110 лет назад, 9 июля 1911 года, не стало выдающегося русского экономиста и визионера Сергея Шарапова. Но его оригинальные идеи прошли проверку временем, и продолжают оставаться актуальными до сих пор.
Ответы из прошлого
Читая работы Сергея Шарапова, написанные очень живым и лёгким языком, не перестаёшь удивляться — насколько этот человек глубоко понимал проблемы, стоящие перед российской экономикой на протяжении столетий.
Взять хотя бы популярнейшую тему «импортозамещения», с которым, как ни крутись, ничего толком не выходит.
Вы не поверите: ещё в начале ХХ века Сергей Шарапов в статье «Что такое истинный протекционизм?» в нескольких словах объяснил, почему никакие административные усилия по «поддержке отечественного товаропроизводителя» не помогут обмануть законы экономики.
Пересказывать его труды не имеет смысла— их можно просто цитировать от первого до последнего слова — и восхищаться острым умом автора и лёгкостью изложения самых сложных вопросов.
«За последние годы в Россию ввозится множество велосипедов. За этот поистине глупый и бесполезный предмет…, Россия переплатила за границу за последние годы, без преувеличения, десятки миллионов рублей.
Отчего бы эту дрянь, раз уже публика её требует, не делать дома? Хорошо. Наложим солидную пошлину, дадим русскому производителю все преимущества перед иностранным фабрикантом. Тот довольствуется 10%, наш пусть наживает рубль на рубль, т.е. 100%.
Но вот протекционная пошлина наложена, а русских велосипедов нет, как нет. Цена на них в России стоит чуть не вдвое выше, чем в Америке, а между тем русских фабрик не открывается, и потребитель только несёт налог без всякой пользы для «отечественной промышленности».
В чём же дело? Отчего цель не достигнута? Да именно от того, что пошлина ещё не есть протекционизм. Чтобы велосипеды стали выделывать в России, и не какие-нибудь, а хорошие, способные вполне заменить заграничные, нужно много условий, среди которых пошлина далеко не главное.
Чтобы делать велосипеды хорошо и дёшево, нужно все их части делать не вручную, а машинами. Машины эти специальные и страшно дороги. Значит, нужен очень большой основной капитал.
Затем, нужен дорогой специальный материал, который надо выписывать из-за границы и платить за него высокую пошлину.
Затем производство должно быть массовое, товару должно быть налицо столько, чтобы не было ни малейшей задержки в требованиях.
Значит, нужен огромный оборотный капитал, дешёвый и очень широкий кредит, иначе изготовленный товар сам себя съест процентами.
Далее, нужна педантическая аккуратность при приёмке и браковке товара. Небольшая партия плохо исполненного заказа может подорвать бесповоротно доверие к фирме, которая ради создания и поддержания своей репутации должна быть готова на большие убытки и затраты.
А реклама? У нас даже понятия не имеют о тех баснословных суммах, какие затрачиваются в Западной Европе и особенно Америке на рекламу.
Когда вы всё это сообразите, когда вдумаетесь в эту сумму неблагоприятных для нашей промышленности условий, вы себе легко объясните, почему, несмотря на возможность нажить более, чем рубль на рубль, охотников заводить велосипедные фабрики у нас нет и быть не может.
И сколько вы пошлину не возвышайте, это делу не поможет. Пошлина эта будет только налог и ничего, кроме непомерного вздорожания данного товара, не вызовет».
Вот вам, собственно, и ответ: почему никак не получается заменить «импортные» товары «отечественными». Там, где нет капиталов, нет денег у людей, не будет «специальных машин» (высокотехнологичного производства), не будет и национальной промышленности. И не надо врать, что начальство, вводя «пошлины», занимается «поддержкой отечественного производителя». Это просто налог на потребление, и не более того.
Вот за такую-то откровенность Сергея Шарапова и не любили чиновники. Хотя он сам побывал чиновником, и довольно успешным. Нет, высоких постов он не занимал, но вышло так, что служил он там, где от государственного работника требовалось не только слепое повиновение начальству, но и собственная инициатива и предусмотрительность. Шарапов работал в канцелярии Варшавского градоначальства (и навсегда остался поклонником польской культуры и всегда прекрасно находил общий язык с поляками), выполнял задания русской разведки во время войны на Балканах, работал в Министерстве финансов и в Государственном банке в начале 1890-х годов — как раз в то время, когда в России готовилось проведение крупной финансовой реформы и введение «золотого стандарта». И вот тут-то Сергей Шарапов и пошёл «против течения», предложив своё видение системы финансового обращения в России.
Что такое деньги?
Сергея Шарапова совершенно несправедливо упрекали в том, что он настаивал на денежной эмиссии, как главном инструменте финансовой политики. Ничего подобного, разумеется, Шарапов не предлагал, более того в своём докладе «Финансовое возрождение России», он прямо указывал, что «…При системе бумажных знаков, … воплощающих только идею ценностей (чистый абсолютный знак, расчётная квитанция), эмиссионная операция предполагается, разумеется, только характера банковского, но отнюдь не казначейского. Ни одному государству ныне не придёт в голову, кроме случаев политических или военных катастроф, выпускать бумажные деньги для удовлетворения текущих расходов!»
Шарапов видел финансовое обращение совершенно иначе.
«… никто не станет осуждать, например, Французский банк за то, что он постоянно расширяет свою выпускную операцию, всё более раздвигая законодательным порядком максимум, установленный для бумажных денег. Французский банк имеет в виду удовлетворить всех своих кредитоспособных клиентов, и никому не придёт на ум бояться огромного количества бумажных знаков, обращающихся во Франции, которые были бы столь же полноценными без всякого размена, как полноценны теперь, обеспеченные разменом на золото.
Всё дело в назначении денег и в устройстве системы кредита. Количество же их определяет сама жизнь.
Автоматичность денежного снабжения страны, при котором ни один выпущенный знак не будет излишним и ни за одним необходимым не будет остановки, заключается в правильно организованной сети кредитных учреждений, опирающихся на центральный регулятор денежного обращения и кредита — эмиссионный банк.
Совершенно очевидно, что, сколько бы ни было заготовлено денежных знаков, только выпущенное в обращение в публику их количество имеет экономическое и финансовое значение.
Предположим теперь, что в уезде действует отделение Государственного Банка, кроме самостоятельных кредитных операций, питающее ещё целую сеть мелких банков — приходских касс. Учётные комитеты отделения и касс организованы, допустим, весьма совершенно. Они не отпустят ни одного кредитоспособного, не выдадут ни рубля не на дело или в неверные руки.
Начинается работа.
Ввиду явного недостатка в знаках в уезде требование на деньги будет по началу огромное. Как сухая губка втягивает влагу, так и исстрадавшийся без кредита уезд начнет всасывать оборотные средства и пускать их в ход.
В это время эмиссионный банк подкрепляет уездные кассы нужными количествами денег. Чрез самое короткое время, вследствие расходования этих денег заёмщиками в виде всяких платежей, в разных руках начнут скопляться денежные знаки, свободные от немедленного расходования.
В непосредственной близости находится касса, куда эти знаки можно отнести на вклад или текущий счёт, получая за них проценты. Начнётся прилив вкладов, который будет настолько меньше их отлива из касс, насколько есть в наличных деньгах нужда.
Но вот уездная и приходские кассы кредитуют дальше и дальше. Число обращающихся знаков растёт, растёт количество вкладов. Наступает момент насыщения, когда количество денег, выдаваемых и получаемых сетью касс, выравнивается.
В этот момент ходит в данном районе, очевидно, то именно количество денег, какое нужно для населения, ибо если бы оно было меньше, приток вкладов не достигал бы выдаваемых ссуд, если больше, излишние знаки явились бы немедленно искать себе процентного помещения.
Очевидно, что случай равенства количества ссуд и вкладов возможен только в теории. Практически будет всегда превышение одних над другими. Во время застоя в делах ссуд будут брать меньше, наоборот, начнут притекать вклады. При оживлении дел получится обратное. Цифра, выражающая потребность данного района в денежных знаках, будет вечно изменяться, отражая состояние сделок.
Но в руках банкового управления имеется регулятор, позволяющий удерживать постоянное равновесие и производить полезное воздействие на промышленность. При застое и приливе вкладов понижается процент по вкладам и ссудам, — промышленность поощряется более дешёвым наймом денег. При промышленной горячке и усиленном требовании денег вкладной и ссудный процент повышаются, — поощряются осторожность и спокойствие.
Верная и умелая учётно-ссудная политика может служить великолепным регулятором денежного обращения и надёжной гарантией постоянства ценности бумажных денег, хотя бы не обеспеченных никаким металлом. Очевидно, что при таком устройстве кредита и денежного обращения не может быть речи ни о каком излишнем выпуске бумажных денег.
Наоборот, через самое короткое время с развитием чековой системы и текущих счетов это количество начнёт сокращаться за надобностью, без всякого стеснения для народного труда и оборотов».
Вам ничего не напоминает механизм, описанный Шараповым. Ну да, правильно. Примерно так работает Федеральная резервная система США. Только для того, чтобы такая система работала, нужна, как писал Шарапов самостоятельная сеть мелких банков, максимально приближённых к местному бизнесу.
Российский экономист гениально угадал, что «рубли (доллары, фунты, евро)» становятся «деньгами» в ту секунду, когда какой-то участник банковской системы выдал их кому-то «на дело», не раньше и не позже.
И устойчивость этой системы зависит от качества «учётно-ссудной политики» и от степени кредитных рисков. А вот как снизить такие риски? Шарапов думал и об этом, и это особая история.
(Продолжение следует)
