Филипп Фиссен разбивает стереотипы. Модельер и дизайнер, представитель светского Петербурга, автор колонок в глянцевых журналах, свой человек в мире европейской, в том числе французской, моды – это всё о нём. По формальной логике, год назад Филипп должен был бы уехать «из этой страны» куда-нибудь на Лазурный берег, где он часто бывал до начала СВО. Но нет: Филипп живёт в Петербурге и защищает Россию. Как публицист. Как лектор. А ещё Филипп – человек кино. Сейчас он работает над книгой, которая выросла из сценария фильма, где непосредственно затрагивается тема участия России в Первой мировой войне. Поэтому неслучайно, что организаторы «Кибер Фронта Z» именно его пригласили рассказать о теме патриотизма в российском кинематографе. Об этом с Филиппом Фиссеном поговорил и редактор «Родины на Неве» Дмитрий Жвания.
— Обычно вопросом о творческих планах заканчивают интервью, а я с него начну. Я знаю, что Вы работаете сейчас над сценарием, где затрагивается тема Первой мировой войны. Расскажите немножко об этой своей работе, об этом замысле?
— Это несколько замыслов, которые, так уж получилось, коснулись той эпохи и конкретно Первой мировой войны. В этом проекте мне предложил поучаствовать известный режиссёр Василий Чигинский. В своё время он снял знаменитый короткометражный фильм «Атака мертвецов: Осовец», который собрал какие-то фантастические миллионы просмотров. Василий известен как очень большой знаток эпохи, и именно её военной, так сказать, части: всё что касается вооружений, формы и т.д. Он совершенно блестящий эксперт в этих вопросах, и на экране воссоздаёт всё с такой достоверностью, что даже самые въедливые зрители не находят, к чему придраться.
Чигинский предложил мне создать проект для продюсеров, с которыми он общался, на тему начала Первой мировой войны. А именно, периода накануне, буквально за несколько дней до начала, за неделю, за две. Это должен был быть такой исторический детектив, где дело происходит в Петербурге, который ещё не успел стать Петроградом. Мне очень понравилась эта идея. Были написаны кое-какие предварительные материалы с общей канвой, образами героев, создан сюжет пилота. Предполагался сериал на 12 серий. Я увлёкся, и получилась достаточно интересная история. Но, думаю, в производство это не пойдёт, в ближайшее время, во всяком случае, от продюсеров не слышно никаких отзывов в том смысле, что они готовы за это взяться.
Но мне показалось не очень рачительным бросить этот сюжет, отказаться от него, никак не использовать, не эксплуатировать, поскольку вправду получилась довольно эффектная, авантюрная драма-детектив. Я, вдохновленный этой работой, решил написать роман, поскольку текст издать гораздо проще, с помощью издательства или даже за свой счёт, чем снять кино, – просто чтобы эта история не пропала.
Другой проект, который я задумывал пару лет назад, к столетию нашего самого первого советского коммерческого банка – Внешэкономбанка, который был образован на несколько месяцев раньше, чем СССР. Я посмотрел его историю. Она меня очень увлекла сама по себе. Советская Россия лежала в разрухе. По сути, Гражданская война ещё не закончилась. Советская республика находилась в блокаде, торговой и финансовой, устроенной западными державами, что, естественно, очень бьётся с тем, что мы переживаем сегодня. И в этих условиях большевистское руководство, которое в принципе было против финансовой и хозяйственной капиталистической системы, нашло в себе силы и проявило довольно много изворотливости для создания структуры, которая смогла сломать блокаду Запада. Естественно, это было сделано при помощи политического руководства и дипломатических ухищрений. Так, во время Генуэзской конференции состоялась знаменитая пижамная вечеринка или, как я её называю, пижамная встреча, когда были подписаны договоры между правительствами Веймарской республики и молодой Советской России.
А действие начинается на излёте Первой мировой войны, накануне Брестского мира. Историю я рассказываю глазами героев, так сказать, из простого народа. Для этого я обратился к истории своей семьи. Мой прадед был унтер-офицером Семёновского полка, который после Октябрьской революции был переименован в третий полк охраны Петрограда. Моя бабушка родилась в 1918 году, и её мать, моя прабабушка, решила бежать из Петрограда, потому что обстановка здесь была сложная, опасная, на свою родину под Ярославль.
Естественно, в истории действуют британские шпионы. Причём это не выдумка, сценарий основан на реальных фактах, которые мне удалось накопать. Вообще информации очень много. Мне несколько обидно за то, что этот период у нас мало освещается в принципе и в народном образовании в частности.
— Так вот, о чем я и хотел поговорить. Первая мировая война в российском кинематографе практически вообще не представлена. Вспоминается только фильм Дмитрия Месхиева о женском батальоне смерти «Батальон». А больше я и не вспомню. Почему в Советском союзе мало снимали о Первой мировой, понятно: согласно советской идеологии, это была империалистическая война, антинародная, война за аннексии и контрибуции, явно несправедливая. Тем более, что Советская власть ещё и заключила Брестский мир, похабный, как его сам Ленин назвал. Но почему сейчас не снимают? Вот это удивительно. А можно было бы снять современный фильм со всеми спецэффектами, как сейчас все любят, о той же атаке мертвецов…
— Так вот Чигинский как раз и снял об атаке мертвецов, но короткометражный, двадцатиминутный фильм. Сделана он в высшей степени профессионально и со спецэффектами, очень-очень плотно всё сбито. Я рекомендую тем, кто не видел. Он есть в сети в свободном доступе, пожалуйста, посмотрите, это действительно очень интересная работа. И по сравнению с тем же «Батальоном», на мой взгляд, конечно же, более ценная и для зрителя, и для кинематографа. Она могла бы как раз дать толчок развитию, серьёзному рассмотрению темы Первой мировой войны российскими кинематографистами.
Понятно, что в советское время нельзя было героизировать русское офицерство, значительная часть которого потом стало белогвардейским. А ведь победы были. Может быть, их было недостаточно для общей победы, но именно Россия почти выбила Австро-Венгрию из войны.
— Сюжетов для фильмов немало. Во время Карпатской операции на Дукельском перевале в русский плен сдался полк, укомплектованный чехами, которые не хотели воевать со славянами за Австро-Венгрию. Актуальная история. Тяжёлая, но в итоге успешная осада Перемышля. Если бы не наше наступление в Восточной Пруссии в августе-сентябре 1914 года, немцы могли бы взять Париж, они уже были в его пригородах, и неизвестно, как бы тогда закончилась война в целом. Или Русский экспедиционный корпус во Франции. Его бойцам есть памятник в Париже, но русского фильма о нём нет. Это вот вызывает большие вопросы, на самом деле, к тем людям, которые сейчас решают, о чём фильмы снимать. То есть это к продюсерам вопросы: сейчас же они принимают решения, что снимать…
— Да, сейчас кино продюсерское. Энтузиазм режиссёра, а тем более сценариста сведён к какой-то погрешности. Хотя многие из продюсеров говорят: «Вот если бы был хороший сценарий, то…» Но на самом деле, кто будет судить хороший сценарий или нет? У сценариста, кинодраматурга, одна главная проблема – у него нет читателя. То есть заставить кого-то прочесть сценарий – это уже целый продакшн, для этого надо задействовать какие-то силы.
Большая удача, если кто-то из приближённых продюсера, секретарша его, например, пробежит глазами текст и скажет ему: «Ничего написано. Давай, может, и ты почитаешь». Вот тогда это успех! А засыпать студии и платформы предложениями «А давайте вы снимите об этом…»… Конечно, и студии, и платформы в один голос говорят: «Ой, так мало сценариев, так мало сценариев». На самом деле, сценариев миллионы. Их посылают все, кому не лень. Все почему-то считают, что писать сценарий легко. И я тоже почему-то думаю, что это легко. Может, это дело мне легко даётся, вот поэтому я так и думаю, но и все остальные тоже думают, что легко: «Если Фиссен что-то пишет, то почему бы и мне не написать».
— На Западе сняли много масштабных фильмов о Первой мировой войне. Только за последние годы вышли «Счастливого Рождества» Кристиана Кариона, «1917» Сэма Мендеса, «На западном фронте без перемен» Эдварда Бергера. Правда, они все немножко однотипные: окопная война…
— Да, но тем не менее это крупномасштабные проекты с большими бюджетами, с широким прокатом. И французы очень много снимали про Первую мировую.
— Они даже сериал сняли, который так и называется – «Герои первой мировой».
— Да, они относятся более трепетно к этой Великой войне, как они её называют. Великая война, ведь никто же не знал, что будет вторая мировая. Великая война обеспечила определённый реванш Франции за её поражение в войне с Пруссией 1870 года, когда она потеряла Эльзас и Лотарингию… И вообще была унижена, но возможно это унижение Франция испытала по справедливости. Мы-то помним, что Наполеон III был зачинщиком Крымской войны, которую называют нулевой мировой, потому что в ней участвовали фактически все великие державы того времени, и все они были против России. Британцы пытались высадится у нас на Севере, на берегах Белого и Баренцевого морей, на Дальнем Востоке… Но мы почему-то стыдливо называем эту войну Крымской, хотя её охват был огромным и силы были задействованы приличные, фундаментальные. Австро-Венгрия предала Россию, с которой в своё время заключила Священный союз…
— Да, Россия осталась одна.
— Россия осталась одна против всей мощи Европы. Что ж, сейчас нам не впервой. Что касается Первой мировой, то Россия не вошла в число держав-победителей. Место России получила Польша. И не из-за того, что она имела какие-то заслуги. Просто западные союзники не могли не учесть вклад России эту войну, в победу над коалицией Центральных держав, и они должны были кого-то найти вместо неё.
— И это при том, что польский лидер Юзеф Пилсудский воевал на немецко-австрийской стороне. Его польские легионы воевали против нас, как и украинские сечевики!
— Разделенная Польша – это как раз та линия, которую я развиваю в своём романе. Пишу его. Половина готова. Он называется «Угол трёх императоров». Это вполне конкретная точка на карте в районе польского города Катовице, где Чёрная Пшемша впадает в Белую Пшемшу, и при слиянии, впадении этих рек друг в друга сходились три империи: германская с севера, наша с Востока, а с юго-запада подступала Австро-Венгрия. Это можно рассматривать и как метафору всей разделенной Польши, и как конкретную точку на карте, где мои герои оказываются в самом начале войны.
В советской историографии есть такой замечательный период – Ленин в Польше. И есть замечательный фильм с таким названием. Это почти мэм. Сейчас может быть уже ушедший, потому что молодёжь не очень интересуется историей родной страны. И тем не менее, в какой же Польше был Ленин, раз она была разделена на три части? Где он прятался от имперского российского правительства? Он находился в австрийской части Польши, в Кракове, а тем летом, когда началась Первая мировая война, он отдыхал в Татрах, на курорте, который считался аристократическим, довольно дорогим. Чтобы непосредственно жить на курорте, у него было недостаточно денег, и он снял домик в деревушке в Галиции. Когда началась война, его задержали австрийские власти, но очень быстро отпустили, разобравшись, что он не враг, и даже помогли ему переехать в Швейцарию.
— Любопытно, что образом русского офицерства, белогвардейца, многие из нас были очарованы благодаря советским фильмам, например, таким кинолентам, как «Адъютант его превосходительства».
— Много, много таких кинолент! Я назову десятки, и Вы наверняка знаете их все. Отношение к русскому офицерству в советском кинематографе некоторым образом было восхищённым. Я недавно пересмотрел фильм 70-х годов «Бриллианты для диктатуры пролетариата» по книге и по сценарию Юлиана Семёнова, где дело касается финансового положения молодой советской федеративной республики в тот период, о котором я пишу. Чтобы не сделать также, как Юлиан Семёнов, чтобы не рассказывать то же и так же, как уже рассказал он, я ещё раз пересмотрел этот фильм. Там великолепные актёры. И все красавцы: Владимир Ивашов, Александр Кайдановский, да кого не возьми. Блистательно созданные образы, восхитительные. Наблюдаешь за ними и думаешь: «Какого замечательного врага мы победили!» По легенде, так сказал Сталин, посмотрев пьесу Булгакова «Белая гвардия».
Восхищение «бывшими» немного более сильного градуса, чем восхищение своими, по всей видимости, было фигой в кармане советской творческой интеллигенции. Она обратила внимание на благородство офицерства, на те черты, которые нас всегда восхищали.
— Так, может, сегодня есть какой-то заговор? Тоже фига в кармане. Люди, прекрасно понимая, что, если широкой публике представить образ русского офицерства, которое жило понятиями чести, достоинства, благородства, то произойдёт патриотический подъём, патриотизм станет стильным, а это как раз и не нужно всем этим людям, которые правят нашим кинематографом, всем этим продюсерам, которые уехали из страны и потешаются над нами, потешаются над государством, на деньги которого они изготавливали, по сути, антигосударственные фильмы, работали против государства, против нашей страны.
— Так они так думают, что они работают против государства и страны, а на самом деле они не работают. Всё, что они наснимали – просто шлак, который никак не останется в истории кино, не будет тревожить людей и формировать их у них мнение. Мол, сломаем мозги русским дуракам, вот сделаем так, и у них голова была набекрень» – это их иллюзия. Туман рассеивается и люди видят, что это не кино, а чепуха.
Вот был Александр Раднянский (признан в РФ иностранным агентом – прим. ред.), ему было доверено наше кино. Но опять же, когда мы говорим «наше кино», мы понимаем, что нашим кино несколько десятилетий заправляли американские корпорации. Это не секрет. Так получилось: мы сдали своё кино в управление голливудским корпорациям. Раднянский – это не просто иностранный агент. Он – глава целой структуры – сети иноагентов, он её создал и возглавляет. Недаром он входит в число пятисот самых влиятельных фигур в мировом медиа– и кинобизнесе. Вот такой человек был поставлен надзирать за тем, что происходит в нашем кино. Что-то он наснимал, но по большому счёту всё это ничего не стоит.
Вот Андрей Звягинцев – талантливый, художественно одаренный человек, который пытался о чём-то рассказать, что-то донести до нас. Но его перехватил Раднянский и направил его творчество в определённое русло. Хорошо, когда в русле всё плещется, но в его случае получилась какая-то, простите, говнотечка. В том же «Левиафане», который продюсировал Раднянский, он совершил явный подлог: взял американский сценарий об американской жизни и усугубил его нашими пороками. Получилась картина, написанная кистью, которая не отражает нашей жизни. Да, некоторые наши проблемы имеют широкое распространение, но это в моменте, не навсегда. Мы с ними боремся, превозмогаем их и выходим на нормальные человеческие отношения. А то, что нас питает и воспитывает, лежит совершенно в другой плоскости. В «Левиафане» какой-то спившийся дурачок, продажный поп, взяточник-губернатор… Да плевать на это всё на самом деле. С этим мы разбираемся каждый день. Это не нужно увековечивать.
Мы зрителя не слушаем вообще. Я как зритель имею право на художественное осмысление процессов, которые проходят в стране, в мире, в которых мы участвуем, в которые мы погружены, а кинематографисты делают из этого плоский блин, желая, видимо, находиться как бы над схваткой. В глубину никто не зарывается. И так во всём кинематографе, не только в российском.
В целом западная культура значительно более поверхностна, чем российская. Нет у них той глубины, что есть, например, в произведениях Фёдора Михайловича Достоевского. Это правда, и они сами это признают. Но и европейская культура, обогащенная русской культурой, которая стала частью, приносит великолепные плоды. Мы поддались на приманку сиюминутного успеха, коммерческой славы и пошли путём упрощения, примитивизации, потакания самым низменным вкусам. В отличие, скажем, от Советской власти, которая в 20-е и 30-е годы, когда у неё было по горло насущных дел, издавала произведения мировой классики: Данте, Гёте, Шиллера… На дрянной бумаге, в мягких обложках, но гигантскими тиражами и распространяла это всё широко в массы для того, чтобы не просто ликвидировать безграмотность, а чтобы создать нового человека – человека с глубоким пониманием жизни и устремлённого в горные выси.
— Если всё-таки вернуться к теме Первой мировой войны в кинематографе и сделать какой-то вывод из нашего разговора. Фильмы об этом периоде, об этой странице к русской истории и о людях той русской истории не появляются потому, что продюсеры считают, что это будет не интересно людям, а будет интереснее посмотреть фильм о спортивной победе какой-нибудь?
— Да и не о спортивной победах тоже мало фильмов. У продюсеров был такой короткий период, когда они решили, что напали на золотую жилу и начали реанимировать спортивные победы СССР. Ведь это же не сложно: заставить двадцать человек бегать по полю с мячом и добавить эпической музыки. И вот мы получаем фильм о победе. Но к каждой победе идёт длинная дорога с преодолением. Но это, как правило, никого не интересует, считают они. Давайте просто: Машков крикнул «Давай, Сашка, давай!» – и всё, победили всех сразу, всё хорошо. Зритель получил свой дофамин, порадовался, пошёл домой и забыл, кто с кем играл и зачем.
Что касается образа русского офицерства, то он, признаем, в русской культуре не всегда комплементарный. Вспомним произведения Александра Ивановича Куприна, например. Или «Хождение по мукам» Алексея Толстого. В советские годы создавались глубокие интересные произведения, которые экранизировались и очень талантливо. Вернуться к такому уровню экранизации, я боюсь, мы сейчас не сможем, но мы должны начать работать над этим, чтобы со временем не только вернуться советскому уровню, но развить его, преодолеть.
Но кто этим будет заниматься? Недавно я побывал на питчингах, где молодёжь представляет свои проекты, и познакомился с тем, как они себе мыслят будущее и что бы они хотели снимать. Это можно охарактеризовать даже не модным словом «симулякр», это симулякр симулякра, то есть это то, что не только никогда не существовало, но никогда и не могло существовать и не будет существовать, не имеет никого отношения к жизни вообще.
— И почему так?
— Я не знаю. Сплошное самомнение и откуда-то взявшаяся идея, что каждый имеет право на то, чтобы проявить себя, имеет право на своё мнение. Им даже невдомёк, что транслировать своё мнение имеет право не каждый вообще, не каждый десятый и даже не каждый сотый. Чтобы транслировать своё мнение, его нужно оформить в полагающейся, уважительной, манере, тогда ты заставишь послушать тебя хотя бы пять минут. К сожалению, плодотворных идей я не услышал совсем. Всё, что они предлагали, это какая-то развращающая вседозволенность в анимационном, мультяшном представлении. Какие-то выдумки о сверхспособностях, которые кто-то открывает в себе и не знает, что с ними делать. Но эти выдумки описывают их состояние, они же открыли в себе сверхспособности: благодаря нынешней индустрии и технологиям каждый может транслировать что угодно. Вот такая печальная картина, при этом обилие амбиций, самолюбования, самовосхищения. И их нельзя критиковать. Мы же все бережем молодёжь: не дай бог сказать какому-то молодому человеку, что он дурак. В полагающихся выражениях, конечно. Если попытаться дать им совет, между вами вырастет стена, тебя просто не станут слушать.
— Но ведь представители именно этого поколения скоро начнут снимать кино…
— Это значит, что не надо оставлять попыток до него достучаться. Не получилось снять фильм? Хорошо, давайте напишем книгу, ну прочитают её пять человек, 50, 500 моих знакомых, которые её купят из уважения. Пусть будет так. Никто не говорит, что мы сейчас сразу возьмём все крепости, которые не смогли взять большевики, хотя задача наша, конечно, такая. Мы должны эти крепости брать, иначе они достанутся разлагающей структуре, созданной нашими недругами, которые, правда, тоже не знают, что с этим со всем делать. Мы их немного переоцениваем, наделяя их способностями, которых они не имеют, считая, что у них долгий план. План их один – вечная война, но это не означает, что их стратегия проработанная, там куча дыр тоже.
Я уверен, что благодаря сегодняшним событиям наше общество изменится и, соответственно изменившись, потребует к себе другого отношения со стороны художников. Больше нельзя будет игнорировать мнение людей, как это происходило последние годы: мы вот сидим в «Жан Жаке» и лучше знаем, что вам надо, что дадим то и будете жрать. Новое общество, которое смогло сплотиться и самоорганизоваться и без оглядки на других научилось творить добро, что называется – от сердца к сердцу, этого не допустит.
— Вот Вы рассказали про молодёжные питчинги. Но ведь есть и другая молодёжь. Если честно, я немного удивлён, что такое большое количество людей и среди молодёжи в том числе отозвались на проблемы фронта, на проблемы тех людей, которые находятся в районе боевых действий, удивлён, потому что все эти последние 30 лет нас превращали в квалифицированных потребителей, загоняли в капсулы личной жизни. А патриотическим воспитанием занимались карьеристы, проходимцы, менеджеры и примитивные пиарщики. Мероприятия, посвящённые 9 мая, порой, мягко говоря, озадачивали. Например, чего стоили все эти «вальсы Победы» с использованием шеста, парады патриотической моды, когда на нелепые одежды наносили изображения советских медалей и орденов, георгиевские ленточки, или, пуще того, конкурсы патриотического боди-арта… И всё же, когда Родина-мать позвала, откликнулись очень многие.
— Потому что всё это было наносным, это не изменило нашу внутреннюю структуру, так сказать, кристаллическую решётку. Мы остались по-прежнему теми же людьми, которыми мы были, то есть русскими, где-то советскими. Соответственно, вырастить совсем отрезанных от корней потребителей не удалось. Настоящая культура всё равно возьмёт вверх. Она передаётся, так или иначе, по более длинным связям, нежели короткие нейронные связи, которые сразу лопаются. И эти длинные связи существуют, семейное воспитание всё равно присутствует. Ведь нас воспитывают не какие-то там откуда-то взявшиеся потребители, а люди из поколения наших родителей, которые посвятили свою жизнь служению. Служение – вот слово, которое сейчас забыли, забыли его значение. Это не просто служба, служение длится в течении всей жизни человека и выходит за её пределы.
— Филипп, хотел бы спросить Вас как стилиста. Не кажется ли Вам, что у русского патриотизма есть проблемы с эстетикой? Либо капуста в бороде, либо суровые лица со сжатыми скулами…
— У нас всегда были проблемы с эстетикой. Мы строим свою эстетику на основе подражания Западной Европе, но при этом наша органика ей противится. Наши связи с Западной Европой и с Византией оказывали на наш народ своё влияние, но внутри русского народа всегда было своё понимание эстетики, которое неразрывно было связано с этикой и нравственностью, например, с пониманием того, что нельзя делать какие-то вещи, нельзя что-то показывать. Вот в этом ценность нашего характера, ценность нашей культуры и ценность нашего организма.
Эстетика, мода – это вообще в принципе вещь западная, но при этом западная мода восхищена русскими мотивами, и многие самые известные кутюрье делали свои коллекции на их основе. А мы, может быть, сами не в состоянии оценить крутизну русского стиля, то впечатление, которое он производит на человека. Я не говорю, что мы, как в «Берёзке», всё время должны продавать хохлому. Но всему должно найтись своё место.
Что касается многодетных патриотов с большими бородами, то они вызывают у меня огромное уважение. Как и суровые люди, которые оглядывают горизонт в поисках врага. Я уверен, что нас, патриотов, будет всё больше и больше, и мы разные, и это здорово, что мы разные.
Патриотизм – это вообще-то глубинное чувство, которое в каждом из нас присутствует или, по меньшей мере, должно присутствовать при правильном воспитании, при правильном функционировании организма, я бы так сказал. Человек без родины, без корня, жить не может. Значит, он должен как-то к ней, к родине, относится. Может быть, даже ненавидеть, но, если он её ненавидит, значит, он сам себя вычёркивает из этой жизни. Пусть едет туда, где он будет счастлив. Мы не должны ему препятствовать.
— А каково, на ваш взгляд, место Петербурга в русской эстетике. Петербург всегда стоял как бы вне общего русского эстетического ряда, с одной стороны, но, с другой стороны, это столица Российской империи, наш город был столицей России, когда она достигла наибольшего размаха и величия. Мы начали разговор с офицерства, и для меня главный символ Петербурга не Исаакиевский собор, не Адмиралтейство, которое на значке города, а арка Генерального штаба. Произносишь «арка Генерального штаба» и сразу ассоциативный ряд возникает, связанный с людьми, которые посвятили себя служению – службе и служению. Но сейчас нас отрезали от Европы, не мы сами отрезались, а нас отрезали. Соответственно, значение Петербурга как «окна в Европу» вроде как пропадает, мы превращаемся в некий «отшиб».
— Чисто географически – да. Но при этом мы, конечно, не теряем значение культурного города и эстетического важного для всей России. Как говорил Фёдор Михайлович Достоевский, «каждый русский должен стремиться в Петербург вечно и побывать в нём физически хотя бы однажды». Он называл Петербург планетой, а раз мы планета, значит мы даже в вакууме должны выжить.
Эстетически Петербург отличается от остальных городов России своей европейскостью, но ведь и Москва в своё время подверглась нашествию итальянских архитекторов, она тоже тогда изменилась. Но это ей не мешало быть истинно русским городом. Так и с Петербургом. Он был столицей блистательной Империи. В лучшие годы Империи вся Европа ждала, когда русский царь с рыбалки вернётся, без него не могла ничего предпринять.
Петербург – русское окно в Европу, а сама Россия была щитом Европы, защищая её от нашествий варваров с Востока. А сейчас мы стали щитом Евразии, большой Евразии, от западных варваров. Ведь европейцы – потомки не римлян, а тех, кто разрушили Рим. Их предки – это варварские племена, которые разгромили и растащили на сувениры достижения античной цивилизации, они не смогли оценить их даже, они просто всё сломали. Какой водопровод? Для чего? Зачем? Вот же в реке вода течет. Западноевропейская цивилизация – самая агрессивная цивилизация на Земле. И они гордятся этим.
И я всегда говорю: «Судите древо по плодам». А плоды такие: русские смогли расплодиться до самого многочисленного народа Европы и построить самое большое континентальное государство в мире. Поэтому не им, не потомкам варваров, нас поучать, это мы их можем поучить, как жить и выживать. Не надо делать, как мы. Пусть делают, как мы говорим, и всё будет у них хорошо.
Беседовал Дмитрий Жвания
