Однажды армянскому радио задали вопрос: почему Хрущёв упразднил Карело-Финскую ССР? Ответ: потому что стали искать там финнов и нашлись только двое – фин(н-)инспектор и Фин(н-)кельштейн, а потом выяснилось, что это один и тот же человек. Некогда такого рода анекдоты в Карелии циркулировали там и сям, и это было лучшим подтверждением межнационального мира в республике.
Сегодня всё совсем по-другому.
Теперь за невинную шутку вы подвергнетесь травле и лишитесь профессии. На вас заведут уголовное дело и пожелают пожизненного кошмара. И даже если вы публично покаетесь, то не поможет. Толпа потребует крови, и кровь прольётся – на алтарь межнациональной фикции местечковое Оно принесёт сакральную жертву. Театрально заламывая руки и имитируя праведный гнев, оно скормит грешницу толпе.
И пример Валерии Ломакиной, актрисы из Карелии, служит убедительным тому подтверждением. Невинно пошутив в стендапе на ТНТ, она испытала на себе всё межнациональное миролюбие тех, кто всерьёз почитает себя за «титульных». Испугавшись, актриса всенародно покаялась – и ошибка раскаяния теперь наверняка уже станет фатальной. Дав палец, стоит ли удивляться тому, что оттяпают руку, и не только оттяпают, но и сожрут целиком.
Колено она преклонила, но толпе этого предсказуемо оказалось мало – и теперь она требует пожизненных репараций. Придётся пострадать, с профессией расстаться, просто извиниться уже не удастся – такую перспективу актрисе рисует официоз. Какую перспективу рисуют добродушные жители, я сказать не могу – в силу законодательства. Сами прочтите три тысячи семьсот комментариев в соцсети.
Индоктринированные Просвещением, вытеснившие Средневековье в далекое прошлое, мы обманывались, что в век гуманизма ничего подобного происходить не может. Может. Потому что гуманность, как мы знаем благодаря Фуко, лишь почтительное наименование политической экономии наказания и её скрупулёзных расчетов. Исчезни тюрьма и закон, публика быстро потребует четвертовать ведьму.
Ничего подобного не могло произойти тогда, во времена шуток о фининспекторе Финкельштейне. Всё подобное происходит сейчас, во времена утвердившегося гуманизма. Толпа валит и валит на страницу согрешившей, и каждый проходящий кидает в неё камень. Разница лишь в том, что закидывают пригвожденную к позорному столбу грешницу онлайн. Как онлайн знакомятся, обсуждают планы догазификации или исправляют дефекты речи.
Но вопрос – почему. Почему теперь подобное стало возможным.
* * *
Причина номер один. Шутки на тему ханты-мансийского автономного округа, где нет ни ханты, ни манси, существовали всегда – и лет пятнадцать назад ещё тоже. Тогда, лет пятнадцать назад, они были общим местом, и в том же национальном театре ещё недавно так шутили на вручении местной театральной премии.
На то время пришлась юность актрисы, и тогда же произошёл импринтинг (запечатление — прим. ред.). Такое бывает, когда человек остаётся в одном, уже прошедшем, времени. В результате она просто переупаковала некогда расхожую шутку, не подозревая, что времена изменились. Поэтому-то её раскаяние больше похоже на недоумение – она действительно не понимает, чем обновлённая версия старой шутки могла задеть тех, кто ещё недавно не обратил бы на неё никакого внимания. Не понимает, потому что не видит, что зачатие национального сознания состоялось именно в минувшее пятнадцатилетие. Подросток в период пубертата превращается в недотрогу, национальное сознание в период активного созревания тоже требует исключительных прав.
* * *
Причина номер два. Знаете, есть такая политическая аксиома. Слабое государство не смеет принять решение, которое раскалывает народ. Мы все видим, как западные государства раз за разом принимают решения, которые разводят общество по разным сторонам баррикад, но которые парадоксальным образом делают их ещё прочнее. И мы видим некоторое государство, вечно мямлящее, останавливающееся в нерешительности, заискивающее и льстящее. Некоторое государство остаётся катастрофически слабым, и поэтому бесконечно вынуждено идти на поводу у толпы.
Но государство – абстракция, и извечно существовали одни только люди, говорит Гёте. Слабые люди.
Что бывает, когда дачники заведуют армией, мы все видели. Что бывает, когда дачники заведуют национальной политикой, мы ещё увидим.
Когда к дачнику в кабинет приходит актив, тот пятится назад. Дачнику ни к чему конфликты, он получает прибавку к пенсии, в тихих стенах он сдаёт одну территорию за другой. Пока суверен возвращает, тот за его спиной сдаёт. Пассионарии титульной нации, актив в сарафанах и картузах, диктуют ему инструкции. Когда к такому же дачнику, только к востоку от Каспия, в кабинет приходят дети в трениках и с битами, он выбегает на улицу – с поднятыми руками и выпученными глазами.
Национальное сознание не зачалось само по себе – его зачали. В кабинетной глуши, за занавеской, когда актив пришел к дачнику и тот не посмел ничего возразить.
* * *
Причина номер три. Требования преклонить колено и выплачивать репарации звучат не только потому, что мы сталкиваемся с пробуждением национального сознания. Они звучат ещё и потому, что в противном случае талон на очередь в цеевропу могут и не дать. Еврокомиссар потребует предъявить портфолио на входе, и что же ты будешь стоять с пустыми руками.
И если вы думаете, что портфолио собирает только актив, то вы глубоко ошибаетесь. И даже если вы догадываетесь, что такое же портфолио собирает сами понимаете кто, то и здесь ваша правда не вся. Прискорбная истина состоит в том, что портфолио собирает и Иван Ильич, сосед по лестничной клетке или кабинету в ФГОУ ГБО, где вы сидите. Помалкивая на тему конфликта дома и беря под козырёк на службе, он косит одним глазом туда и ждёт. Ждёт и надеется. В этом у Ивана Ильича с сами знаете кем полное единодушие, а все остальные разногласия ничем не отличаются от судебных тяжб с родственниками по дележу наследства.
Иногда некоторое государство представляется мне школьным классом, где расхаживает пиэйчди-профессор и поучает, как жить. Впереди сидят отличники, москвичи и петербуржцы, и тянут руку – показать, как они прилежно выучили урок по деколонизации. На камчатке сидят отстающие и никак не могут взять в толк, что же значит эта самая деколонизация. Но чтобы перевели в следующий класс, подвинув в очереди в цеевропу, они тупо кивают. Деколонизэйшн, андестент? Да-да, андестен-андестент.
* * *
Причина номер четыре. До собственно карельского языка ни Ивану Ильичу, ни сами понимаете кому дела никакого нет – как нет никакого дела Арестовичу (внесён в РФ в список террористов и экстремистов – прим. ред.) и Подоляку до украинского языка. Они открыто манкируют мовой и подчёркнуто говорят на хорошем русском, эпатируя бестолковых усачей в вышиванках. Потому что дело не в ряженых усачах, а в политической нации.
Ничего такого, конечно, толпа осуждающих не знает, но карельский язык и собственно бренд Карелия уже успели стать для неё символами самоидентификации. Кто вырос среди хювя-пявя-петроской, уже не может отделить себя от милого национального своеобразия, творимого ex nihilo. Семиотика сделала свое жуткое дело, и на ещё одной русской территории русские люди перестали быть русскими. Поэтому-то шутливое прикосновение к национальному телу вызывает столь болезненную реакцию. Символы теперь плоть от плоти.
Когда я говорю – нет дела, я лукавлю. Дело есть. Но только у тех, кто от слов уже перешел к делу. Одни отправляют ребенка-переростка в финский вуз, другие записывают на курсы карельского языка. Или: те, кто уезжал в Финляндию, отыскивали финскую прабабушку. Те, кто желает отчалить всем регионом, отыскивают карельскую прабабушку, на останках которой строят собственную идентичность.
Когда начальство говорит, что карельский язык живой и развивается, оно говорит правду. Курсы карельского языка сегодня неимоверно популярны, и они – хороший способ вербовки. Внедряется: Россия – тяжёлая ноша для ума и для сердца, еврорегион Карелия – компактное и уютное пространство для проживания, фактически нормальная страна, как на Западе. Какой выбор сделает юноша с курсов языка – не вопрос.
История всегда драматична, и в недрах её вечно зреет трагедия, говорит Ортега-и-Гассет. Но трагедия не зреет – она наливается, как яблоки в обильно подкормленном саду. Русские массово переквалифицируются в карел.
* * *
Причина номер пять (и последняя на сегодня). Бежавший за границу актив быстро понял, в чём дело, и сменил риторику демократизации на риторику деколонизации. Потому что поле для выказывания недовольства сузилось, и теперь оно обретается на неуловимых законом территориях.
Прежде всего изменения заметны в языке. Публика дистанцируется от происходящего, говоря «в РФ», но не «в нашей стране». Тем самым она солидаризируется с Заграницей. Невротическая страсть к англоязычным грамматическим формам – из той же серии.
Такого же рода канализирование происходит и в случае выбора национальной принадлежности. Взывать к демократии больше не приходится, зато можно надеть сарафан и отдать ребёнка на курсы языка. Поэтому, оправдываясь, актриса называет себя «патриотом Карелии», но не России.
Однажды Маркс сказал, ты хорошо роешь, крот истории. Маркс мог бы сказать, ты хорошо копаешь, русский, яму, в которую сам же и упадёшь.
* * *
В отечественной историографии мы привыкли видеть события Февраля и Октября как смену режима и шире – способа ведения дел, между тем как в западной те же события трактовались как распад империи, на манер Османской или Австро-Венгерской. Собственно, поэтому-то они и не могут угомониться по сей день – Карфаген не только не оказался разрушен до конца, но и дважды за столетие собрал себя по каплям, как плохой терминатор из одноименного кино. Поэтому усилия историков сегодня направлены на перенастройку оптики. Подаются они под видом поиска правды, но, конечно, цель другая – выпытать признание. Признание факта, что империя распалась, а не сменился режим. Такое же признание выпытывают у природы и естественные науки. Одержимые мифом Просвещения, они должны удостовериться в том, что природа устроена рационально, пишет Ролан Барт. Признать значит согласиться, согласиться значит дать санкцию на третий раунд деколонизации.
К чему это я? К тому, что те, кто ждёт талончик на очередь в цеевропу, обязательно предъявят спрос на новую оптику. Между тем кампус уже извергает новые поколения историков одно за другим. Ложка поспевает к обеду.
Такой же спрос публика предъявит и на то, что сегодня ещё считает за неприемлемое. Карельская активистка Наталья Антонова впервые произнесла хорошо знакомое слово – геноцид, и потребовала «моральных репараций, компенсации ущерба и прочих реабилитирующих механизмов». Товар выложен на прилавок, можно прицениваться.
На одной юго-западной окраине мы уже скармливали обезумевшей толпе такие же жертвы, что ж – можем повторить, теперь уже на северо-западной.
Антон Соловьёв
От редакции:
Выступая в комедийном шоу «Битва за время», актриса петрозаводского театра «Творческая мастерская» Валерия Ломакина назвала карельский язык «таким же атавизмом, как соски у мужчин». Карельская активистка Наталья Антонова назвала выступление актрисы проявлением расизма и призвала вмешаться в ситуацию республиканские власти, прокуратуру и руководство театра «Творческая мастерская». Глава Министерства национальной и региональной политики Карелии Сергей Киселёв отреагировал на ситуацию постом в соцсетях: «карельский язык жив и развивается».
Глава республики Артур Парфенчиков Карелия в 10 ноября пообещал обратиться в Следственный комитет России с просьбой проверить высказывания актрисы Валерии Ломакиной на наличие в них признаков состава преступления, предусмотренного статьей 282 Уголовного кодекса РФ. Кроме того, губернатор поручил Минкультуры Карелии провести служебную проверку. Однако карельские активисты в лице госпожи Антоновой считают, что России «нужно признавать ошибки, трагедии, геноцид, говорить об этом, изучать в школах». «Дети наши должны знать это, чтобы не повторить. Должны быть моральные репарации, компенсации ущерба и прочие реабилитирующие механизмы», – считает она.
В свою очередь актриса Валерия Ломакина написала в соцсетях, что она «высмеивала не саму проблему опасности утраты языка, а отношение к этой проблеме сегодняшней “обезбашенной” части молодёжи, да и вообще – людей, утративших связь со своей землей и культурными традициями», что сама она, «несмотря ни на что», была и остаётся патриотом Карелии.
По данным Большой Российской энциклопедии, в Карелии проживают 45,6 тысячи карел, из них 30% пользуются карельским языком (в основном жители сельской местности). Всего, по последним данным Федеральной службы государственной статистики, численность Республики Карелии составляет 523856 человек.
Читайте также:
