В начале девяностых годов прошлого века Петербург захлестнула торговая стихия
Тридцать лет назад, 20 января 1992 года поздно вечером, накануне очередной годовщины смерти Владимира Ленина, одна из популярных телепрограмм ошеломила своих зрителей сенсационной новостью. В ближайшие часы тело вождя мирового пролетариата будет вынесено из Мавзолея и доставлено в наш город для перезахоронения на Литераторских мостках Волковского кладбища.
В Москве и Петербурге сотни пожилых и не очень пожилых сторонников коммунистической идеи устремились соответственно на Красную площадь и Волковское кладбище. Предвкушая громкую сенсацию, и там, и там собрались журналисты. Впрочем, вскоре выяснилось, что информация оказалась ложной, или, как сейчас говорят, фейком.
Однако в этом материале мы не будем обсуждать периодически будоражащие российское общество вопросы: нужно ли, а, если нужно, то когда, перезахоронить тело вождя мирового пролетариата? А вспомним, как жил Петербург в первые месяцы 1992 года, когда набирали ход рыночные реформы, стремительно менялось всё вокруг нас, рушились еще недавно казавшиеся незыблемыми уклады. И неудивительно, что в той обстановке многие люди принимали за правду самые невероятные слухи.
Но сперва всё же небольшой исторически экскурс. По словам историка Алексея Щербакова, ещё при жизни Ленина, осенью 1923 года, Сталин убедил товарищей по партии, что после смерти вождя его тело надо бальзамировать и захоронить в Мавзолее.
Это и было сделано, что позволило Москве оставаться и дальше центром мирового коммунистического движения. Иосиф Сталин сумел переиграть здесь Григория Зиновьева, который добившись того, что уже через пять дней после кончины Ленина Петроград стал называться Ленинградом, хотел сделать таким центром наш город.
Пожалуй, первым, кто публично заговорил о необходимости перезахоронения тела Ленина, был Анатолий Собчак. Своё заявление он сделал через две недели после августовского путча, на последнем в истории Съезде народных депутатов СССР: «Предлагаю достойно завершить нашу работу, приняв следующее решение — выполнить последнюю волю Владимира Ильича Ульянова-Ленина, захоронив его в соответствии с религиозными и национальными обычаями нашего народа и в соответствии с его завещанием, со всеми подобающими почестями на Волковском кладбище в Ленинграде». Председательствующий на заседании президент ещё формально существующего Советского Союза Михаил Горбачёв ответил в присущей ему манере: мол, надо подумать…
Но вернёмся в первые дни 1992 года. Рыночные реформы, которые в массовом сознании связаны с их идеологом заместителем председателя российского правительства Егором Гайдаром, начались 2 января. В этот день были отпущены цены на подавляющее большинство товаров.
Перед стартом реформ, в конце декабря 1991 года, президент России Борис Ельцин говорил, что «хуже будет всем в течение примерно полугода». По его словам, цены сначала вырастут в два-три раза, а вот затем пойдут вниз, при этом полки магазинов наполнятся товарами. Этот прогноз не оправдался, да и, как понимали квалифицированные экономисты, не мог оправдаться: по данным Росстата, за первый год реформ рост цен составил 2508,8%
В январе 1992 года петербуржцы заходили в магазины с тревогой и опаской. Хотя там, действительно, стали появляться товары. В том числе и продукты, вкус которых мы уже успели забыть. Но процесс шёл невысокими темпами, при этом цены заставляли хвататься за голову.
Подчеркнём: правительство отпустило цены на очень многие, но не все товары. Некоторые жизненно важные продукты питания по-прежнему можно было покупать по твёрдым государственным ценам, предъявив талоны. (Отметим, что в том или ином виде талонная — слово «карточная» власти старались не употреблять — система существовала в нашем городе уже на протяжении нескольких лет). Иначе возникла бы реальная угроза голода.
В этой связи интересны воспоминания Ксении Собчак, дочери Анатолия Собчака, в то время мэра Санкт-Петербурга: «По рассказам отца, самым сложным периодом для него была зима 1991—1992 годов… Папа добился того, чтобы Запад начал оказывать городу гуманитарную помощь. Он лично встречался по этому поводу с канцлером Германии Гельмутом Колем и президентом Франции Франсуа Миттераном. И ездил ночью разгружать груз с гуманитарной помощью, чтобы её не разворовали. «Город, переживший блокаду, — говорил папа, — не должен вновь узнать, что такое голод»».
На страницах ведущей тогда городской газеты «Санкт-Петербургские ведомости» мэр писал, что Петербург «наиболее уязвимым в условиях проведения реформ». Это было вызвано тем, что Северная столица — возрастной город, где проживало тогда, да и проживает сейчас, много пенсионеров, а также насчитывалось большое количество лишённых в ходе реформ заказов оборонных предприятий. Их работники остались, по сути, без средств к существованию.
Обстановка в Петербурге, как, впрочем, и во всей стране, накалялась: недовольные люди выходили на митинги и манифестации. Вероятно, для того, чтобы лучше изучить ситуацию, на невские берега прибыл президент России. О чём говорил тогда Борис Ельцин с петербургским руководством, известно мало. Но один весьма забавный эпизод запомнился. Незадолго до визита высокого гостя в городе планировалось резко поднять тариф на проезд в такси. В прямом эфире петербургского телевидения президент сказал, что это уж чересчур: повышать тариф можно, но не так резво. В первоначальный план пришлось вносить коррективы.
В городском Комитете по транспорту были очень недовольны вмешательством главы государства. Через пару недель на пресс-конференции один из чиновников долго объяснял журналистам, почему уже произошедшее к тому времени повышение тарифа с экономической точки зрения недостаточно. А Ельцин, мол, когда выступал по телевизору, был навеселе…
Среди небольшой группы товаров, которые по-прежнему продавалась по фиксированным ценам, оставалась водка. Для «деловых людей» это было подарком судьбы. Водкой, естественно, по «договорным» ценам, стали торговать возле почти всех станций метро. Бутылки раскладывали на ящиках. Некоторые из нынешних валютных миллионеров именно здесь сделали свои первые шаги в «бизнесе».
Впрочем, с ящиков продавали не только водку. Десятки тысяч петербуржцев, чтобы как-то выжить, были вынуждены с головой погрузиться в торговую стихию.
А тут ещё подоспел и президентский указ «О свободе торговли», который фактически разрешал торговать повсеместно. Наш прекрасный город начал превращаться в большую барахолку.
Впрочем, были и более цивилизованные способы торговли. Во всех районах, особенно вблизи станций метро, как грибы после дождя, росли ларьки, которые, по меткому выражению одного острослова, являлись начальной стадией развития капитализма в России. Поскольку в промтоварные магазины ещё весьма долго петербуржцы ходили как в музеи, именно в ларьках, а также на барахолках и ярмарках мы при необходимости покупали одежду и обувь. Там они стоили несколько дешевле.
Да, тяжёлые были времена. И продолжались они не один месяц и даже не один год. Но, как известно, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Думается, именно понимание этого и помогло петербуржцам выстоять в лихие девяностые. И сегодня родившимся уже в новой России нашим молодым землякам всё происходившее тогда представляется чем-то совсем нереальным…
Андрей Вронский
Читайте также:
