Нечаевское дело потрясло Россию немногим более чем 150 лет назад. Люди, которые тогда жили, давно отошли в мир иной. Но принципы революционного подполья, вскрытые в ходе процесса над нечаевцами, не только всё ещё живы, но их применение расширяется. Их взяли на вооружение те, чьи идеи далеки от нечаевских, но с Сергеем Нечаевым их роднит желание во что бы то ни стало разрушить российское государство. Поэтому история нечаевского дела весьма актуальна.
Редактор издания «Родина на Неве», кандидат наук Дмитрий Жвания, в прошлом — активист крайне левого движения, обсудил детали нечаевского дела с доктором исторических наук, профессором исторического факультета Воронежского государственного университета Аркадием Юрьевичем Минаковым, который одним из первых в современной российской историографии исследовал биографию Сергея Нечаева и его деятельность.
Видеоверсия беседы:
Дмитрий Жвания. Продолжаем наши беседы о русской антисистеме. В прошлый раз мы остановились на периоде русского революционного движения, связанном с личностью Сергея Геннадьевича Нечаева. Он послужил прообразом Петра Верховенского — героя книги Фёдора Михайловича Достоевского «Бесы». Отражает ли образ Верховенского реального Нечаева? Насколько я знаю, позднее Достоевский понял, что Нечаев гораздо сложнее, чем его персонаж. Что Вы, Аркадий Юрьевич, думаете на эту тему?
Аркадий Минаков. Тут два соображения: вряд ли Достоевский как-то мог усложнить и углубить свои представления о Нечаеве. Они складывались у него на основе стенографических отчётов судебного процесса над «нечаевцами» в 1871 году, а это внушительные, очень подробные источники. Этот процесс, собственно, и подтолкнул его к написанию «Бесов».
Последующий арест Нечаева, очень быстротечный и, по сути, закрытый суд на ним в 1873 году, детали его пребывания в Алексеевском равелине не могли быть известны Достоевскому. Поэтому такого высказывания всё-таки не было. Во всяком случае, мне не приходилось встречать его.
Но вообще, на практике Нечаев, конечно, был посложнее, чем Верховенский. Понятно, что Верховенский — это литературный персонаж, который лишь отражает в какой-то степени черты реального Нечаева. Тут нужно тогда рассказывать о самом нечаевском деле, поскольку в нём как в капле воды отразились особенности русского революционного движения. Того, что сейчас мы называем антисистемой. Если угодно, я могу вам об этом рассказать.
Д.Ж. Естественно. Ведь вы один из немногих профессиональных исследователей дела Нечаева в России. И насколько я понимаю, до 90-х годов нечаевское дело вообще не исследовалось профессионально.
А.М. Над нечаевской темой я начал работать ещё в студенческие годы, в далёком 1980-м. И уже тогда очень внимательно ознакомился с так называемой историографией вопроса, то есть с различными трактовками и интерпретациями нечаевского дела, а когда наступила перестройка, и можно было свободно заниматься этой проблематикой и защищать соответственно по ней диссертацию, я это и сделал. Она основана прежде всего на архивных документах. Её электронную версию можно найти в статье о Нечаеве в Википедии.
Да, действительно, в позднесоветское время нечаевское дело подавалось как некий образец неправильной революционности или даже псевдореволюционности. Нечаевщину преподносили как синоним уголовщины в революционном движении, неким незаконнорожденным ребёнком революции, её побочным, маргинальным продуктом. Утверждалось, что есть подлинная линия, связанная с основоположниками марксизма, деятельностью народовольцев, большевиков, а нечаевское дело, особенно как его изображал Достоевский — это некий нонсенс, то, что не следует принимать во внимание, и не в коем случае не относить к истинной революционности.
С моей точки зрения, Нечаев есть законное порождение революционного движения, его абсолютно логичное органичное и очень важное звено. Это признавалось как его современниками, так и чрезвычайно авторитетными деятелями большевистского движения, того, которое служило эталонным для советских историков.
Приведу несколько фактов общего порядка.
Нечаевское дело, деятельность организации «Народная расправа» и предыстория, связанная со студенческим движением в столичных университетах и в нескольких крупных городах России — умещаются в период 1868-1870 годов. Само это нечаевское дело явилось порождением целого ряда авторитетных революционных сил. Невозможно представлять себе Нечаева как некого монстра, пусть и волевого, одержимого фанатичного, но действующего в одиночку. Ключевые моменты его тактики, его стратегии, его программы разрабатывались выдающимися светилами тогдашнего революционного подполья. На раннем этапе это был Пётр Никитич Ткачёв, между прочим, соратник Нечаева, его единомышленник, его апологет. Ткачев известен как родоначальник одного из важнейших русских революционных движений — заговорщичества или бланкизма.
На более позднем этапе организация «Народная расправа» была в общем-то не фантомной, как иногда утверждают. Очень большую роль в идеологическом, в программном оформлении её сыграли такие виднейшие деятели русского и мирового революционного движения, как Михаил Бакунин и Николай Огарёв. То есть само наличие этих фигур, их влияния на идеи, политическую тактику и стратегию Нечаева исключает обвинение в маргинальности, в том, что нечаевщина является какой-то псевдореволюционностью и т.д.
Нечаев, безусловно, породил своей деятельностью скандал, который прежде всего был вызван беспрецедентной доселе свободой изложения деталей судебного процесса в официальной русской печати. В этом было заинтересовано правительство, в этом был заинтересован, например, консервативный публицист Михаил Никифорович Катков, который в своих «Московских ведомостях» сделал немало блестящих передовиц, поместил немало блестящих репортажей для того, чтобы показать широкой публике кухню, механизм, детали революционного экстремистского подполья.
Канва примерно следующая. Нечаев — выходец из бедной семьи из Иваново-Вознесенска, это был один из промышленных центров тогдашней России, вольнослушатель Санкт-Петербургского Университета, преподаватель Закона Божьего, между прочим одно время — секретарь известного консервативного историка Михаила Петровича Погодина (такой вот эпизод биографии Нечаева, крайне мало известный), человек, обладающий сильной волей, умением влиять на окружающих, с жаждой знаний, хотя и очень односторонней и тенденциозной — «как разрушить этот поганый строй». У него был достаточно сильный интеллект и хороший пропагандистский дар, определённый литературный стиль, если угодно. Во всяком случае, ряд документов, которые, несомненно, вышли из- под его пера, эти качества демонстрируют.
Этот никому тогда, в 1868 году, неизвестный человек стал одним из вожаков студенческого движения в столичных университетах. Смысл этого движения заключался в следующем. Студенты выдвигали в большинстве своём так называемые академические требования. Скажем, требовали понижения платы за обучение, улучшения быта, предоставления возможности создавать студенческие кассы взаимопомощи. Это были достаточно традиционные для тогдашнего студенчества требования, которые выдвигались на так называемых студенческих сходках. Но к этому относительно массовому студенческому движению, в которое были втянуты сотни людей, подключились немногочисленные представители революционного подполья. Очень немногочисленные. В 1866 году после покушения Дмитрия Каракозова на Александра II Третье отделение практически ликвидировало революционное подполье. Какие-бы то ни было серьёзные организации в то время просто не могли существовать, были отдельные разрозненные крайне малочисленные кружки, была революционная иммиграция.
И вот эти осколки революционных групп решили оседлать студенческое движение. Максимально его радикализировать, подтолкнуть к тем требованиям, которые выходили за пределы законодательства, привести студенческую массу к столкновениям с полицией, Третьим отделением и университетским начальством. Для чего? Это была тактика, которая, в общем-то, достаточно традиционна для тогдашнего революционного подполья: втянуть в протестное движение максимальное количество людей с тем, чтобы после того, как возник конфликт, часть молодых людей, пострадавших в результате неизбежных репрессий, стали союзниками, а то и членами радикальных экстремистских кружков. Распространена эта тактика, впрочем, и сейчас. То есть это — способ создания относительно массовой питательной среды для развития революционного движения.
И вот эту тактику, собственно говоря, и применил Нечаев, но разработал её не только он, большую роль сыграл Пётр Никитич Ткачёв, с которым он сотрудничал. Они изложили принципы этой тактики и стратегии в документе, который получил название «Программа революционных действий». Они были убеждены, что к 1870-му году в России вспыхнет крупное крестьянское восстание. И к этому моменту должна быть сформирована достаточно мощная организация революционных сил, которая оседлает массовое восстание. Собственно, этим и объяснялось появление ткачёвско-нечаевского кружка.
Изначально его деятели исходили из принципа «цель оправдывает средства»: ради достижения цели, ради революции можно идти на те шаги, на те поступки, которые, с точки зрения морали, нравственности подавляющего большинства образованного класса, считались недопустимыми. То есть: обман, ложь, мистификация, введение в заблуждение, если нужно, применение насилия против своих же собственных товарищей, ложь по отношению к членам своей же собственной организации. Всё это считалось вполне допустимым.
Вот один приёмов, применённых Нечаевым: на одной из студенческих сходок он создал подписной лист, под которым расписались десятки студентов. В нём было написано, что они обязуются принять участие в массовой манифестации студентов, которая отправится в центр Петербурга и выдвинет студенческие требования. Согласно законодательству, подобная акция была противозаконной и, естественно, не могла не привести к столкновениям. Кстати говоря, поп Гапон в январе 1905 года фактически действовал по методике Нечаева и стоящего за его спиной Ткачёва.
Д.Ж. Заметка на полях! Всё это очень сильно напоминает то, что происходило в январе 2021 года в Петербурге, когда сторонники Алексея Навального (не знаю точно, запрещённый он сейчас в России политик или нет, но его организация «Фонд борьбы с коррупцией» точно запрещена в нашей стране как экстремистская), прекрасно знали, что шествия в центре Петербурга без согласования с властями запрещены. Тем не менее они призывали выйти на улицы, и прекрасно понимая, что это повлечёт за собой силовые действия со стороны полиции. Но им это и нужно было, чтобы создать информационный эффект, представить правящий режим кровавым, деспотичным, репрессивным. За сто пятьдесят лет ничего не изменилось в тактике так называемых революционеров.
А.М. Совершенно верно. С поправкой на то, что навальнисты в массе своей называют себя либералами, но можно не сомневаться, что в скором времени из этой массы начнут выделяться откровенные экстремисты, делающие ставку на насильственные средства. Здесь используется технология, в общем-то, достаточно примитивная и, если её не знать и не принимать контрмер, то и достаточно эффективная. Я сейчас об этом расскажу.
Дальше последовала ещё одна мистификация Нечаева, очень известная. Он инсценировал свой арест Третьим отделением и распространил слухи о якобы своём аресте. Это он сделал для того, чтобы приобрести известность в широкой радикальной среде, представ перед ней в образе героя-мученика. В общем, эта цель была достигнута. О Нечаеве узнали не только в узком кругу подпольщиков, но и в общей оппозиционной среде, которая насчитывала тысячи человек, как о страдальце, как о мученике. Одновременно распространялись слухи о его бегстве из промёрзлых стен Петропавловской крепости, и вскоре Нечаев оказывается за границей, в Швейцарии.
В эмиграции он попадает в ближайшее окружение Бакунина и Огарева. Напомню, что Бакунин в то время был лидером мирового анархистского движения, одним из членов Первого Интернационала, входил в первую обойму всемирно известных революционеров — таких, как Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Джузеппе Гарибальди и так далее. Для Нечаева это был крупнейший успех. И плюс ко всему, после его бегства из России в стране случились студенческие волнения. Оставшиеся на свободе члены его нелегального кружка смогли направить в нужную им сторону это массовое движение, которое завершилось арестами, получившими большой резонанс.
И ещё следует учесть одно обстоятельство: лист с подписями студентов, которые должны были участвовать в студенческих волнениях, странным образом оказался в архивах Третьего отделения. Я держал его в руках. Попасть туда он мог только от Нечаева, больше не от кого. И не надо думать, что Нечаев был провокатором, агентом Третьего отделения, как иногда утверждают некоторые. Это был продуманный революционный шаг, сделанный для того, чтобы накалить ситуацию. Естественно, за этими расписавшимися людьми, устанавливалось наблюдение и, конечно, они стали первыми жертвами репрессий. Подавляющее большинство из них не имели отношения к подполью, не были революционерами, но расчёт Нечаева с единомышленниками был таков: сейчас их арестуют, они попадут под следствие, под суд, посидят в тюрьме, часть из них озлобится, начнёт ненавидеть этот проклятый режим, да, какая-то часть из них будет выбракована, да и чёрт с ней — это пушечное мясо революции, но немногие из тех, кто претерпели репрессии, придут в революционное подполье, и таким образом поставленные цели будут выполнены.
Д.Ж. На жаргоне революционеров это называется «выковыванием ядра».
А.М. Верно. Я думаю, что вы сказали в высшей степени уместно. Вот такая получается перекличка веков: я рассказываю о событиях 1868-69 годов, а вы говорите практике второй половины 80-х — начала 90-х годов.
Д.Ж. Не только. Эта тактика применяется и поныне. Всё, что Вы рассказываете о нечаевском деле, о нечаевской организации, о нечаевской сети напоминает мне то, что я читал о деле «Сети» (запрещённой экстремистской организации). В «Сети», как я понял, проверяя людей на лояльность к лидерам, тоже прибегали к мистификации и дошли до уголовщины — и всё для того, чтобы выковать ядро.
А.М. Продолжим историю, она чрезвычайно поучительна. Оказавшись в эмиграции, Нечаев, пользуясь связями Михаила Бакунина и Николая Огарёва, завладел достаточного большими средствами из так называемого «Бахметьевского фонда», основным держателем которого был Александр Иванович Герцен. Это чрезвычайно интересная история. Герцен как барин брезговал плебеем Нечаевым, и его уломали отдать этот фонд на пользу революционному движению, и эти немалые деньги были потрачены на ряд прокламационных кампаний в России.
Что такое прокламационная кампания? Были написаны десятки прокламаций, которые адресовались различным слоям общества с целью их революционизировать, вызвать недовольство, заставить их сформулировать антиправительственные требования. В первую очередь в объективе находилась студенческая масса, студенческая молодёжь.
Тогда же появляется документ, известный как «Катехизис революционера», чрезвычайно яркий по стилю. Он был написан шифром, было лишь несколько экземпляров, и это была своего рода инструкция для этого самого революционного ядра.
Вот его тезисы. Революционер — существо обречённое. Ему ненавистны устои этого мира, его нравственность, его законы. Это всё он призван уничтожить. Для уничтожения этого мира допустимы все средства: убийство, ложь, мистификация, обман. Негативные определения, которые придаются этим средствам, — это фантомы буржуазного сознания, не революционного, подлинный революционер должен их отбросить. Никаких сантиментов, никаких экивоков. В его сознании существует только одна цель — революция. Беспощадное уничтожение существующего поганого строя. Поганый — это термин самого документа. Для достижения этой цели необходимо создать мощную централизованную, тщательно законспирированную организацию, ядро которой составляют подлинные революционеры, находящиеся на высшей ступени революционной иерархии.
Революционеры низших ступеней делятся на несколько категорий. Это — наполовину союзники, на четверть союзники, и с ними можно не церемониться. Особенно не надо церемонится с теми, кого бы сегодня назвали левыми либералами. Их возможности, денежные средства, связи необходимо совершенно без каких-либо сомнений использовать.
Самая низшая ступень — это праздные болтуны, праздношатающиеся, идиоты, которые призваны служить топливом, пушечным мясом революции, их надо бросать на любые авантюры, вводить в заблуждения, обманывать, грабить, если нужно — убивать. Бесследное уничтожение большинства из них — это, по сути дела, благо. С одной стороны, революция избавится от ненужного балласта, с другой стороны — из части этой публики, бросая её из огня да в полымя, можно выковать подлинные революционные кадры.
Д.Ж. Я сейчас вспоминаю сетевых адвокатов движения либерального реванша. В «Катехизисе революционера» такие, как они, подаются как низшая страта, которой надо пользоваться. Истинные революционеры их должны презирать.
А.М. Надо сказать, что оппозиционно настроенных либералов революционные экстремисты использовали по полной программе. Использовали их капиталы, квартиры, которые рассматривались как укрытие, их возможности по раздобыванию нужных документов, паспортов, умение оказывать юридические услуги и так далее. Эта среда рассматривалась исключительно в «кулинарно-гастрономических» целях подполья. Этих людей нужно было просто готовить и использовать. Пищепродукт такой своеобразный.
В «Катехизисе революционера» было ещё несколько категорий. По мере приближения категорий к ядру, естественно, уровень доверия и откровенности возрастал. Провозглашался один принцип: революционное ядро должно быть свободным от каких-либо моральных ограничений по отношению даже к своим собственным товарищам, если это необходимо для победы революционной идеи.
И вообще сама мораль, сама нравственность — это порождение старого строя, предрассудок, который нужно просто отмести. Есть только логика целесообразности. Нравственно то, что служит делу революции. Безнравственно то, что ему мешает. Вот такая максима провозглашалась в «Катехизисе революции».
Попутно в этом документе провозглашалась общереволюционная установка на союз с «разбойным миром». Иначе говоря, с уголовниками. Ибо этот мир выступает против поганого строя и не приемлет ни его законов, ни его нравственности, ни само государство. Очевидно, что здесь мы наблюдаем сильное влияние Бакунина, его идей.
Д.Ж. Про разбойный мир он и в «Государстве и анархии» писал.
А.М. Это уже после нечаевского дела он писал. Это ведь не собственно бакунинская установка. Детально изучая сегодня историю революционного движения, мы точно знаем, что криминальная стихия, криминальный мир и в самом деле — достаточно устойчивый, достаточно прочный и постоянный сотрудник революционного подполья. И без использования этой среды и довольно тесного с нею сращивания революционное движение не может добиться сколько-нибудь серьёзных успехов.
«Катехизис революционера» опубликовал официальный «Правительственный вестник», когда разбиралось нечаевское дело. Эта публикация вызывала шок, революционеры опешили, не зная, как отмежеваться от него.
Утверждалось, что этот документ написал сам Нечаев, в лучшем случае — в сотрудничестве с Бакуниным, который его отредактировал. Анализ текста показывает, что это продукт коллективного творчества. С положениями «Катехизиса революционера» вполне согласуются многие теоретические заявления Ткачёва: влияние Ткачева на этот документ так же бесспорно, как и влияние Бакунина. Мы видим таким образом, что два лидера двух важнейших течений тогдашнего российского, да и мирового революционного движения участвовали в создании этого документа. Приписывать только Нечаеву авторство этого саморазоблачительного документа, безусловно, нельзя.
К «Катехизису» примыкала одна очень интересная работа — «Основы будущего общественного строя», который содержит идеи, которые на марксистском жаргоне называются идеями казарменного коммунизма. Идеал общества — абсолютная уравниловка. Все работают с утра до вечера, всё принадлежат всем, образ жизни предельно аскетический, продукты труда централизованно доставляются в общую контору, общая контора распределяет их, всё производится по плану и т. д.
Д.Ж. Вы знаете, скорее всего это влияние немца Вильгельма Вейтлинга, с которым был знаком Бакунин…
А. М. Понятное дело — Вейтлинг, понятное дело — Бакунин. Но мало кто знает тот факт, что впервые Манифест коммунистической партии, важнейший документ, авторами которого были Маркс и Энгельс, декларация о намерениях, уникальная в своём роде, был переведён на русский язык в период нечаевского дела. Манифест был опубликован в тысячах экземпляров и в рамках агитационной кампании широко начал распространяться в России. Собственно говоря, Нечаев, да и Бакунин, были глубоко убеждены, что те идеи, которые изложены в Манифесте, никак не противоречат ни основам будущего общества, о которых я говорил, ни идеям Вейтлинга. Это общереволюционное убеждение. Это общереволюционный идеал, который прослеживается практически во всех революционных программах того времени. Да и гораздо более позднего.
Но сама связь нечаевского дела с переводом и распространением Манифеста коммунистической партии — это весьма важный и симптоматичный эпизод.
Д.Ж. Знаковое совпадение, как бы сейчас сказали
А.М. Да. Нечаева не стоит упрекать в том, что он мистифицировал Бакунина, Огарёва, Герцена. Сам-то он был убеждён в том, что приехал от реально существующей организации. И она на самом деле существовала. В России было революционное подполье. Именно оно и спровоцировало студенческие волнения. Студенческие волнения были главным доказательством дееспособности этой организации для зарубежных революционеров.
То есть все эти мистификаторские приёмы сработали. И в этом случае не нужно преувеличивать факторы неправдивости, лживости Нечаева по отношению к своим старшим товарищам. Он практически говорил им правду, разве что несколько преувеличивал.
Затем он возвращается в Россию, естественно, нелегально, с верительными документами, которые были подписаны Бакуниным, авторитетным лидером, теоретиком и практиком мирового революционного движения. Он действовал от имени некоего комитета. Потом уже Нечаеву и Бакунину вменяли в вину, что они не имели права действовать от имени этого комитета. Но зная историю революционного движения, мы можем назвать тысячи подобного рода комитетов, когда несколько человек объединялись в какую-то подпольную революционную группировку, и, считая себя лидерами, вели традиционную революционную работу. Это самый обычный приём, за который, вообще говоря, трудно упрекать подлинного революционера.
Так вот: явившись, правда, уже не в Петербург, поскольку там произошли аресты, а в Москву, Нечаев создаёт там организацию «Народная расправа». «Народная расправа» была разбита на законспирированные пятёрки, которые строились по пирамидальному принципу. Организацию возглавляла первая пятёрка, в которую входили Нечаев и его самое ближайшее окружение: студент с очень символичным именем, отчеством и фамилией — Иван Иванович Иванов, писатель-народник Иван Гаврилович Прыжов, приказчик книжного магазина, в котором подпольно продавалась революционная литература, Пётр Гаврилович Успенский, и Алексей Кириллович Кузнецов, в будущем — почётный гражданин города Нерчинска.
Ниже этого кружка стояли другие кружки. Их было около десятка. Впрочем, по воспоминаниям нечаевцев, которые входили в ближайшее окружение Нечаева, в организацию, так или иначе, в качестве союзников, полусоюзников, четвертьсоюзников, удалось привлечь несколько сот человек. Понятное дело, что это была аморфная масса, готовность их к радикальным шагам была разная. Но с этой исходной массой можно было работать, по мере осуществления акций вычленить из неё тех, из кого можно было бы выковать революционное ядро. Собственно говоря, этим-то Нечаев и занимался, используя самые разнообразные приёмы.
Наиболее распространённый приём был таким: человеку, обычно студенту, пользующемуся определённой революционной или оппозиционной репутацией, приходили вербовщики и начинали его убеждать в том, что ему необходимо вступить в революционную организацию, которая готовит всенародное восстание и существует по всей России. И вот только он, условно говоря, Пётр Фёдорович Сидоров, последний, кто в эту организацию ещё не вступил. И как честный, порядочный противник существующего режима он обязан в неё вступить и всячески её поддерживать: финансово, организационно, вербуя новых людей, и так дальше. Это был нехитрый способ создания этой организации.
Да, очень важно сказать: прокламации, которые распространялись в России, а высылались тысячи прокламаций, рассылались как по случайным адресам, так и к противникам Нечаева, тем людям, которые зарекомендовали себя его оппонентами, людьми не согласными с его линией. Цель этой прокламационной кампании была очевидной. Ясное дело, на почте существовала перлюстрация, эти прокламации, конверты были стандартными, естественно, они фиксировались, и люди, которым приходили эти прокламации, попадали в поле зрения соответствующих служб. Организаторы кампании вполне резонно предполагали, что эти люди попадут под надзор Третьего отделения и, в конечном итоге, будут арестованы. Это вызовет массовое недовольство, послужит тем фактором, который в той или иной степени будет способствовать революционизации России.
Эти прокламации присылались в том числе Петру Успенскому, одному из ключевых членов центрального кружка «Народной расправы», человеку, который был правой рукой Нечаева. За Успенским велась слежка, негласное наблюдение и это сыграло очень важную роль в процессе быстрого раскрытия практически всех связей нечаевской «Народной расправы».
Д.Ж. Высылал сам Нечаев?
А.М. Да, естественно. Понятно, кто-то ему помогал, но весь процесс организовывал и направлял он. Успенский жил в Москве, он был приказчиком магазина, в котором приторговывали радикальной литературой и до того, как Нечаев появился в России нелегально, прокламации приходили на адрес этого магазина. Естественно, Успенский был на подозрении.
Д.Ж. А прокламации были выпущены на деньги Бахметьевского фонда?
А.М. Совершенно верно. А далее произошло то, что обычно и часто случается в леворадикальных организациях такого рода. Студент Иван Иванович Иванов захотел создать аналогичную организацию, построенную на тех же самых принципах, на которых строилась «Народная расправа». Между ним и Нечаевым вспыхнули личные разногласия. Нельзя думать, что Иванов чем-то идейно отличался от самого Нечаева. Происходил раскол, типичный для революционной среды. Поскольку Нечаев был уже убеждён, что организация отстраивается, скоро вспыхнет восстание, то воспринял раскол как серьёзную опасность для всего дела. Дела, ради которого он рисковал жизнью, свободой, поэтому реакция его была очень острой. Он объявляет студента Иванова шпионом, провокатором Третьего отделения, и таким образом обязывает членов своего головного кружка убить Иванова под благовидным предлогом. Что и произошло в одном из декоративных гротов в парке Петровской сельскохозяйственной академии. Убивали долго и страшно неумело. Иванов в темноте обкусал пальцы Нечаеву. И всё же его убили, задушили, а тело бросили в пруд парка.
Через несколько дней труп Иванова обнаружили, полиция в его одежде нашла записную книжку, в которой значилось несколько адресов, в том числе адрес Успенского. Поскольку Успенский был на заметке у полиции, естественно, его сразу арестовали, захватив все бумаги и документы «Народной расправы». Дальше было делом техники. Практически мгновенно вся организация «Народная расправа» была ликвидирована. Правда, сам Нечаев успел убежать за границу. Но это уже другая история.
Вся канва была известна современникам благодаря открытому процессу над нечаевцами. Правительство пошло на этот процесс, чтобы, используя документы этого дела, максимально скомпрометировать революционное подполье. Повторюсь: катковские издания чрезвычайно широко и очень тонко анализировали и сопровождали этот процесс. Достоевский написал «Бесы», и, естественно, нечаевское дело стало притчей во языцах.
Тогдашнее революционное движение вынуждено было отмежевываться от Нечаева и его организации. Шок, негодование, возмущение общества русского было неподдельным. Поэтому тактика революционных идеологов была следующей. Объявить нечаевское дело чем-то нетипичным, исключением из правила, неким «монстром» для революционного движения, случайностью, криминальным эпизодом, который не имеет отношения к подлинной революционности.
Д.Ж. Перверсией революции…
А.М. Но замечу, что Ткачёв до конца жизни был апологетом Нечаева и нечаевщины. Писал оправдательные статьи, отстаивая тезис, что это подлинные революционеры и всё, что они делали, с революционной точки зрения, было правильным.
Д.Ж. Хочу заметить, что Ткачёв плохо кончил свою жизнь. Он сошёл с ума и на карачках ползал по парижским улицам. А ведь был не старым, он умер в психиатрической клинике в 41 год. Мы с Вами уже говорили о сумасшествии как о вечном спутнике явления, что мы называем антисистемой. Так было и в XIX веке, и в начале ХХ-го и, к сожалению, сейчас, в первой четверти века XXI-го. В революционном и в протестном движениях мы всё время находим много людей с пограничной психикой, с биполярными расстройствами, с суицидальными комплексами. Мозг человека — сложная и хрупкая штука. Но, видимо, когда человек оказывает в оппозиционном среде, его мозг становится ещё более хрупким.
А ещё нельзя не обратить внимание на то, что личная жизнь людей антисистемы сопряжена с перверсиями. Все мы не ангелы, но личная жизнь Михаила Александровича Бакунина, Александра Ивановича Герцена, Николая Алексеевича Некрасова, Николая Платоновича Огарёва была всё же весьма своеобразной…
А.М. Тема антисистемы, что и говорить, могучая, богатырская… Она имеет множество измерений и ответвлений. Вы совершенно справедливо говорите об этом аспекте — психопатическом. Здесь целый Клондайк для исследователя. Если обратиться к мемуарам самих революционеров, если посмотреть такие журналы, как «Былое», «Пролетарская революция», «Каторга и ссылка», то там материалов для исследования массовой революционной психопатологии, мы найдём очень много. Серьёзных исследований на эту тему ещё не появилось, а она, между тем, очень важная и, я бы сказал — прикладная.
Кстати говоря, в «Катехизисе революционера» Нечаев о женщинах пишет следующее: женщин с их половым инстинктом нужно использовать всячески. Особенно богатых барышень — самовлюблённых и капризных. Единственно, к кому из женщин следует относиться как к преданным друзьям, так это к тем из них, кто входят в революционное ядро. Но всё же женщин Нечаев почему-то выделял в особую категорию.
А теперь давайте упомянем о дальнейших метаморфозах образа Нечаева. Мы уже говорили о том, что в силу тактических обстоятельств его постарались показать неким исключительным, патологическим явлением. Это совпало и со спорами в революционной среде на международном уровне: между Бакуниным и Марксом шла борьба за влияние в Интернационале, и позорные эпизоды нечаевского дела Маркс использовал, чтобы исключить Бакунина из Интернационала.
18-й том Собрания Сочинений Маркса и Энгельса практически целиком посвящён борьбе против Бакунина. И там есть немало эпизодов, касающихся нечаевского дела.
Но те революционеры, которые пришли на смену Нечаеву, а надо сказать, что после нечаевского дела в революционное подполье пришли новые десятки людей — оно дало свой пропагандистский эффект, вскоре после процесса началось хождение в народ, появилась вторая «Земля и воля», они поначалу отмежевывались от нечаевской тактики, заявляя, что между товарищами всё должно быть построено на полном доверии, что отвергать моральные и нравственные принципы нельзя, как и прибегать к мистификаторству. Но по мере втягивания в реальную террористическую работу эти люди поменяли своё отношение к Нечаеву, причём радикально. В частности известно, что к 1881 году в среде народовольцев существовал буквально культ Нечаева. Его разделяли Лев Тихомиров, Софья Перовская, Андрей Желябов. Они считали, что Нечаев — подлинный революционер, герой. Они даже вынашивали планы его освобождения из Петропавловской крепости.
Безусловно, Нечаев был культовой фигурой для эсеров-террористов.
Советские историки 60-х–70-х годов, дети ХХ съезда, размежевывая революционное движение и нечаевцев, сознательно замалчивали то обстоятельство, что Владимир Ильич Ульянов (Ленин) восхищался Нечаевым, называл его гением революции. Это написано в воспоминаниях Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, одного из ближайших соратников Ленина, которые были опубликованы в 30-е годы. Бонч-Бруевичу, безусловно, можно доверять:
«До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слова «нечаевщина» и «нечаевцы» даже среди эмиграции были почти бранными словами, когда этот термин хотели навязать тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооружённому восстанию и к непременному стремлению к диктатуре пролетариата, когда Нечаева называли — как будто это особо плохо — «русским бланкистом», Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с лёгкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять на окружающих солдат таким образом, что они всецело ему подчинились».
«Совершенно забывают,— говорил Владимир Ильич, — что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятными на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос — «Кого же надо уничтожить из царствующего дома?», Нечаев даёт точный ответ: «Всю большую ектению». Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектений вспоминается весь царский Дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. — Да весь Дом Романовых, — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»
«Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучать, дознаваться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и всё напечатать», — неоднократно говорил Владимир Ильич. Мемуары Бонч-Бруевича были опубликованы в 1934 году в большевистском журнале «Тридцать дней». Впрочем, аналогичные высказывания о Нечаева мы можем найти у Льва Троцкого, Анатолия Луначарского, Михаила Покровского и у других представителей высшего большевистского слоя.
До конца 20-х годов, Нечаев был культовой фигурой в большевистской революционной историографии. И лишь в начале 30-х годов, когда коммунистический режим приступил к полной идеологической унификации, когда приступили к ликвидации бывших «попутчиков» — левых народников, когда запретили общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев, когда заявлялось о недопустимости обращения к опыту народовольцев и других террористов, тогда фигура Нечаева исчезает из коммунистической пропаганды. Да и в целом с середины 30-х годов и на протяжении четверти века о народниках-террористах никаких исследований и даже популярных брошюр не публиковалось. В 1960-е годы о нечаевщине вновь начинают писать советские историки, правда интерпретируют её как «псевдореволюционность».
То есть благодаря процессу над нечаевцами мы имеем дело с очень интересным феноменом: с беспрецедентным самораскрытием, саморазоблачением революционного движения. Что позволило Достоевскому создать гениальный роман «Бесы», где были раскрыты сама психология, идеи революционеров. А главное, Достоевский высказал поразительное по глубине и точности пророчество: к чему приведёт развитие подобного рода явлений.
