Творчество Гоголя сейчас особенно интересно, ибо в нём проходит чёткая грань, разделяющая Россию и Украину. К тому же два этих понятия также состоят из разных ипостасей: будь то «политическая», «этническая» или, наконец, «литературная».
Понятия «Россия» и «Украина» в творчестве Гоголя взаимопроникают друг в друга в литературной ипостаси, а ещё они отрицают друг друга в политической, что непременно сказывается на литературной. Серая, бюрократическая Николаевская Россия со всеми её шинелями, мёртвыми душами и ревизорами сражается с белыми мазанками с соломенными крышами. Сражаются они за своё право доминировать в душе художника. И враждебны они именно потому, что включают в себя два национальных самосознания, а из всякого самосознания (субъектности) следует политика.
История взаимоотношений России и Украины в культурном смысле всегда была насыщена предчувствием борьбы. Привыкшая к вольницам, Украина была полна мятежными событиями, и казалось, что уже завтра она бросит вызов своему старшему брату. Гоголь начал своё творчество в самый первый период обособления украинской мысли от русской, и в этой истории ему пришлось сыграть особую роль.
Они, украинцы, преподают Гоголя как певца Полтавских хуторов, мифов и преданий своей древности. Мы преподаём позднего Гоголя как социального мыслителя, религиозного святотатца. Главной точкой в его биографии является написание «Мёртвых душ» и характерное для русского писателя религиозное помешательство. От этого Гоголя Фёдор Достоевский возьмёт всё, откровенно подражая ему в «Бедных людях».
Финалом же долгого противостояния (Гоголь прожил 42 года) стало то, что Русский Гоголь безостаточно поглотил Гоголя украинского. Гоголь забыл про Украину, хотя вполне мог бы пойти путём Тараса Шевченко. Но экзистенциальная глубина Николая Васильевича оказалась слишком велика, и потому помыслы окраинного национализма жали ему в плечах. В то же время вечные и неразрешимые дилеммы русского мира, «русская хандра», «природа нашей государственности», «православная традиция» и мрачное понятие «истории» сделались его паранойей. Гоголь отдавал себе отчёт в том, что первый выбор в основе своей тупиковый, и никак не хотел следовать цезаревской формуле «быть первым в провинции».
Это наглядно видно на примере двух редакций «Тараса Бульбы», в первой из которых Тарас представлен натуральным украинским борцом за незалежность, в то время как во второй этот вопрос сглажен.
Тема Украины исчерпалась в нём вместе со взрослением его души. Не Украина открыла Гоголю дорогу в пресловутое мессианство, но Россия, и только через Россию он воспринимал православие как философско-мировоззренческий комплекс.
Гоголь оставил Украину, но Украина не оставила его. Блестящий стилист и, по выражению того же Достоевского, «гений языка», он заваливает читателя всевозможными находками. Нужно понимать, что именно тот факт, что Гоголь формировался в двуязычной среде, сыграл в этом решающую роль. С одной стороны – домашний и привычный русский язык, а с другой – загадочный малоросский говор в окрестностях. В таких условиях невозможно воспринимать язык как данность: напротив, ты вынужден наблюдать за его механизмами, различиями и тонкостями. Как итог – та самая «лингвистичность», за которую Достоевский и прозвал Гоголя гением.
То, что он сохранит в себе до конца своих дней, – украинская тяга к острословию. Гоголь вывел русскую сатиру на новый уровень – тот самый уровень, когда смех настолько горький, злободневный, носящий на себе печать глубокой думы, что он превращается в настоящую трагикомедию. За это мы обязаны именно тому малоросскому колориту, хохляцкому остроумию.
Позже, когда Гоголь давно стал культурным достоянием, две эти грани, два этих Гоголя слились. Символисты Серебряного века искали в Гоголе то инфернальное, что нужно было им самим, идущим по тропам мистерии. И ничего не мешало читать Гоголя вдоль и поперёк. И только чуткий и проницательный Василий Розанов смог увидеть то противоречие, которое Гоголь нёс в себе – тот первоисточник его таланта, попирающий основы государства: «Нигилизм немыслим без Гоголя и до Гоголя». Трагикомедии русской жизни, подобно касанию Назарея, снимали с глаз зрителей пелену, оставляя их с печальными мыслями о своей стране. Недаром Николай I после премьеры «Ревизора» скажет: «Досталось всем… А больше всех – мне».
Гоголь дуалистичен до глубины души: всему сосуществует инфернальное и зоркое логическое начало. Гоголь – это, как сказали бы марксисты, – единство и борьба противоречий. Ведь украинский Гоголь без русского – ничтожно мал, а русский без украинского – не вполне Гоголь. Но прежде всего, Гоголь – это выбор. Выбор между чёртом и Иерусалимом, между «смириться» и «сражаться», между большим и малым, между Киевом и Москвой. Сейчас он – состоятельная политическая фигура, пример творческого слияния двух народов, сделавший выбор в культурной войне Запада и Востока. Ведь недаром историки признают как факт – уход киевских интеллектуалов в Москву был закономерностью, попыткой укрепить наш общий культурно-мировоззренческий фундамент, купол, под которым мы все живём. Очевидны были и другие – выбравшие идею слияния с Западом. Их имена теперь красуются на улицах украинской столицы.
Но тут необходимо сделать поправку, ибо понятие «культурная война между Западом и Востоком» может быть истолковано неверно. Во-первых, Гоголя никак нельзя назвать консерватором, если понимать, что собой представляла Россия того времени. Во-вторых, даже его «Мёртвые души» были написаны в благословенной Италии, культуру и литературу которой он знал блестяще. Но речь идёт об историческом видении всей ветви своей культуры, о преобладающих формах и тенденциях в развитии, то есть – о борьбе в высшей, в перспективной форме, а не в бытовой и примитивной.
Не стоит и говорить о том, что русская культура (а тем более – культура XIX века) – никакая не восточная. Речь идёт о борьбе за право нести одну идею в массы на определённом пространстве, речь идёт о видении будущего и прошлого. Между тем, не очень хотелось бы вкладывать целого Гоголя в прокрустово ложе политической пропаганды, ведь мы говорим об экзистенциальных материях. И вопрос состоит лишь в том, какие ветры будут дуть на этой земле, что будет постулироваться и продвигаться, а что будет отвергнуто и забыто.
Но в широком смысле, Украина по-прежнему стоит перед этой дилеммой. Украина, как и Гоголь, немыслима в своей полноте без России, но политически – это выбор, не имеющий компромисса: или Запад, или Восток (чаще превращая вопрос культуры в политический фарс, нежели в поиск истины). Но именно потому два периода творчества, столь отличные, даже враждебные друг другу, образуют единую ось гоголевского архетипа – мечущегося художника.
Либеральные литературоведы, тем временем, склонны рассматривать Гоголя как первую украинскую жертву русской экзистенциально-политической системы. Якобы Гоголь вдоволь насмотрелся на Россию, прознав бездны общества, смуту этого культурного пространства. В этом они все как один сходятся с украинским взглядом – Россия сгубила украинского художника. Но если Гоголь погиб, сгорел, подобно рукописи, то значит, и душа его страдала, так как может страдать только русская душа по своему Отечеству. Иностранец Гоголь никогда бы не прознал все мутные воды и недра русского сознания, ибо Россия для иностранца – ускользающая загадка. Но сердце писателя так больно Россией, что преисполненный помыслами изменить её, он невольно её уничтожает, беспристрастно отрезает отмирающее и больное, чтобы на этом месте родилось нечто свежее и зелёное.
Спор за наследие Гоголя – только миниатюрная, но, тем не менее, наглядная иллюстрация того противоречия между двумя народами, развитие которого нарастало от столетия к столетию. Вырывая у нас Гоголя, они хотят ещё раз подчеркнуть свою незалежность. Но пытаясь вырывать у нас Гоголя, они хотят вырвать и часть нашего сердца (ту же часть, где находятся и они). Но если бы Украина была честна сама с собой, то её министерства заклеймили бы Николая Васильевича предателем и коллаборационистом. Но украинская литература не так богата, чтобы разбрасываться гениями европейского масштаба. А если бы и мы были честны с собой, то и мы бы рассматривали Гоголя совсем иначе, заглядывая внутрь раздирающего его противоречия, увидели бы вполне конкретные политические и философские уроки.
Биография Гоголя — это кровавое, тяжёлое примирение культур, менталитетов, веяний времени и вечных проблем. И, прежде всего, – событий 2022-го, 2014-го. Прежде всей гражданской войны был Гоголь, раздираемый на части между двумя Родинами.
Дмитрий Каляев
Читайте также:
