Николай Фёдорович Фёдоров не застал ни мировую войну, ни революцию. Но он с некоторой скорбью предвосхищал грядущие катаклизмы и во многом предопределил характер развития советского цивилизационного проекта. Достаточно сказать, что Владимир Вернадский и Константин Циолковский, значительно повлиявшие не только на советские космические проекты, но и на саму советскую культуру, были учениками Фёдорова.
О самом Николае Фёдоровиче мы знаем мало. Знаем годы жизни и место захоронения, знаем, что он преподавал в Рязани, в Липецке, работал библиотекарем Румянцевского музея, сейчас это РГБ – Российская государственная библиотека.
Фёдоров жил в помещении библиотеки и знал содержание всех её книг. Он имел один мундир, а всё скромное жалованье раздавал нищим и своими стипендиатам, среди которых был мальчик Костя Циолковский. По воспоминаниям современников, Николай Фёдорович был настоящим аскетом, стоиком. Достойной стоика была и его реакция на прозвище «московский Сократ»: «Не гордись, тряпка, завтра станешь ветошью».
Умер Фёдоров в 1903 году.
До сих пор ведутся споры о том, существовал ли он на самом деле. Как остроумно заметил по этому поводу один из исследователей «философии общего дела»: «Если бы Фёдорова и не существовало, то его следовало бы выдумать». И это справедливо, ведь значение идей Фёдорова для русской культуры невозможно переоценить.
Что же за идеи Фёдорова? В чем они заключаются?
Николай Фёдорович исходит из очень простой мысли, мысли христианской, но своеобразно им понятой: самым первым врагом человека является смерть. Мы не хотим болеть, потому что это чревато смертью, мы не хотим войны, потому что на войне убивают. Всякое зло сводится к злу предельному – к смерти. Именно смерть легитимирует все прочие страдания. Как говорил Эпикур: «Не стоит бояться страдания, потому что если страдание долгое, то оно несильное, а если сильное, то оно мгновенное».
И Фёдоров приходит к простому выводу: смерть должна быть побеждена, поскольку ей противится сама человеческая природа. Я как личность, целостный организм, который любит, мыслит, дружит, воспринимает себя как нечто важное, не должен умирать. И человечеству, если оно претендует на то, чтобы творить историю, необходимо направить свои силы на борьбу со смертью. И в этой борьбе должны быть задействованы абсолютно все области нашего бытия: наука, искусство, религия, культура.
Это, конечно же, рифма с христианской мыслью о том, что последний враг истребится – недаром Фёдоров назвал свою концепцию «активным христианством». Почему именно «активным»? Николай Фёдорович считал, что христиане пассивно ждут Второго Пришествия и Воскрешения от Бога. По его же мнению, всё человечество должно «соработничать» Богу в деле всеобщего воскрешения.
Но бессмертия, которое морально преобразившийся человек должен завоевать для себя и других, Фёдорову мало. Он пишет: «До тех пор, пока есть умершие, смерть не побеждена окончательно. Надо вырвать из лап смерти всех тех, которых она уже когда-то забрала». Тут Николай Фёдорович вводит понятие «сыновства», согласно которому всякий человек должен осознать себя сыном своих праотцов.
Из-за этого многие воспринимают фёдоровское учение как некрофилическое. Но в действительности он, будучи серьёзным знатоком европейской философской традиции, лишь делает радикальный, но философски честный вывод из категорического императива Канта.
Напомним, что кантовский императив состоит из двух частей: формальной и содержательной. Первая часть звучит так: «Поступай так, чтобы максима, то есть правило твоего поступка, в любой момент могла стать всеобщей, то есть чтобы она могла стать универсальным правилом для всех». Согласно этому императиву, если я сегодня руководствуюсь правилом, что цель оправдывает средства и «всё позволено», то нужно быть готовым к тому, что завтра все будут обманывать, брать чужое и так далее. Это первая часть, чисто формальная, поскольку Кант не уточняет, каким именно правилом я должен руководствоваться. Вторая часть – содержательная, она говорит о том, что поступать стоит так, чтобы человек был для тебя всегда целью, а не средством.
Согласно Фёдорову, таким же должно быть и отношение живых к мёртвым. Ведь живу я за счёт жизни праотцов. Благодаря ним я вошёл в этот мир. И поэтому уже в самом рождении кроется начало смерти, поскольку, появляясь на свет, мы вытесняем своих родителей. Но ведь стыдно пользоваться жизнью других людей и относиться к мёртвым праотцам как к средству! Мы, конечно, делаем вид, что почитаем их, ходим на кладбище, но ощущения от этих «визитов» прекрасно описал французский философ Владимир Янкелевич: «Когда мы приходим на кладбище, нас одолевает какое-то чувство не совсем понятное, тоска смешивается со стыдом, и мы не знаем, что делать перед могилой, и мы начинаем судорожно красить калитку, вскапывать цветочки, наливать сто грамм, начинаем суетиться, потому что мы не знаем, что делать перед пустотой смерти».
А Фёдоров говорит: я знаю, что делать. Нужно объявить смерти смертный бой. Обессмертить себя и вернуть к жизни всех умерших – такова цель фёдоровского «общего дела».
«И вот когда это осуществится, – говорит Фёдоров, – нам будет мало места, потому что мёртвых больше, чем живых. Если мы воскресим всех, то Земли нам не хватит, и поэтому нам необходимо покорять космос».
Итак, мы переходим к теме русского космизма. Холодный безлюдный космос ожидает человека и смотрит на него, суетящегося на своей крохотной Земле, с укором. Такую картину рисовал Николай Фёдорович, обосновывая свою идею о необходимости покорения межзвездного пространства. Этой мыслью заразился маленький Костя Циолковский, будущий конструктор первой ракеты. Впоследствии он напишет: «Земля – это колыбель человечества, но человечество, как и любой ребёнок, не может прожить всю жизнь в колыбели».
Конечно же, обеспокоенный проблемами смерти и онтологической испорченности человека Фёдоров не мог обойти и крайне актуальный для нас вопрос войны. Его главный труд «Философия общего дела» начинается с вопроса: «Почему мiр – не мир?» (это – дореволюционная орфография). Понятно, что «мир» через «i» – это мир как вселенная, а «мир» через «и» – мир как состояние без войны.
В отличие от Владимира Соловьёва, Николай Фёдорович не видел никакого благостного посыла в исторических выяснениях отношений между народами. Чужд он был и той метафизике, которую впоследствии будут развёртывать Сергей Булгаков, Николай Бердяев и Иван Ильин. У Фёдорова только один бой имел цену – бой со смертью. И в этой проекции он воспринимал всё в мире. Пока войны существуют, нравственное преображение невозможно – так считал Федоров.
Он признаёт, что «состояние братоубийства свойственно не только человеческому роду, но и всей твари, рознь вплетена в саму ткань бытия», но видит цель именно в оздоровлении нашего больного бытия. Вражду, как и смерть, Фёдоров стремился изъять из самой нашей онтологии: «Пока человек не начнёт дело воскрешения, он будет продолжать дело убиения».
Согласно фёдоровской философии, человек должен научиться регулировать своё нравственное состояние, а затем обрести власть над природой, научиться разумно регулировать её слепую стихию. На этом этапе может быть полезна и армия… но уже в качестве естествоиспытательной силы, инженерного воинства. Как писал Николай Фёдорович: «Нужно обратить орудие убийства в орудие спасения».
И вершина этой регуляции – всеобщее воскрешение. «Смертные всех стран, племён, народов, всех занятий, званий, состояний, всех верований, мнений, убеждений – соединяйтесь!» –такой лозунг выдвинут уже в ХХ веке космисты Александр Горский и Николай Сетницкий.
Сложно назвать русского мыслителя, на которого фёдоровская философия не повлиял бы прямо или косвенно. А сколько писателей и художников вдохновлялось его идеями!
С Фёдоровым могли не соглашаться и даже спорить, но авторитет его признавали. Например, Лев Толстой был категорически не согласен с идеей буквального воскрешения плоти, для него это была метафизика, от которой он избавлялся. Но, тем не менее, Лев Николаевич так восхищался чудесным библиотекарем, что написал о нём следующее: «Если человек научился думать, – про что бы он ни думал, – он всегда думает о своей смерти. Так все философы. А – какие же истины, если будет смерть?». Конечно, Толстой, заигрывавший со смертью, относившийся к ней с чисто русским свидригайловским любопытством, не мог не поразиться философией Фёдорова.
Владимир Соловьёв писал Николаю Фёдоровичу: «Ваш “проект” есть первое движение вперед человеческого духа по пути Христову. Я с своей стороны могу только признать Вас своим учителем и отцом духовным». Правда, чуть позже он задастся вопросом: «хорошо, давайте воскрешать всех, но что делать, например, с Атиллой (то есть с явными злодеями)?». И придёт к выводу, что только преображенный нравственно человек заслуживает воскрешения.
Одним из главнейших последователей Фёдорова является Андрей Платонов. Влияние фёдоровского проекта заметно и в романе «Чевенгур», и в рассказе «Взыскание погибших». Платоновское понимание коммунизма – это понимание онтологической революции, переворачивающей самые основы нашего бытия. Например, Копенкин в «Чевенгуре» говорит Саше Дванову, что при коммунизме не нужно умирать. А как только смерть будет побеждена, отпадёт надобность и в религии. Ведь коммунизм кардинально преображает саму человеческую природу – человек как существо порченое, падшее, подверженное смерти, в результате революции перестаёт таковым быть. Стиль Платонова, несомненно, имеет нравственный пафос философии общего дела. Как не вспомнить Фёдорова, читая следующие строки: «После фашиста мы пойдём против смерти и также одолеем её, потому что наука и знание будущих поколений получат высшее развитие»?
Замечательную характеристику учению Фёдорова дал в статье «Религия воскрешения» Николай Бердяев: «Н.Ф. Фёдоров довел до последней остроты и предельной крайности это русское сознание всеобщей ответственности всех за всех и долга всеобщего спасения».
Но Николая Александровича категорически не устраивало, что Фёдоров «отвергает всякую личную, индивидуальную перспективу жизни» и признает лишь жизнь «со всеми и для всех, не для других, но для всех без единого исключения». Кроме того, он заявлял, что фёдоровскому «радикально-дерзновенному проекту» не достает «гибкости и пластичности».
Один из первых, кто открыл русский космизм в постсоветское время, был Фёдор Гиренок, опубликовавший в 90-е брошюру «Русские космисты».
Но главным исследователем и популяризатором идей Федорова, конечно же, была Светлана Семёнова. К сожалению, Светланы Григорьевны уже нет с нами, но дело продолжает её дочь Анастасия Георгиевна Гачева, которая проводит «Фёдоровские чтения». Эти чтения можно назвать своеобразной лабораторией по изучению Фёдорова, философии общего дела и русского космизма.
«Фёдоровские чтения» проводятся даже в Донецкой народной республике, где местные активисты организовали Центр исследований космизма при поддержке Библиотеки имени Федорова и Ассоциации музеев космонавтики.
И, наконец, почему же «Фёдоров, Гагарин и бессмертие»? Почему Гагарин?
В русской культуре вообще два Гагарина. Мы знаем Юрия Гагарина – первого человека, полетевшего в космос, открывшего его физически. Но духовно космос нам открывает другой Гагарин, о котором мы сегодня говорим. Дело в том, что фамилия Фёдоров – неродная фамилия мыслителя. Сам Николай Фёдорович был внебрачным сыном князя Гагарина.
И после рождения ему дали фамилию одного из друзей Гагарина – Фёдоров. Это событие наложило определённый отпечаток на видение молодого Николая, потому что он был обеспокоен фактом неродственности. Война будет им пониматься как следствие этой неродственности между людьми. Он видел, что не может быть родным в полной мере. Смерть ведь и порождается этой экзистенциальной отдалённостью людей друг от друга.
К слову, Сергей Королёв, общавшийся с Циолковским, был наслышан о Фёдорове и знал его настоящую фамилию. Поэтому очень возможно, что выбор претендента на полёт в космос обуславливался биографическим фактом из жизни Николая Фёдоровича Фёдорова.
Лекция курса «Философия войны и смерти» Андрея Коробова-Латынцева, переработанная в текст Иваном Гладиным
Идёт сбор слушателей на бесплатный курс «Русская военная философия» А. Коробова-Латынцева. Регистрация по ссылке https://solsevera.ru/russmillphilosophy
Смотрите также:
