Известное футбольное правило «не забиваешь ты – забивают тебе» комментатор Василий Уткин в одном из своих репортажей умудрился переиначить на все лады: «Не забиваешь ты – не забивают тебе, забиваешь ты – забивают тебе», «не забиваешь ты – всё равно потом забиваешь ты». Присказка «история повторяется дважды, один раз в виде трагедии, другой раз – в виде фарса» имеет не меньшее число потенциальных вариантов.
Поэтому сложно сказать, является ли неугасающий интерес к событиям Гражданской войны в России, местами аналитический, местами эмоционально-болезненный, местами совмещённый – признаком того, что она вот-вот повторится. То ли в виде фарса, то ли опять как трагедия, то ли вообще как окончательная катастрофа. С одной стороны, этот интерес можно считать связанным с вековым юбилеем, начавшимся в 1917-м и подходящим к концу сейчас (хотя кто-то считает датой окончания гражданской и 1921-й, и 1922-й). С другой - повышенная степень актуализации вряд ли была бы возможно без обильно рассыпанных по русским полям семенам новой междоусобицы. Русских – значит не только тех, что в РФ. Кровавая украинско-донбасская эпопея и пока что значительно менее кровавая эпопея в Белоруссии имеют явные следы не только стандартных внутригосударственных конфликтов, но и своеобразных внутрицивилизационных гражданских войн (Украины сказанное касается в первую очередь).
Интерес к личности барона Унгерна вряд ли стоит связывать с какой-то текущей конъюнктурой. Человек ниоткуда и отовсюду сразу интересен всюду и всегда.
Есть, однако, внутри этой большой и тяжёлой темы отдельные локальные темы и персонажи, интерес к которым сложно связать с текущей повесткой. Разве что очень широко и расплывчато. Как никого другого это касается барона Романа фон Унгерн-Штернберга, 35 лет жизни которого вместили в себя и трагедию, и фарс, и жестокость, и романтизм высочайшего накала. Однако времена — временами, а интерес лишь только крепнет. Попробуем разобраться в причинах.
Роман Федорович родился на самом стыке 1885 и 1886 годов (по старому стилю это был 1885-й, а по новому – 1886-й) в знатной семье остзейских – то бишь прибалтийских – немцев. Остзейских дворян русские патриоты тех лет недолюбливали, считалось, что они служат исключительно правящей династии, а никак не России в целом, слегка ими даже презираемой. Наш герой опроверг эти домыслы – он служил вообще не конкретной династии, а Монархии как принципу мироустройства. Но до прояснения данного вопроса было пока далеко.
Юный Роман поступил в Санкт-Петербургский морской кадетский корпус, откуда через некоторое время был отчислен за неудовлетворительное поведение. Преподаватели сообщили матери и отчиму кадета, что он крайне своенравен, отличается дерзостью и вспыльчивостью. О, в этом ещё предстоит убедиться десяткам тысяч людей! Пока же Роман решил поехать в действующую армию воевать с японцами. Попал сначала в резервное подразделение, участия в боевых действиях участия не принимавшее, попросил перевести на передовую, пока суть да дело, война и закончилась.
Нашему современнику Унгерн покажется самодуром, изувером и взбалмошным идеалистом. Средневековый рыцарь, ходивший в Крестовые походы за освобождение Гроба Господня, назвал бы барона своим братом.
Однако своенравная Клио, муза Истории, пришила, видимо, судьбу Унгерна к Дальнему Востоку невидимыми нитями. Он, закончив военное училище, поступил на службу в Забайкальское казачье войско. Места эти, одни из самых загадочных и мистических на планете (до сих пор периодически всплывают свидетельства о «летающих людях», которые можно встретить ещё у Владимира Арсеньева), словно приковывали экзальтированного молодого человека. В 1913 году он поехал в Монголию, чтобы поучаствовать во вспыхнувшем восстании против китайского господства, но получил разрешение лишь на службу в конвое русского посольства. Не беда, главные сражения его жизни были ещё впереди.
1914 год. Роковые выстрелы Гаврилы Принципа, стоившие Европе дороже, чем массированная ядерная бомбардировка. Война, которую в России тогда называли исключительно Второй Отечественной. Унгерн, конечно же, на передовой. Храбро воюет на Юго-Западном фронте, затем – малоизвестная страница истории – принимает участие в организации партизанских отрядов в Восточной Пруссии. Вновь Юго-Западный фронт, где в очередной раз даёт о себе знать крутой норов барона, удалённого за нарушение дисциплины из своего полка. Транзитом через ставший уже родным Дальний Восток офицер попадает в Персию, где тоже шли боевые действия между русскими войсками и их британскими союзниками с одной стороны, и турецкой армией с другой. Роман Фёдорович, поднаторевший в партизанском ремесле, занимается созданием добровольческих отрядов ассирийцев. Тут можно подметить ещё одну из тенденций унгерновской судьбы, а именно его любовь к разного рода храбрым туземцам и благородным дикарям. О, если бы барон встретился с Редьярдом Киплингом, они наверняка нашли бы не одну тему для увлекательной беседы.
Ассирийцы бились храбро, но все их локальные достижения свели на нет две революции 1917 года, развалившие армию до невосстанавливаемого состояния. Унгерн и его старый боевой соратник Григорий Семёнов едут… конечно же, на Дальний Восток, где становятся зачинщиками сопротивления большевикам.
По легенде, знавший толк в хиромантии Унгерн перед смертью разглядывал свои ладони, словно соотнося записанное там с происходящим в реальности.
Барон становится фактическим властителем той части Забайкалья, что носит название Даурия. Созданная им в основном из азиатов воинская единица после нескольких переименований получает соответствующий звонкий титул Азиатской конной дивизии. Дивизия, как это всегда бывало с частями Унгерна, сражается доблестно и небезуспешно. Но самому военачальнику скучно и тесно на одном отдельно взятом фронте. Он, в отличие от большинства других белых лидеров, стоявших на принципах непредрешенчества (победим, мол, красных, а дальше уж решим вопрос государственного строя) и сочувствовавших парламентаризму, мечтает о монархическом реванше. Причём, допуская возможность реставрации Романовых, Унгерн более склонился к варианту новой Золотой Орды с азиатской правящей элитой во главе. Роман Фёдорович искренне считал, что исцелить от декаданса и морального разложения Россию и Европу в целом может лишь мощная инъекция по-варварски энергичного азиатского начала. Возможно, он и сам имел амбиции не только Исцелителя, но в дальнейшем и Правителя. Как ещё объяснить его брак с манчжурской принцессой династических кровей, состоявшийся в 1919 году? Унгерн по рождению и воспитанию был лютеранином, сам себя считал буддистом, брак же заключили по православному обряду, молодая супруга стала называться Еленой Павловной.
Случившееся, впрочем, было больше данью дипломатии и смутным перспективам будущей Евразийской империи. Унгерн, с поистине гностическим презрением относившийся к мирской суете и вообще земному существованию, женщин, мягко говоря, не привечал. Доходило до того, что, если за наказанного им бойца приходила хлопотать его жена, наказание не только не отменялось, но и удваивалось. А наказывал он часто и сурово, и подчинённых, и пленных, и подозреваемых в каких-то грехах мирных жителей. Особо жестокие расправы, вроде сжигания на костре, барон мотивировал не кровожадностью, а особенностями менталитета местных жителей, на которых «по-европейски гуманная» казнь вроде повешения или расстрела особого впечатления не произведет.
Осенью 1920 года, когда белое дело в Забайкалье доживало последние дни, Унгерн с верными ему частями отступил в Монголию. Отступил, впрочем, не для того, чтобы разоружиться и начать мирную жизнь, а лишь в поисках плацдарма для реванша. Он освободил страну от оккупировавших её китайцев и вернул на престол правителя страны Богдо-Гэгэна, в знак благодарности сделавшего его ханом. Унгерн отметился в Монголии суровыми репрессиями, особо доставалось евреям, которых свежеиспеченный хан считал главными виновниками русской революции.
Вскоре относительно мирная передышка закончилась. В мае 1921 года, разделив своё войско на две части, одну из которых возглавил сам, а другую доверил генералу Борису Резухину, обладатель двух титулов… Вторгся? Вернулся? В общем – вступил в очередной раз на территорию Забайкалья. Несколько месяцев боёв, проигранных и победных, мучительное соединение Унгерна и Резухина на берегах реки Селенги. Опять тяжёлые бои, после которых и без того скудная людская масса таяла, будто рыхлый снег под лучами весеннего солнца. Унгерн, осознавая близость поражения, ближе к сентябрю решил отвести войска на зимовку в Урянхайский край (ныне Тува), чтобы в новом году опять попытать счастье в России. Затем передумал, сочтя более перспективным вариантом отхода Тибет. Хан-барон и далай-лама – этот сюжет мог бы стать ещё более головокружительным, чем прежние. Но планам не суждено было сбыться. Бойцы – почти сплошь азиаты, русские ушли или погибли ещё раньше – и без того измученные боями, лишениями и суровой дисциплиной, решили, что ещё одного страшного марш-броска не выдержат, и подняли бунт. Резухин был убит, в Унгерна же связали, но стрелять не стали, буряты и монголы искренне верили, что пуля их командира не берёт. В таком виде своего непримиримого противника и нашли красные.
В сентябре Унгерна судили в Новосибирске, тогда именовавшемся Новониколаевском. Подсудимый держался спокойно и с огромным достоинством, отрицая обвинения в немотивированной жестокости и шпионаже на зарубежные державы. Свидетельские показания нередко подтверждали правоту подсудимого. Впрочем, весь процесс был не более чем данью то ли юридическому протоколу, то ли театральному искусству, ведь изначально самим Лениным был вынесен однозначный вердикт – расстрелять. Приговор был объявлен 15 сентября и приведён в исполнение практически тут же. По легенде, знавший толк в хиромантии Унгерн перед смертью разглядывал свои ладони, словно соотнося записанное там с происходящим в реальности. Богдо-гэгэн, узнав о смерти недавнего освободителя, повелел служить молебны о нём во всех буддийских храмах Монголии.
Так почему же до сих пор так интересен этот колоритный персонаж, по которому, может, уже не служат молебны, но посвящают книги и фильмы?
Человеку свойственен изъян хроноцентризма, то есть оценки других эпох с позиции своей. Нашему современнику Унгерн покажется самодуром, изувером и взбалмошным идеалистом. Средневековый рыцарь, ходивший в Крестовые походы за освобождение Гроба Господня, назвал бы барона своим братом, упрекнув, однако, за излишнюю мягкость и некрепкость в вере. На самом же деле русско-немецко-монгольский хан-барон буддийско-лютеранского исповедания лихо смешал множество культур, традиций, убеждений и эпох, утонув в итоге в этом бурном водовороте. Поэтому интерес к нему вряд ли стоит связывать с какой-то текущей конъюнктурой. Человек ниоткуда и отовсюду сразу интересен всюду и всегда.
