Четыре года назад, 25 марта 2021 года, покинула этот свет заслуженная актриса России Лиана Дмитриевна Жвания. Всю жизнь она, ученица известного театрального мастера Зиновия Яковлевича Корогодского, служила в ленинградском (петербургском) Театре юных зрителей, воплотила на его сцене множество ролей. Театралы помнят её моноспекталь «Мадам Маргарита» (по пьесе Роберто Атайяда). Массовый зритель знает её по роли Королевы в фильме «12 месяцев» (режиссёр Анатолий Граник), который обычно показывают по телевидению перед Новым годом. Редакция «Родина на Неве» предлагает сегодня очерки о Лиане Жвания и рецензии на спектакли с её участием, которые выходили в разные годы в петербургской прессе.
Лиана Жвания: «Я не знаю слова “выживать”. Я просто живу»
Среди всех щедро отпущенных ей талантов самый завидный, пожалуй,— это талант жить. Все мы живём, но не все жить умеем. Не в том смысле, чтобы преуспевать или хватать удачу за загривок, — а том смысле, чтобы ощущать жизнь как дар Божий, как, простите за трюизм, праздник, как источник, множества наслаждений и переживаний, далёких от обыденных забот о хлебе насущном и о том, что скажет не княгиня Марья Алексеева. Вот этим талантом Лиана Жвания одарена в высшей степени.
Все разные слова, вроде того — «известная актриса», «один из корифеев ТЮЗа», просто отпадают, когда представишь Лиану — с её женственной лукавой улыбкой, маленькими ручками и жадной, какой-то детской, что ли, готовностью, что-то вот сию минуту увидеть, услышать, получить, что бы её обрадовало, восхитило и пленило, вплоть до восторга. На вопрос, что помогает ей выживать сегодня, когда особенно трудно быть женщиной, да ещё актрисой, да ещё актрисой известной, когда нужно как никак блюсти свой имидж, ну хотя бы в глазах поклонников творчества, а очереди иссушают, а колготки, простите, которые стоят за сто рублей, рвутся, а дочка уже в том возрасте, когда и ей нужны наряды, да ещё нужно дочке получить образование, а образование сегодня требует денег, — словом, как же выживать-то с улыбкой при всем этом? На этот вопрос Лиана ответила возмущенно: «Выживать? Я не знаю такого слова. Я просто живу. Надо жить, а не выживать, Я не понимаю, о чем ты говоришь».
Надо заметить, что интервью с Лианой Жвания штука не простая. Мы долго договаривались, причём я невольно посочувствовала тем из её избранников, с которыми ей приходилось встречаться, — Лиана умеет уклоняться и обещать, при этом оставляя тебя в убеждении, что встреча не состоялась по твоей вине. Когда же мы увиделись в крошечной, как водится, гримёрной ТЮЗа, где мирно дремало золотое платье очередной роли, где зеркало отражало почему-то не множество Лиан, а множество моей собственной прозаической персоны, Лиана сложила маленькие ручки на коленях и невинно стала задавать разные вопросы, отвечая на которые, я обратила внимание, что рассказываю о себе, а не узнаю что-то о ней. На столике лежала какая-то очень умная философская книга, не очень известная, не очень неизвестная, может быть, Монтень; словом, Лиана всячески хитрила и устраивала массу тех «манков», которые режиссёр расставляет для актёров. Таким образом, роль пришлось играть, мне же, какую — трудно сказать, скорее всего это было что-то вроде того, как «женщина с женщиной», «по душам» — но, в общем, всё это была игра, и чувствовалось, что Лиана изо всех сил закрывается и буквально-таки не даёт продраться к тому, что составляет её собственный внутренний мир, вернее, те точки и пружинки, нажав которые можно открыть к ней дверцу помимо её прямого желания.
На мой взгляд, лучшая роль Лианы — это «Мадам Маргарита» одноимённой пьесе. Дело даже не о том, что это моноспектакль, когда актриса может выложиться полностью и во всей своей палитре. Эта пьеса построена по принципу, близкому, если можно так сказать, механизму раскрывания самой Лианы. Не сразу, не на трагическом порыве, не в драматической внезапной коллизии, а слой за слоем, как обёртку с лампы горящей, раскручивали бы и свет всё прибавлялся бы, прибавлялся, и не было бы ощущения, что вдруг резануло по глазам, но исподволь приходит ощущение, что глазам уже больно от этой незащищенной открытости.
Строго говоря, и в жизни, и на сцене Лиана, если упростить, несовременна. То есть она сохраняет округлость и мягкость пластики, внутреннего рисунка вопреки, так сказать, предложенным обстоятельствам. При этом широкий диапазон её возможностей не делает её неузнаваемой в ролях разной полюсности. Например, великолепная, обольстительная, в самом деле очень красивая и женственная красавица в «Ундине» и какое-то бесполое бесформенное создание в хармсовском знаменитом «Тюк» — это, кстати, самостоятельная работа актрисы. Она ищет и пробует, вечно себя грызет, страстно отдаётся вере и надежде в то, что вот что-то переменится, что возможности ещё не исчерпаны, и мне просто очень даже как-то не хотелось бы говорить, что, по моему ощущению, эта очень своеобразная и незаурядная актриса свою, подлинно свою роль еще так и не получила и не сыграла.
В той нашей лукаво срежиссированной беседе, среди зеркал, не отражающих Лиану, мы говорили о возможности сыграть Гертруду в Гамлете. Множество трактовок и вариаций этой роли знакомы не только теоретикам театра, одним словом, тут трудно чем-то удивить. Лиана говорила о Гертруде жадно. Она чуть-чуть что не открылась, чуть-чуть что не сдала позиции своего женственного ускользания от серьёзного разговора. Может быть, мне не придётся увидеть Гертруду Лианы на сцене — театр пребывает в лихорадке, и просто жизнь не даёт возможности о чём-то говорить с уверенностью на будущее. Но я воочию увидела её, нерождённую эту Гертруду, почувствовала и поразилась, до какой степени, оказывается, эта, переполненная страстью, любовью, горечью женщина — Гертруда — полна ещё и трепетной, лёгкой, стыдливой нежностью, нежностью, вроде дыхания над спящим, так Лиана говорила о любви Гертруды к своему сыну, о пожертвовании ради любимого сына даже своей женской гордостью — брак с Клавдием ради безопасности Гамлета. Ничего в размышлениях Лианы не было «от головы» — она, кажется, приняла уже в сердце эту любовь, пережила её, переполнилась ею, нежностью, до исступления, и теперь уже истекает, как молоком, готовая щедро излиться. Знаете, такая чувственная густота переживания, когда даже душно становится от одного приближения.
Всё это, конечно, не от мира сегодняшнего. Хотя попробуйте сказать об этом Лиане — она вся сегодня, сейчас, сию минуту. «Я не представляю, как можно жить без любви,— говорит Лиана с царственной непосредственностью. — Я постоянно влюблена, постоянно благодарна за то, что испытываю это чувство, благодарна тем, кто дал возможность его испытать — на годы, на миг, на тёплые дни, на холодные». Согласитесь, не каждая женщина сегодня вот так прямо об этом скажет — эмансипация, жизнь тяжёлая, мужчины не те…
Кстати, такое ощущение, что Лиана живёт в другом мире, а не в том, где мужчины мало зарабатывают, не верят в себя, не могут сделать, женщину счастливой. У неё мир на вкус пряный и терпкий, как это бывает в молодости, когда живёшь, как на острове в океане посреди своих грёз и подмен. Мы, конечно, говорили о любви и о страхах, и поразило, что такие слова, как «измена», «предательство», — всё это как-то не попадало в обиход нашего «женского» разговора, хотя такие женские разговоры вокруг этого очень даже любят крутиться. Неспособная, видимо, сама к измене или предательству — разлюбить, уйти к другому, встретить другого это просто течение жизни, а не судорожный поступок для естественной и мягкой в поворотах Лианы, — она и других судит по себе, и потому мир, в котором живет, её не пугает.
Возможно, Лиана, умеющая и зеркала заставлять отражать только то, что ей хочется, просто лукаво убедила меня в существовании этого своего особенного, щедрого и нестрашного мира. Возможно. Но всё-таки очень приятно думать, вспоминая Лиану, кто-то настолько мужествен, что даже само слово «мужество» к нему неприменимо. Настолько храбр, что назвать его храбрым, — значит говорить явно не о том. Настолько готов к радости, что, черт побери, — не находить и нам с вами эту радость — пусть дни полны пустоцветов и разочарований — всё равно вроде как расписаться в собственной бездарности. Да Лиана вам этого и не даст. Она просто будет лукаво восхищаться вами. И вам ничего другого не останется, как подумать, что мир не очень-то и плох. Да и вы сами в этом мире не совсем уж не у дел. Кто его знает, какая у неё Роль… Может быть, эта самая и есть.
Алёна КРАВЦОВА
Газета «Час Пик»
Наука, которую не преподают
МНЕ ПРИШЛОСЬ присутствовать на одном из первых представлений «Мадам Маргариты» — группа разъярённых дам-учителей, оттеснив к барьеру режиссёра, пыталась высказать ему свои мысли по поводу этого спектакля. Сводились они к том у, что «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Поэтому, прежде чем перейти к тому, как именно сделан спектакль, стоит сказать несколько слов о том, что способно привести в нём в негодование тех, кого мало волнуют изыски художника, видение режиссёра и самоотверженная работа актрисы.
Пьеса Роберто Атайяда построена как монолог учительницы, которая предстаёт перед классом явно не самых дисциплинированных учеников. И вся драматургическая пружина пьесы, а она «работает» безукоризненно, состоит из движения внутренних состояний героини от точки к точке, притом каждая из этих точек обозначает очередной крах какого-то представления о себе, о мире, о своих возможностях в нём. Хотя по внешнему ряду монолога мы имеем дело действительно с речью, обращённой к ученикам. Причём местами речь эта откровенно брутальна, так что явно коробит нашего приученного к прожёванным и пережёванным «учительским» истинам зрителя, местами речь эта глубоко трагична, местами полна неподдельного юмора…
И хотя пьеса эта написана человеком, явно далёким от проблем нашей сегодняшней школы, и написана, в общем, если по большому счёту, то и не о школе, а о человеке, который «поставлен» учителем, «работает» учителем, являясь в то же время сам беспомощным учеником в окружающем его жестоком, полном одиночества и отчаянья мире, — несмотря на всё это, многими своими «пассажами» она один к одному ложится на проблемы нашей действительности, если их очистить от всей этой шелухи, в которую мы обёртываем простую и ясную: мысль: «Нельзя обучать, будучи необученным».
Почтенных дам в ярость приводит то, что Лиана Жвания, исполняющая в спектакле роль мадам Маргариты, «позволяет» себе прыгать с ногами на кафедру или, допустим, взлетать и парить над сценой. Не говоря уже о текстах, в особенности, когда они касаются проблем полового созревания её питомцев. Конечно, мы не привыкли ни к таким текстам, ни к таким театральным приёмам, тем более ТЮЗе, где ещё совсем недавнем разъезжали на велосипедах дяди и тёти и шепелявили детскими голосами, изображая счастливое наше детство.
Андрей Андреев в содружестве, и очень плодотворном, что подтверждается не одни этим спектаклем, с художником Эмилем Капилюшем создали некий мир с «двойным», если можно так выразиться, дном. Задник необъятной сцены этого театра просто отгорожен, его нет, кафедра — главное место действия — выдвинута на авансцену, приближена к зрителю, так что актриса тесно зажата в пропитанном пылью мирке муляжей и учебных экспонатов, а сидящие в зале — зал сужен до небольшого сектора — как бы и есть те самые ученики, которых надо победить, сломить я за счёт которых утвердиться.
Утвердиться, чтобы выжить. Потому что с самого начала Лиана Жвания окрашивает свою героиню — с миловидным лицом, особенно трогательна маленькими, женственными ручками и мягкостью линий — тем оттенком обречённости, который, даже когда мы смеемся её эксцентрическим выходкам, оставляет нервный холодок за лопатками, и поневоле ждёшь «беды».
По мере разворачивания бесконечного монолога обнаруживается, кроме того, насколько примитивны и пошлы наши представления о том, что есть «наука», которую «преподают» детям. Детям можно преподать только один урок — урок жизни со всеми её крайностями и перевёртышами. И перед нами до самых глубин существа человеческого, так, что уже кажется и неприличным даже, выворачивается наизнанку нутpo человека одинокого, обделённого, потерянного, не верящего в добро, но без добра в мире жить не могущего.
Возможно, если бы эту роль исполняла другая актриса, окраска образа могла быть иной. Есть моменты даже пережима в первоначальной агрессивности героини, есть элементы некоторой патологии в том, как обнажает свои потаенные струны эта вначале такая защищённая броней «поучительства» женщина. Все эти оттенки естественно у Жвании присутствуют, поскольку и актриса, и режиссёр ни в коей мере не упрощают литературный материал, не адаптируют его к нашему вскормленному невинной социальной драмой, — а в ТЮЗе и вообще невесть чем — зрителю.
Но собственный духовный потенциал актрисы сопротивляется тому, что образ её героини — образ человека нездорового, жизнью сломленного и вывихнутого. Поэтому перед нами предстаёт и борьба актрисы с собственной героиней, когда она не принимает прямолинейных ассоциаций, вызванных текстом, я её вывернутая наизнанку душа — это душа не просто одинокой, закомплексованной женщины, это душа человека, который живёт во враждебном ему мире, но не теряет страстной жажды с миром этим примириться, воссоединиться.
Постановщик идёт дальше, выводя проблему в пространства ещё более широкие. В какой-то момент стенка, отделяющая огромность сцены, убирается, и мы видим чёрную, без пределов пустоту, которая окружает маленькую женскую фигурку. И в этой пустоте она борется в оцепенелом одиночестве, до крика, до хрипа, до конвульсий с неким призраком, скелетом (учебное пособие)… А по пустому пространству катится шар — глобус. Просто? Да. Страшно? Да.
ЭТОТ моноспектакль — серьёзная и вдумчивая работа молодого коллектива (если мы по привычке говорим о «молодости» в пределах сорока). Можно сказать, что она, как и «Ундина», предыдущая работа Андрея Андреева, обнаруживает некоторую пока ещё не отчётливую, но уже ощутимую линию молодого режиссёра: театр эстетический, театр формы. Но формы, которая бы давала возможность пробиваться к живому человеку не в привычном для нас и уже завязшем в зубах социальном аспекте, но человеку, который бы в условном — красивом, со вкусом и чувством меры созданном ТЕАТРАЛЬНОМ мире — переживал страсти и откровения мира реального. Реального, но не замыкающегося в жизнеподобии «похожих» ситуаций, мест действия, героев… На сцене нельзя «играть похоже».
Можно, допустим, оспаривать подчёркнутый эстетизм «Ундины», поставленной по пьесе Жана Жироду в соавторстве (немалая доля удачи этого спектакля относится на счёт прекрасной сценографии и света) с тем же художником Эмилем Капилюшем. Но можно взглянуть на эту работу, которая создавалась так долго, что уже вызвала нарекания в адрес молодого режиссёра, не торопящегося какой-нибудь «громкой» пьесой заявить и утвердить своё кредо в качестве главного режиссёра ТЮЗа, — можно на эту работу взглянуть и под другим углом зрения.
В наш прагматический век молодому зрителю предлагается великолепие мира вымысла (чего стоит хотя бы сказочный рыцарский конь, поднимающийся в тумане из глубин, — это непривычно зрелищно до незнакомого ощущения излишества, роскошества) с невымышленными, живыми, древними как мир чувствами: любви, преданности, ревности, предательства… Можно по-разному относиться к импульсивной Антонине Введенской в роли Ундины, — но актрисе удаётся передать самое важное в театре: искренность, непосредственность и в тоже время особенность, возвышенность чувства. Это ли не драгоценность для театра, всё больше уступающего свою вотчину той будничной действительности, которая демократично заполонила все уголки нашего духовного бытования?
Можно утверждать, что два спектакля за два года — это не программа главного режиссёра. Я не стану напоминать о тех работах молодых режиссёров, которые в это самое время бок о бок с главным создавали свои спектакли (очень, кстати, непохожие ни по почерку, ни по кредо на устремления главного, что говорит само по себе в его пользу; мы привыкли уже к спектаклям-близнецам у очередных). Самое простое — обвинить художника, руководителя в отсутствии платформы, если, эта самая платформа не столь очевидна, как написанный чёрным по белому манифест или белым по красному — лозунг. Мне кажется, мы имеем в лице нынешнего главного режиссера ТЮЗа то самое «необщее выраженье», присмотреться к которому стоит.
Алена КРАВЦОВА
Фото Юрия БЕЛИНСКОГО (ЛенТАСС)
Газета «Ленинградская правда»
МОНОСПЕКТАКЛЬ — трудный жанр, который постепенно начинает завоёвывать ленинградские сцены. Что необходимо, чтобы весь вечер держать зрительный зал в напряжении, если ты остаёшься наедине со всеми? Талант.
Пьесу Роберто Атайяда «Мадем Маргарита» долгое время играла знаменитая французская актриса Анни Жирардо. На сцене Ленинградского ТЮЗа эту монодраму исполняет Лиана Жвания. И весь зал, затаив дыхание, внимает уроку, который ведёт учительница мадам Маргарита…
Поставил спектакль главный режиссер ТЮЗа Андрей Андреев, оформил — художник Эмиль Капелюш.
Фото Ю. БЕЛИНСКОГО (ЛенТАСС)
Газета «Вечерний Ленинград», 27 декабря 1988 г.
