерых полицейских, чихают, кашляют, визжат, кричат, всхлипывают и регулярно выходят далеко за пределы своих “нормальных” вокалистских регистров», – читаем мы в рецензии на премьеру «Носа» в Мариинском театре, опубликованной в газете «Коммерсант».
В другом отчёте мы читаем: «Музыкальный материал отличается крайней разнородностью. От сцены к сцене Шостакович обращается к различным музыкальным техникам и стилям, в связи с чем польки и галопы соседствуют с фугами и канонами, а пение под балалайку и романсовые мотивы — с атональными эпизодами. Гротескный дух оперы поддерживается множеством эксцентрических отступлений от канонов жанра. Это проявляется в нестандартном составе оркестра, включающего, помимо традиционных оркестровых инструментов, фортепиано, балалайки, домры, а также большое количество ударных; в необычных музыкальных решениях (например, первый антракт написан для одних ударных); в экспериментах с вокальными партиями».
Мировая премьера оперы «Нос» прошла в январе 1930 года в ленинградском Малом театре оперы и балета (МАЛЕГОТе; ныне – Михайловском театре). Спектакль вызывал большой интерес. Воодушевлённый Шостакович взялся за написание ещё одной авангардной оперы – «Леди Макбет Мценского уезда». Её тоже хвалили… пока в январе 1936 года на Фестивале советской музыки с поставкой не познакомились руководители советской компартии и государства: Иосиф Сталин, Вячеслав Молотов, Андрей Жданов и Анастас Микоян. Вскоре после этого в газете «Правда» вышла разгромная статья «Сумбур вместо музыки». Анонимный автор (сейчас известно, что её написал Давид Заславский) обвинял Шостаковича в написании музыки «шиворот-навыворот», в формализме и натурализме. После этого две оперы Дмитрия Дмитриевича надолго исчезли из репертуаров советских театров.
Постановка в Мариинском театре – третья по счёту. (После мировой премьеры в МАЛЕГОТе была ещё постановка в Камерном музыкальном театре Бориса Покровского в Москве в 1974-м). На мариинской сцене «Нос» поставил Юрий Александров, известный авторским прочтением оперного наследия. В отличие от предшественников он не рассматривает «Нос» как сатиру на царский режим или мещанство. «Для себя я называю этот спектакль “страсти по Ковалёву”. Для меня важны метания человека, когда бренное тело отделяется от души, когда они гоняются друг за другом в странном фантасмагорическом мире. Об этом спектакль – о поиске самого себя и о страшном фатуме, который преследует человека. Волею рока человек превращается в осколки самого себя. И самое страшное в этой истории то, что её герой и жертва – самый обычный человек, каких миллионы», – объясняет режиссёр.
«“Нос” Мариинского театра – ещё более хлопотливый спектакль, чем шостаковический оригинал, – то ли сетует, то ли восхищается рецензент из «Коммерсанта». – Блестящие декорации Зиновия Марголина – типичный петербургский двор-колодец, поставленный на попа, белый экран со скромным, но приятным и разнообразным видео, трубоподобная конструкция из металлической арматуры (смесь упавшей на бок башни Татлина с урбанистическими катакомбами, населяющими американские триллеры) – беспрестанно катаются по сцене и елозят вверх-вниз. Крыши домов регулярно распахиваются, являя взорам то гигантскую шинель (куда же в гоголевском спектакле без нее?), то разношёрстную, вовсе не обязательно участвующую в действии публику. С неба сваливаются стилизованные газетные гранки с объявлениями о пропавшем носе».
Итак, 31 марта, 19 часов – встреча с «Носом» Дмитрия Шостаковича на новой сцене Мариинского театра.
Подготовил Дмитрий Жвания
