В тексте об опере «Адриана Лекуврёр» я написал, что арт-хаус опер не бывает. Вот что значит быть непрофессионалом в области оперной критики. Я жестоко ошибся. Арт-хаус оперы есть. И одна из них идёт в Мариинском театре. Речь о «Саломее» в постановке режиссёра Марата Гацалова.
Эмансипация диссонанса
То, что музыкальный материал оперы Рихарда Штрауса «Саломея» очень тяжёлый, очевидно даже для непрофессионала. Недаром певцы, выбранные для исполнения немецкой премьеры произведения, которая состоялась 25 декабря 1905 года, жаловались на то, что его невозможно исполнять. Музыкальный стиль, использованный Рихардом Штраусом в «Саломее», австрийский композитор, крупнейший представитель экспрессионизма в музыке, дирижёр и музыковед Арнольд Шёнберг назвал «эмансипацией диссонанса».
Кстати, появление «эмансипации диссонанса» исследователи связывают с запросом на эмансипацию в целом, который чётко проявился в конце XIX — начале ХХ веков. Как заметила доктор искусствоведения, профессор тель-авивского Бар-Иланского университета Марина Рыцарева, «эмансипация диссонанса» совпала со «временем социальной и мировоззренческой неустойчивости, разрушения привычного порядка», когда появились абстрактная живопись Василия Кандинского, теория относительности Альберта Эйнштейна, а также развивались утопические анархические теории, которые отличает пространственная неопределённость. Рихард Штраус — пионер «эмансипации диссонанса».
Вдобавок исполнять партии «Саломеи» тяжело ещё и по той причине, что либретто написано не стихами, как в большинстве опер, а прозой.
Рихард Штраус много лет работал в таком жанре, как симфоническая поэма, призванном синтезировать все виды искусства и даже гуманитарной науки. И влияние этого жанра чувствуется в «Саломее».
Томления женской плоти
Переносы действия опер в другое время, нежели в оригинале, как правило, вызывают настороженность. Но Марат Гацалов, опытный театральный режиссёр, почувствовал, что текст «Саломеи» — вневременной. Он поставил спектакль не о всем известной библейской истории.
Гацалов недвусмысленно намекает публике на то, что он погружает её в ночной кошмар Саломеи, которая не в силах обуздать свою похоть. Пьеса, по которой поставлена опера, как уверял её автор Оскар Уайльд, написана специально для французской актрисы Сары Бернар — «этой змеи древнего Нила». И исполнительница главной роли в постановке Гацалова то и дело валяется на сцене, изгибается змеёй, изображая томления женской плоти.
А текст её партии такой, что первая исполнительница Саломеи, известная немецкая сопрано Мари Виттих, едва не отказалась от роли. «Я не буду это петь, я порядочная женщина», — заявила она.
Но сон ли это Саломеи? Ключ к разгадке поведения Саломеи даёт Ирод. «Я болен — нет! Это дочь твоя больна и опасно. Бело словно мел её лицо», — бросает он Иродиаде — своей жене и матери Саломеи. Конечно, и сам Ирод одержим похотью. Ясная ближневосточная ночь порождает в его сознании сладострастные образы. Свет Луны для него «полон сладких тайн», а сама Луна «словно пьяная женщина, что жаждет встретиться с любовником» — «её дурманит вино, и она нагая». Но если Ирод — просто старый греховодник (прибегнем к выражению из французской классической литературы), то Саломея — девица, одержимая патологической похотью.
Саломею бросает из огня да в полымя. «Иоканаан! Я влюблена в тело твоё, Иоканаан!» — вожделеет она, но, получая отповедь, заявляет: «Отвратно тело твоё. На нём вижу я прокажённого тлен». И так дальше. То «я люблю волосы твои, Иоканаан», то «они ужасны», а потом — «дай мне поцеловать твой рот, Иоканаан». Саломее очень важно соблазнить святого, пророка, проклинающего её. Если бы она этого добилась, её самооценка взлетела бы ещё выше. Что это? Это типичная картина женского биполярного расстройства, маниакально-депрессивного психоза. Известно, что больные маниакально-депрессивным психозом в период его обострения сексуально озабочены. Получается, что Гацалов погружает нас не в сон, а в бред Саломеи? Саломею в искусстве изображают роковой женщиной. В подаче Гацалова она — больная. А если так, то декорации, огромные конструкции с сотами, которые загораются тремя буквами СОН — ни что иное психиатрическая лечебница.
Адовые муки
Однако напрашивается ещё одна версия. Все персонажи спектакля Гацалова одеты в белое и вымазаны белым, в том числе и Саломея. А белый цвет, как неоднократно разъяснял великий фольклорист, петербургский профессор Владимир Пропп, «есть цвет потусторонних существ». Может быть, на сцене разворачивается загробная мистерия? Ирод, Иродиада и Саломея давно умерли. А значит, сейчас они должны испытывать адовые страдания, вечные муки. Ясно же, что эти люди, которые совершали смертные грехи, не могли попасть не то чтобы в Рай, а даже в католическое чистилище. Значит, неутолимая похоть Саломеи, которая достигает апофеоза во время танца семи покрывал — это наказание, которое она несёт за свои земные злодеяния? И конструкции с сотами — не психбольница, а жилища нежити?
Так или иначе, Гацалов отходит от эстетической концепции Оскара Уайльда, автора пьесы «Саломея», которая заключается в следующем посыле: «Законы Искусства не совпадают с законами морали». Уайльд эстетизировал Саломею: да, она грешна, но как она прекрасна. Саломея Гацалова вызывает отторжение — как всё паталогическое, порочное, пагубное.
Переносы действия опер в другое временное пространство порой оборачиваются нелепостями, балаганами. Режиссёр Марат Гацалов же помещает «Саломею» во вневременное, потустороннее пространство, заставляя нас мысленно проделать путь Данте. Для такого театра, как Мариинка, было бы странно, если бы в его стенах шла кровавая восточная сказка со стриптизом главной героини.
Дмитрий Жвания
