«И треснул мир на пополам, дымит разлом. Который год идёт борьба добра со злом»… Кто однозначно добро, а кто зло, кто тёмные, а кто светлые — на этот вопрос нет чёткого ответа даже в «Дозорах». А вот в политике каким-то волшебным образом сразу всем всё ясно. Конечно же, себя злом на этом поприще никто не считает. Зло — это всегда оппонент.
Мы это видели, наблюдая за политическим конфликтом в США, в ходе которого противники буквально «расчеловечивали» друг друга. Та же тенденция обозначилась в нашей стране в связи с «делом Алексея Навального». Если консервативный и даже охранительный лагеря ещё всё же пытаются понять причины, по которым люди, в основном — молодые, вышли на улицы, то либеральный стан непримирим: все, кто не с Навальным сейчас — «клевреты режима» или просто трусы.
Литератор Дмитрий Быков в порыве творческого бесстрашия находит даже антропологические различия между сторонниками Навального и теми, кто против него: «Человек выбирает Путина или Навального не в силу воспитания или опыта, а в силу своей антропологии. Например, огромное большинство сегодняшних противников Навального — это люди, которым страшно выйти на несанкционированный митинг или сказать неприятную правду; ну страшно же, это нормально, это, в конце концов, очень по-человечески. И они завидуют тем, кому менее страшно, и ненавидят тех, кто поставил их перед таким дискомфортным нравственным выбором. Эта ненависть, которой сегодня очень много, вызвана именно мыслями о собственном несовершенстве, то есть мотивом вполне благородным, но вот не может человек ничего изменить, зловонная стабильность ему уютнее».
Чёрно-белая картина. В либеральной среде немало тех, кого принято называть интеллигентами. Но откуда тогда такая непримиримость. Ведь интеллигентного человека как раз отличает умение распознавать полутона, видеть вопрос во всей его диалектике, не надевать ярлыков. Но нет… Вновь и вновь люди исходят из принципа «Кто не с нами — тот против нас!».
Публицист Станислав Смагин, объясняя непримиримость либерализма, не только в российской редакции, а в целом, указывает на его гностические корни. «Одним из важнейших компонентов современного либерализма, как левого, так отчасти правого, являются гностицизм и его более поздний вариант, манихейство», — считает публицист. Попробуем разобраться вместе с ним.
Дмитрий Жвания, редактор «Родины на Неве»
— Историки и религиоведы до сих пор спорят, чем является гностицизм: ответвлением христианства или его отражением-антиподом, причём хронологически более ранним. Дать точный ответ очень сложно, так как хронологические рамки зарождения гностицизма довольно размыты, можно лишь утверждать, что оно произошло на стыке нашей и предыдущей эры; и потому, что в ту эпоху идеи, религии и философские учения находились в бурном взаимодействии, и установить, кто повлиял на кого, порой довольно сложно; и потому, что само понятие «гностицизма» весьма расширительно и включает в себя целый ряд тенденций и течений.
Можно относительно уверенно говорить о влиянии на гностицизм позднеантичной философии, египетского культа Изиды, иудаизма и вавилонских верований. Стал же этот запутанный клубок идейным фундаментом некоторых течений в раннем христианстве либо был некоторыми ранними христианами подобран, распутан (или ещё больше запутан) и поспособствовал их отходу от основной части общины — вопрос открытый.
Не вдаваясь в долгие рассуждения насчёт причинно-следственных связей в зарождении гностицизма, обратимся к интересующему нас и одновременно главному положению этой доктрины. Согласно ему, мир представляет собой поле борьбы двух неслиянных, во всём противоположных и не допускающих полутонов сил, Зла и Добра. Мир, со всем его уродством и несовершенством, несомненно, сотворен Злым творцом-демиургом, и проживание в нём — постоянное пребывание в грехе и зле. Спастись могут лишь немногие избранные с помощью сокровенного Знания, которое разносит по земле посланник доброго Бога. Одно из самых чудовищных проявлений зла и греха на земле — это человеческое тело, скрывающее единственное, что есть у нас (и то далеко не у всех) — душу, и залогом спасения является преодоление тесной телесной клетки тем или иным способом в том или ином виде.
Презрительное и враждебное отношение к телу и всему, что с ним связано, было характерно для многих ранних христиан, истязавшие и натурально умерщвлявшие своё тело. Эти практики затем, в том или ином виде, были восприняты многими монашескими орденами. Но в целом видные раннехристианские богословы и Отцы Церкви, в частности, Ириней Лионский, вели ожесточённую полемику с гностицизмом и гностическими представлениями о мире и человеческом теле.
Обратимся к сегодняшнему дню — и разве мы не увидим явного гностического отблеска в мнении американцев, и республиканцев, и демократов, и особенно находящихся на партийном перекрестье неоконсерваторов, относительно США как мирового светоча либерализма и единственно верных ценностей, призванного нести эти ценности погрязшему в грехе миру? Америка в этом случае выступает то ли в роли того самого посланца доброго Бога гностиков, призванного спасать или обрекать на дальнейшее прозябание во зле, то ли в роли самого Бога.
«Согласно американской политической культуре, проблемы и угрозы создают “плохие парни”, и если избавиться от них, тем самым освободив другие народы и государства, то это будет соответствовать американским национальным интересам, а США и весь мир будут в безопасности и процветать. Этим можно объяснить стремление американской администрации отстранить от власти таких лидеров, как С. Милошевич в Югославии и С. Хусейн в Ираке. Такое ч`рно-белое восприятие мира, по сути, является феноменом, известным в теории международных отношений как «зеркальное отражение»…
Другим фактором американской культуры являются попытки распространить и внедрить систему американских ценностей как универсально подходящую всем культурам. Приверженцы идеи “благожелательности” и важности американской миссии убеждены, что все народы должны разделять те же ценности, что и американцы; если этого не происходит сразу, то они всё равно захотят поклоняться тем же ценностям в будущем и будут готовы принять их; если же они отказываются от этого, то это ошибка, и они не понимают, что хорошо и что плохо для их страны, поэтому Вашингтон должен убедить их или заставить их принять эти ценности. В этом случае военная сила также выступает инструментом “помощи” принятия этих ценностей другими народами и государствами и создания новых государств…По характеристике американского историка Ф. Логеваля, Америка представляет собой высшую форму цивилизации, светоч надежды для всего человечества. Её политика уникально бескорыстна, а её институты заслуживают особого подражания» (О.Иванов «Американская стратегическая культура»).
Соответственно, современный либерализм, во многом синонимичный США как его головному крейсеру, также весьма сходен с гностицизмом. Несмотря на вроде бы декларируемую практичность и приземлённость, либерализм одновременно склонен декларировать, причём весьма напористо и эмоционально, свою необсуждаемую, онтологическую правоту. Либерализм берёт на вооружение сразу две фразы, Ленина и Тертуллиана: «Душа у человека либералка» и «Учение либерализма всесильно потому, что оно верно». Это видно, в частности, по российским эпигонам данного всесильно-верного учения, способным в плане утверждения онтологической правоты либерализма и США пойти дальше самих американцев. Например, ныне покойная г-жа Новодворская была уверена, что «демократические пилоты летающих крепостей, то есть английских и американских самолётов, когда сбрасывали бомбы на гитлеровскую Германию, хотели убить нацистов, но поскольку у бомб не было такого различительного механизма, то от Германии, от её западной части, куда достигали эти летающие крепости, мало что осталось», а вот «советские пилоты не имели таких комплексов насчёт того, чтобы на кого-то что-то не кидать». «Знаю я советских пилотов. А вот демократические…», — подытоживала г-жа Новодворская (Программа «Особое мнение» на радиостанции «Эхо Москвы, 5.01.2009).
Гностическое же презрительное отношение к человеческому телу в первую очередь характерно для левого либерализма. Странная, казалось бы, позиция для идеологии, согласно которой в центре всего именно физическое измерение человека, причём в самом непритязательном виде. Однако финский режиссёр Леа Клемола как-то сказала: «Красивый человек на сцене — это фашизм», и современные леволиберальные установки эта фраза отражает в самом полном виде. Феминистское движение бодипозитива, вроде бы призванное любить своё тело и в самом его плохом и запущенном виде, на деле как раз проповедует не любовь, а презрение: к элементарным нормам гигиены, уходу за собой, самоконтролю в плане веса, наконец, к самой человеческой красоте, понятию бесконечно условному, но всё же объективно существующему. И 150-килограммовая модель Тесс Холлидей, украшенная (точнее — изуродованная) предельно безвкусными татуировками и вульгарной серьгой в ухе, на обложке журнала Cosmopolitan — это именно проповедь издевательства над телом и презрения к его красоте.
Всё чаще доходит дело до ещё более кощунственных и диких — с точки зрения как христианства, так и биолого-материалистического понимания человека — издевательства над своим телом. «Представительница модельной индустрии Виктория Модеста пошла на ампутацию ноги. Теперь один из её дорогостоящих лабутенов красуется на ещё более дорогом протезе. Впрочем, у девушки всё же был некоторый физический изъян — врожденный вывих бедра, который при помощи ампутации ноги она прикрыла и даже придала конечности на протезе своеобразный шарм, доказывая, что сексуальность присуща и тем, кого природа или несчастный случай лишили возможности ходить на своих двоих. Но чтобы для этого надо было расставаться с ногой — вот этого понять нормальному человеку действительно трудно… Ещё одной нелепой крайностью является стремление стать незрячим. Так, молодая американка Джевел Шупинг сама сделала всё, чтобы стать слепой. В качестве каплей для глаз она применила химическое средство от засоров в трубах. А её земляк, приверженец экстремальных изменений в собственном теле, сам себе отпилил руку. Он совершил это намеренно при помощи установленной на станке электрической пилы» («Инвалид по собственному желанию»// «Свободная пресса», 9.08.2016).
Наконец, современный либерализм вполне в гностическом духе всерьёз работает и над тотальным преодолением человеческого тела. Правда, эта работа, называемая «трансгуманизмом», рядится в тогу неидеологизированного, якобы будничного и само собою вытекающего из человеческого прогресса. Об этом, например, в своё время говорил Георгий Щедровицкий — отец так называемого «методологического движения», имевшего своим содержанием предельно технологичный и циничный подход к природе человека и потенциалу её изменения. (Кстати, методология имела вполне гностический подтекст: «В рамках этой школы существует определённое теоретическое ядро, которое, на мой взгляд, является некоей крайней формой представления о безграничной возможности человека к инженерному конструированию. Грубо говоря, идея заключается в том, можно взять и контролируемыми усилиями “перепредметить” мир, научиться видеть его иначе. Что можно таким же образом провести своего рода реорганизационную перекомпоновку, которая также принесёт некий желаемый эффект. В этом смысле методология Щедровицкого — крайнее выражение советского конструктивизма, который был “зашит” в этой культуре, убеждение, что мы “можем взять и сделать”. Это убеждение, что: а. мы можем изменять мир; б. мы можем безгранично изменять человека»// И.Кукулин, В.Куренной «Школа Щедровицкого и его наследие»// Polit.ru, 31.03.2017).
Щедровицкий считал, что человеческое тело является случайным, вероятно, не лучшим и потому не требующим какого-то особого почитания вместилищем человеческого сознания. «Люди есть случайные носители мышления. Можно реализовать мышление на людях, а можно на смешанных системах людей и машин. Главное — что есть мышление, а на чём оно реализуется — неважно. В нашем мире — случайно — на людях, в другом мире — на пингвинах, а в третьем — как у Лема, на железках… я слышу: человек!.. личность!.. Враньё всё это: я — сосуд с живущим, саморазвивающимся мышлением, я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли. И ничего больше… Я всё время подразумеваю одно: я есть кнехт, слуга своего мышления, а дальше есть действия мышления, моего и других, которые, в частности, общаются. В какой-то момент — мне было тогда лет двадцать — я ощутил удивительное превращение, случившееся со мной: понял, что на меня село мышление и что это есть моя ценность и моя, как человека, суть» (Розин В.М., Мышление и творчество, М., «Пер’ сэ», 2006 г., с. 21-23).
Если Щедровицкий лишь констатировал случайную связь низменной человеческой оболочки и её высокого внематериального содержания, то сейчас либерально-технократические и трансгуманистические мыслители уже прямо мечтают об их разъединении. Так, в 2012 году Давид Дубровский, сопредседатель Научного совета РАН по методологии искусственного интеллекта, писал: «Нельзя изменить общество, не изменив человека. Его неуёмное потребительство, агрессивность, эгоистическое своеволие — причины разрушения живой природы и самого социума. Процесс трансгуманистических преобразований органически включает формирование новых смыслов, ценностей и целей жизнедеятельности, которые раздвигают горизонты разума, ограниченного биологическим и земным способом его существования. Нам крайне трудно с позиций своего сознания представить себе сознание будущего разумного существа, избавленного от проблем биологической телесности (боли, болезней, утомляемости, низменных инстинктивных влечений, старческого одряхления и т. п.). Но несомненно, что это будет сознание с гораздо более высокими ценностями, смыслами и целями, не замусоренное мелочными заботами, побуждениями, амбициями, огорчениями, суетой нашего нынешнего бытия» (Д.Дубровский «Фантастика или научная проблема?»// «Взгляд», 25.10.2012).
Въедливый критик может отметить, что влияния гностицизма во всех указанных выше тенденциях не больше, чем христианства, во всяком случае, раннего, часто рассматривавшего тело как темницу душу и в лице отдельных знаменитых своих представителей практиковавшего добровольное самоистязание; например, впавший в либерализм, антиклерикализм и антихристианство самого буйного толка журналист А.Невзоров любит смаковать детали жизнеописания Симеона Столпника, который «стоял на столпе и вниз по этому столпу из его ран лезли и текли опарыши вместе с его гноем, потому что он не позволял себя лечить и специально разводил этих опарышей» («Эхо Москвы», программа «Невзоровские среды», 13.09.2017).
Возразить нечего. Однако даже в самых радикальных проявлениях христианская антителесность имела целью не убийство плоти, а её умаление, торжество над ней, причём совершаемое с глубокой духовной подготовкой, молитвой и, главное, болезненно-жертвенное. Если бы антителесность не имела указанных особенностей и ограничивающих факторов, высшим и самым почетным её проявлением было бы самоубийство, однако оно — смертный грех, и в христианстве недопустимо.
При этом и самые впечатляющие антителесные порывы христианство во всех своих ветвях постепенно преодолевало. Уже в повести Толстого «Отец Сергий» поступок главного героя, монаха, отрубающего себе палец, дабы побороть искушение возлежать с женщиной, — это очевидное духовной слабости, а не силы, сугубо мирского желания решить проблемы физическим шоком, а не внутренней работой. В пользу такой трактовки говорит и всё течение повести, где отец Сергий показывает себя монахом неглубоким, поверхностным и тяготящимся своим обетом, и её итог — возвращение в мирскую жизнь, и общие сложные всем известные отношения Толстого и официальной Церкви (см. например: «Отец Сергий» как антитрадиция» в книге Р. Багдасаров «Мистика русского православия», М.2011).
Сейчас же гностицизм имени Щедровицкого именно констатирует чуждость духовного и умственного измерения человека его телу, а гностицизм-трансгуманизм разрабатывает проекты их разъединения. Пропаганда же моделей с откровенным лишним весом и тем более нанесение себе тяжких увечий ради моды, забавы и крайне извращенно понятой красоты выглядят откровенной кощунственной пародией на раннехристианские подвиги умаления и покорения своей телесности. Отношение к телу, таким образом, за две тысячи лет сделало оборот на 360 градусов, от крайностей, связанных с истинным духовным горением, через умеренную нормальность к обожествлению и всяческому потаканию, а затем и развращённому издевательству. В христианской системе координат здесь можно вспомнить пророчество о последних временах, когда Антихрист будет пародией на истинного Иисуса, а все его деяния и распространяемый им образ жизни — пародией на истинное христианство. В светской — вспомнить поговорку «история повторяется два раза, один раз в виде трагедии, другой раз в виде фарса».
На этом можно… нет, на этом нельзя поставить точку. Лишь многоточие. Препарирование корней того миропорядка, к которому мы идём семимильными шагами, требует своего продолжения. Чтобы, возможно, сделать попытку избежать самого шествия к этому миропорядку.
Станислав Смагин
