Любое явление подвержено инфляции. Революция – не исключение. 30 лет назад либералы клеймили революцию проклятиями. В их подаче революция 1917 года была не порывом России к новой жизни, а первым шагом тоталитаризма. Те, кто поумней, цитировали «Человека бунтующего» Альбера Камю. Сегодня всё иначе. Любое уличное шоу, направленное против власти, с подачи либералов называют революцией.
Инфантилизм на марше
Когда либералы перехватили уличный протест? В России это произошло, наверное, лет восемь назад. После фанатского бунта на Манежной площади Москвы, власть утоптала националистов. После разгона сидения на Болотной власть сокрушила левых и на нашей протестной улице не осталось никого, кроме либералов. Она нанесла мощный удар по силам, которые могли бы рассчитывать на отзыв в народе. Массовая миграция в Россию уроженцев Средней Азии, конфликты с кавказцами порождают в народе национальное недовольство, а неолиберальные реформы – социальное. И власть ликвидировала тех, кто мог бы эти недовольства возглавить, оседлать.
Либералов власть сильно не тревожила, считая, что в России их повестка обречена на маргинальное прозябание. Народ наш не забыл кошмар начала 90-х и больше не пойдёт за теми, кто, крича о правах и свободах, готов продать Россию, отдать её во внешнее управление. Так полагала власть. Логично. Но не диалектично. Политтехнологи власти не сомневались, что в нашем в общем и целом консервативном народе феминистские стенания и рыночные призывы, издаваемые либеральной общественностью, не встретят никакого понимания.
Во время революции народ взбудоражен настолько, что жжёт усадьбы, врывается во дворцы, бьёт подозрительных. А протесты – это другое. Это дело ничтожного меньшинства.
Во время революции народ взбудоражен настолько, что жжёт усадьбы, врывается во дворцы, бьёт подозрительных. А протесты – это другое. Это дело ничтожного меньшинства. Народ может симпатизировать протестам, а может отвергать их. Но наблюдает он за ними со стороны. Если вообще наблюдает.
И власть не учла того, что il tempo se ne va. Если ещё в 2011-2012 годах на манифестации приходили люди, которые сохранили воспоминания о 90-х, пусть даже детские, то сейчас протестные идеи распространяются среди тех, для кого «страшные 90-е» – миф, придуманный боязливыми стариками, чтобы стращать молодёжь, которая, как это было всегда, мечтая о свободе, ждёт перемен. Что происходит, когда стране действительно нужны перемены? На роль вожака протеста предлагают себя те, кто остался на политической сцене – прозападные либералы. Власть их почти не давила. Так – для вида. Для острастки, не более.
«Турбулентность во время транзита власти» — тяжеловесная, непривлекательная конструкция. Никто не хочет, чтобы его считали каким-то турбулентом. А вот если революционером — другое дело.
Похоже, что почти то же самое произошло в Белоруссии. Её лидер Александр Лукашенко крепко держался за монополию на идеологию социального государства, не допуская никакого оппонирования слева… и в итоге получил справа – со стороны национал-либералов. Национальная компонента вносит в белорусские протесты некоторое своеобразие, но лишь по форме. Суть та же – либеральная.
Слово «революция» пугает и притягивает. «Турбулентность во время транзита власти» — тяжеловесная, не привлекательная конструкция. Никто не хочет, чтобы его считали каким-то турбулентом. А вот если революционером — другое дело. Это слово порождает совсем иной образный ряд, имеет совсем другие коннотации. Даже те, кто против революции, слово «революционер» произносят если не с уважением, то с опаской. Вот и пришлось либералам и их медийным агентам реабилитировать революцию.
Но либеральная реабилитация революции привела к инфляции этого явления. Революции прошлого переворачивали историю, «революция» в модной редакции – переполох людей со светлыми лицами.
Люди — чем дальше, тем больше глупее, примитивнее. Не думают, не сопоставляют факты, не делают выводы.
Кстати, о лицах. Мы можем только догадываться, как выглядели женщины, которые участвовали в походе на Версаль в октябре 1789 года. Образ застрельщиц русской Февральской революции 1917 года остался на фотографиях – суровый образ. Ныне улицы завоёвывают персонажи иной эстетики: барышни с цветными волосами и серёжкой между ноздрями, юноши с усами а-ля Сальвадор Дали, бородатые мальчики, плешивые юноши, толстые и агрессивные бучи. Наверное, есть те, кто ещё помнит сообщения об избиении ОМОНом беременной женщины при разгоне болотного стояния/сидения в мае 2012 года. Сообщения эти сопровождали фотографии и видео. И они почти не оставляли сомнений в беременности жертвы полицейского произвола. Но жертва избиения сделала потом заявление: она – это он, соответственно, не беременный, просто он одевается так, что его можно перепутать с женщиной. Имеет право! Я не оправдываю в связи с этим ОМОН, я просто проиллюстрировал лица и тела протеста. Но что это за эстетика?
Революции превращаются в шоу. Их циничные сценаристы нагло играют чувствами, эмоциями людей, а люди — чем дальше, тем больше глупее, примитивнее. Не думают, не сопоставляют факты, не делают выводы. Возьмём, например, протестующих белорусов. Чтобы понять, как невидимая рука рынка расставляет всё на свои места, им достаточно осмотреться вокруг. Что произошло с польской промышленностью, украинской, прибалтийской, да и российской тоже? Выиграли эти страны от деиндустриализации? Может быть, в них утвердилась «экономика знаний»? Возобладал «постиндустриальный уклад»?
На лицо тотальная инфантилизация протеста, и дело не только во вливании в него молодёжи, но и во «впадении в детство» взрослых людей, порой стариков. Отнюдь не все старики «зомбированы» телевидением, среди пенсионеров всё больше тех, кто освоил ютьюб, где, как им представляется, нет цензуры, чтобы подпитываться «правдивой информацией». Они тоже возмущены избиениями детей, изнасилованиями девушек и прочими ужасами кровавой диктатуры.
Рубеж
Был такой русский мыслитель – Лев Тихомиров. Начинал он как революционер. Будучи активистом кружка «чайковцев», Тихомиров вместе Петром Кропоткиным, с будущим «отцом анархо-коммунизма», агитировал рабочих Петербурга. Сатрапы самодержавия его поймали и сделали фигурантом народнического «дела 193-х». Затем одарённый молодой человек вырос до идеолога партии «Народная воля», которая убила императора Александра II, освободившего русских крестьян от крепостной зависимости. После покушения Тихомиров бежал в Швейцарию, потом переехал во Францию, где вместе с Петром Лавровым издавал «Вестник Народной воли». Но под конец 80-х годов (позапрошлого века, понятно) Тихомиров пересмотрел свои взгляды, попросил помилования, написал статью «Почему я перестал быть революционером» и вернулся в Россию, где через несколько лет написал объёмное исследование «Монархическая государственность». Будучи монархистом, Лев Тихомиров выступал за мирное, но энергичное решение «рабочего вопроса». В его работах начала ХХ века, например, в брошюре «Рабочие и государство», содержатся идеи, близкие концепции «национального синдикализма».
Вспоминая московские волнения лета прошлого года и глядя на нынешние белорусские протесты, меня так и подмывает написать текст с таким же названием, как тихомировский – «Почему я перестал быть революционером».
Я вспомнил о Тихомирове вот по какой причине. Впервые революционные анархистские листовки я расклеивал в Ленинграде, страшно вспомнить, в ноябре 1987 года, затем я распространил тонны газет с призывами к рабочей революции и организовал множество акций, некоторые из них произвели немалый эффект. Но вспоминая московские волнения лета прошлого года и глядя на нынешние белорусские протесты, я всё ближе к тому, чтобы написать текст с таким же названием, как тихомировский – «Почему я перестал быть революционером». Если все эти пошловатые водевили с истерическими завываниями, женские шествия с букетами цветов (тот ещё «баян»), беснования на сцене — революции, то я не революционер, это точно.
Мастурбация и кастрация
Однако процесс вырождения революции в феминистский инфантильный шабаш начался не вчера, а 50 с лишним лет назад, в Париже в мае 1968 года, на демонстрациях против войны во Вьетнаме. «Страшная тайна (парижского) мая заключалась в том, что, по Дебору, “лгун солгал самому себе”. Это был не бунт против общества зрелищ, а звонкий бунт-зрелище, тем более бессмысленный, чем милосерднее он протекал. Первая в история революция, которой не было», — настаивает историк кино Михаил Трофименков в своём замечательном эссе «Кадры и кадавры». Французский левый активист еврейского происхождения Пьер Гольдман, который в 1968-м присоединился к партизанам в Венесуэле, охарактеризовал парижский май тремя словами – «Мастурбация, онанизм, кастрация». (Я, правда, не знаю, чем мастурбация отличается от онанизма – но так сказал Гольдман.)
По сравнению с парижским маем-1968 даже киевский майдан-2014 предстаёт настоящей революцией. Майдан призвал «любовников смерти», больше сотни, люди шли против воровской и бандитской власти, но их порывом воспользовались подлецы, подонки, мрази, ещё хуже тех, кого они свергли. Но кого призвал парижский май?
Процесс вырождения революции в феминистский инфантильный шабаш начался не вчера, а 50 с лишним лет назад, в Париже в мае 1968 года, на демонстрациях против войны во Вьетнаме.
«Когда дым рассеялся, все “актёры” были живы, отчасти здоровы и вернулись в аудитории. Но мы-то знаем: революция – это другое. Это когда активное меньшинство кропотливо обращает большинство в свою веру и выводит на баррикады, — продолжает Трофименков, которого трудно заподозрить в консерватизме. – Во Франции всё наоборот. Большинство вдруг ринулось в драку, а уже после драки выделилось активное меньшинство, ещё лет десять экспериментировавшее с коммунами, политическим творчеством масс, гашишем-героином и чуть-чуть – терроризмом, в основном – вербальным». Во что превратились западные шестидесятники через 30 лет после своего бунта, сочно проиллюстрировал французский писатель Мишель Уэльбек.
«Революция, которой не было», породила подражателей, а главное, глобальная система с пользой для себя использует её приёмы, и нынче «баррикады, друзья, шум, гам» устраиваются в тех странах, где утвердился неугодной этой системе режим.
Первородный грех
А, может быть, изначально в идее революции есть что-то такое, что её адептами часто становятся люди одной мысли – «одномерные люди»? И мы наблюдаем не инфляцию, а вполне естественное развитие идеи революции, точнее – вырождение её, деградацию? Поэтому среди людей, которые называют себя революционерами, всё больше дегенератов? 130 с лишним лет назад Лев Тихомиров в своём рубежном тексте отмечал: «Революционное движение есть не причина, а только признак зла, от которого главнейше страдает современная Россия. Зло это — недостаток серьёзно выработанных умов в образованном классе, вследствие чего вся умственная работа этого класса отличается очень невысоким качеством». Тихомиров пересмотрел свои взгляды, в том числе из-за того, что больше не мог мириться с позитивистским убожеством идей народника Петра Лаврова, переносить его пафосные размышления о «критически мыслящих личностях», когда в ставке была судьба России. Но по сравнению с современными «идеологами революции» Лавров – глыба. Кстати, кто они – сегодняшние идеологи революции? Есть вообще такие?
Отказ от идеи революции вовсе не означает примирение с властью, с тлетворной социальной системой, со всеми этими «олигархами», свиноподобными чиновниками и свинцовозадыми карьеристами (если говорить о порядках в современной России). Нет, конечно.
Почему среди людей, которые называют себя революционерами, всё больше дегенератов?
Да и революции бывают разными. Россия давно нуждается в национальной революции сверху, итогом которой должно стать построение в нашей стране мощного патерналистского социального государства. Кто её осуществит – другой вопрос. Но главное, чтобы было, где её осуществлять. Сегодня вновь в ставке судьба России. Все эти «революционеры» — не более чем пена. Если в России победит аналог киевского майдана, то в Кремле обоснуются вовсе не Любовь Соболь и Илья Яшин, не вся эта честная компания, а совсем другие люди, те, кто сегодня ходит по коридорам власти, сидит во властных кабинетах, те, кого Александр Дугин называет «шестой колонной», те, для кого русский народ – расходный, экспериментальный материал.
Среди тех, кто сегодня выходит на улицы, чтобы выразить протест против существующего режима, много честных и бескорыстных людей, которым действительно надоела атмосфера ханжества и лицемерия. Однако если их энергией и готовностью к самопожертвованию воспользуется «шестая колонна», будет очень плохо для всей страны. «Какое банкротство готовит своей стране поколение, которое не выработает к своему времени достаточного количества людей мужественных, крепких духом, способных всегда отыскать свой собственный путь, не поддаваясь первому впечатлению или влиянию политической моды, а тем более пустым фразам, посредством которых шарлатаны повсюду эксплуатируют доверчивые сердца!» — разве не актуальны эти слова Льва Тихомирова?
Читайте также:
Дмитрий Жвания. Белоруссия: выбирая между плохим и нехорошим
