Александр СЕНОТРУСОВ: «Музей форта “Красная горка” – достояние всей нации»

Александр Иванович Сенотрусов - потомственный офицер, командир музея на форте

В Ломоносовском районе Ленинградкой области, недалеко от посёлка Лебяжье, есть неординарный музей с интересной историей – музей форта «Красная горка». За него шли настоящие сражения, причём не только в давние времена, но и в наши дни. Дело доходило до того, что защитники музея рыли противотанковые траншеи, чтобы не пустить тягачи, которые должны были вывести ценные экспонаты – огромные артиллерийские орудия времён Первой мировой войны. Пушки отбили! Руководит музеем «Красная горка» востоковед и офицер ГРУ, потомственный казак, реконструктор сражений Отечественной войны 1812 года Александр Иванович СЕНОТРУСОВ. Редактор «Родины на Неве» Дмитрий ЖВАНИЯ приехал на форт «Красная горка», чтобы пообщаться с его нынешним командиром.

Александр Иванович Сенотрусов — потомственный офицер, командир музея на форте «Красная горка»

— Александр Иванович, как Вы попали на форт «Красная горка» и как у Вас родилась идея создать здесь музей?

— Моё попадание на форт — следствие моего любопытства. Лебяжье — это 19-й населённый пункт, в котором мне пришлось обосноваться. Приезжая в новое место, я по обыкновению знакомлюсь с его особенностями, посещаю людные места, а это — церковь, рынок, баня. У меня такой срез. Для военного это естественно – изучать особенности места, в котором ты оказался.

Приехав по назначению в Лебяжье, я первые две недели изучал территорию в радиусе 10-15 километров вокруг посёлка. Естественно, я попал на форт «Красная горка», который расположен в четырёх с половиной километрах от Лебяжьего. Место нахоженное. Сюда шли люди с конца 80-х годов. Но здесь располагались воинская часть, военный городок, кают-компания воинской части. Всюду ходили матросы, мичманы, офицеры. И осматривать можно было только то, что разрешено, в том числе артиллеристскую площадку с пятью орудиями. Артиллеристские орудия такого огромного размера я увидел впервые, и они произвели на меня большое впечатление.

Я пришёл на форт с младшей дочерью, которой на тот момент было семь лет. Шёл 1989 год. А когда мы спустились в подземные казематы форта, выяснилось, что у нас один фонарик на двоих. Вот такая неподготовленность! Фонариком овладела дочка. Всё дальше и дальше её голос. Всё дальше и дальше любопытный ребёнок исчезает в темноте взорванной части форта!  Наконец я, забравшись на одну из разрушенных перегородок, увидел дочь. Она, отдав мне фонарик, пошла на выход. Я же осветил пространство взорванной стены. То, что я увидел, и побудило меня к борьбе за создание музея форта. Передо мной были металлические соты – горизонтально лежащие восьмигранники, а них – снаряды. Снарядов такого размера я до этого не видел. Десятидюймовые — 254 миллиметра. 290 килограммов каждый, производство 1895 года. Они лежали в шесть рядов. Я остолбенел. Вот это да! Я вижу то, что не должен видеть. Я вижу боезапас Первой мировой войны. Как это может быть?

А дальше я вижу следующую картину. С верхних снарядов что-то выливается. Образовался кисель, который от времени застыл. Им залиты все шесть рядов снарядов и пол. Я, как подрывник, думаю: что передо мной? Что это за взрывчатые вещества жидкого типа? Меня пронзила мысль: я вижу шимозу. Это — пикриновая кислота! И со временем она не становится менее опасной. Более того: вылившись на бетон, она и его превратила во взрывчатое вещество. Мне удалось выбраться. И я перед собой поставил цель – убрать эту занозу! Мне понадобилось время. До 2004 года я ходил по инстанциям, чтобы добиться признания того, что существует опасность мощнейшего взрыва. Но форте имеется боезапас Первой мировой войны, заваленный в результате взрыва, произошедшего в 1918 году. Его нужно изъять. Форт разминировали в 2007-2012 годах. И только осенью 2012 года форт «Красная горка» закончит Первую мировую войну, а Первая мировая война завершится в отдельно взятом месте.

А второе обстоятельство, которое меня подвигло на создание музея, заключается в следующем. Живя в Лебяжьем, я однажды встретил на улице красивого седеющего человека с офицерской выправкой. Им оказался полковник, бывший начальник инженерного управления, а затем начальник управления по строительству Балтийского флота Юрий Андреевич Скориков. Он построил в Лебяжьем половину домов, а в Петербурге, на Васильевском острове, спроектировал и возвёл большой плавательный бассейн СКА. А о том, что он построил все базы подводных лодок на Балтике и на Северном форте, я узнаю намного позже.  Я увидел, что у этого красивого человека при ходьбе возникают проблемы. Как потом выяснилось, у Юрия Андреевича Скорикова после смерти жены разразился сахарный диабет, и эта болезнь пагубно отразилось на его зрении.

Уволившись из рядов Вооружённых сил, Скориков засел в архивах. Три года он практически безвылазно работал в Центральном архиве Военно-морского флота. В итоге Юрий Андреевич написал историческое исследование о кронштадтской крепости. Большую монографию. Затем Скориков разработал историю севастопольской крепости, написал первый том, а, чтобы написать второй том, в котором он хотел рассказать о модернизации крепости в 50-е годы, он попросил правительство Украины позволить ему посмотреть состояние крепости. Однако самостийная Украина не пустила его в Севастополь. Тем не менее он узнал, что все противоядерные постройки там практически уничтожены, а цветной металл срезан.

Тогда Скориков стал заниматься историей крепости Владивостока. И за два года работы собрал архивный материал, после чего поехал знакомиться с самой этой крепостью. Во Владивостоке Юрий Андреевич Скориков познакомился с местными энтузиастами и подарил им свои архивные изыскания. Эти ребята, идя по его пути, издали книгу об истории владивостокской крепости, описав во введении благородный поступок офицера и большого учёного Скорикова.

Сейчас издаются профессиональные фортификационные журналы «Цитадель», «Фортовед», «Фортификатор». На тему кронштадтской крепости появилось несколько десятков публикаций. Но ни одна из них не опровергла, не поставила даже под сомнение исследования Юрия Андреевича Скорикова. Он остался классиком истории фортификации. Он заложил основы этой науки, а теперь каждый может специализироваться на том или ином её направлении. 

Мне довелось общаться с Юрием Андреевичем Скориковым в период его стремительного увядания. Я старался как-то наполнять его жизнь, и он взял с меня слово офицера, что я буду заниматься фортами «Красная горка» и «Серая лошадь». Он умер в сентябре 2008 года. У него не было детей. Я и мои товарищи достойно проводили полковника и за свой счёт установили на его могиле памятник.

— А тот боекомплект, который Вы обнаружили, мог взорваться в любой момент и разнести здесь всё вокруг?

 — Две с половиной тысячи снарядов! Конечно, здесь бы всё разнесло. Вот мы сейчас сидим в каземате. По центру толщина потолка два метра, ближе к стенам – три метра 60 сантиметров. У нас одна особенность — здесь всё из бетона. Железобетон изобретут лишь в 30-е годы. Мы – огромная масса песка, извести, щебня. И вот когда 19 августа 1918 года произошёл взрыв, то вот такой потолок оторвало от стен, и он, взлетев на несколько метров, упал назад, завалив обломками проходы обломками. Боеготовые снаряды взрывались четыре часа. В основном обломки летели назад, а вправо и влево разлетелось не так много обломков. Они лежат на побережье, как мёртвые мамонты.

После взрыва со складом поступили, как принято в нашей стране – страусинная политика: привезли несколько эшелонов песка и засыпали. Кранов-то не было! В 30-е годы, когда в конце концов песок разбежался, как вода, привезли ещё несколько эшелонов песка и засыпали ещё раз сверху. Так к войне мы приготовились.

В 1989 году, когда я обнаружил этот склад, песок отошёл на полтора метра от потолка. Природа не обманывает, она называет. Но главное, что сейчас нужно знать: осенью 2012 года проверка подтвердила, что после работы минёров боезапас Первой мировой войны вынут. Форт безопасен. Но минёры сделали нам пакость, разровняв тракторами взорванную часть форта. Батарею, сохранившуюся после взрыва, они тоже засыпали трёхметровым слоем. Так мы потеряли три дворика батареи. Мы выкапываем эти дворики обратно. Это гигантский труд, в котором задействованы сотни людей.  В ходе работ мы обнаружили, что в 50-е годы была проведена модернизация форта. Здесь стояли советские пушки. Но документов об этом нет. Об этом говорит бетон: в бетонном массиве был произведён взлом, чтобы затащить советские дизель-генераторы. И эти работы вызывают уважение.

Таким образом, мы можем говорить как о царской фортификации, так и о её советской модернизации, которая проводилась в 30-е и 50-е годы. Значит, была преемственность. Разрыв, который произошёл после революции, был устранён. Мы готовились к атомной войне, в том числе усовершенствуя фортификационные сооружения, построенные до революции.

— То есть форт готовили к атомной войне, но не посмотрели, что находится внутри его?

— Это за гранью разума, этого я не понимаю. Как можно, сидя на пороховой бочке, сверху что-то строить? Но хочется говорить об инженерии, о фортификации, а тут такое дело… 

— 12 лет назад за форт «Красная горка» вновь шли бои… Что это была за история?

В январе 2007 года в наш военно-исторический клуб, созданный в лебяжьенской школе, пришёл хороший человек и сообщил: «Ребята, пока Вы тут сидите, в частный музей проданы орудия форта “Красная горка” – самые большие орудия страны»… Речь шла о железнодорожных артиллерийских транспортёрах. Я сказал, что это невозможно. Но мы выяснили, что Вадим Задорожный, президент антикваров России, в то время один из владельцев крупной нефтяной компании, создатель музея старых автомобилей, на которых ездили разные знаменитые люди, в том числе Брежнев, покупает под Москвой в имении Голицына территорию под самый крупный частный артиллерийский музей России. И его выбор пал на 12-дюймовые орудия «Красной горки». До этого Задорожный побывал во Владивостоке, в Новосибирске, где приобрёл сменные стволы для 12-дюймовых орудий. И его путь теперь пролегал на форт «Красная горка». И ВМФ продал ему орудия этого форта!

К этому моменту у нас был горький опыт. В 2002 году по улицах Лебяжьего проехал автомобиль, в котором болтался ствол орудия Канэ**. Два орудия форта «Красная горка» сорвал с фундаментов и установил у себя центральный музей Великой отечественной войны на Поклонной горе. Мы потеряли два орудия, остались три. И вот эти три пушки в 2007 году продавались.

За всем этим стояло худшее. С 2004 года Герман Греф и Владимир Яковлев, бывший губернатор Санкт-Петербурга, развивали проект ленинградской Рублёвки. И все казематы форта «Красная горка» были списаны. И нужно было осуществить процесс перевода земель: земли Министерства обороны были переведены из инженерных земель в земли военного лесного ведомства. Следующими должны были стать земли поселений. И после этого можно было начать строиться.

На пути коммерциализации земли стояла теперь лишь музейность трёх орудий форта «Красная горка» и братского захоронения — мемориала бойцов береговой бороны, защитников Ленинграда. Плиты захоронения были разбиты на мелкие детали и выброшены в море. И вскрылась картина советской бюрократической бесхозяйственности. Оказалось, что мемориальное захоронение, созданное на «Красной горке» к 9 мая 1975 года, не имеет документов. И в 2007 году мы не могли предъявить ни одного документа: ни списка захороненных, ни землеотвод, ничего. Оказывается, ветераны выступили с инициативой создать мемориал, дошли до командующего военно-морским флотом, тот издал директиву – создать мемориал на общественных началах. И сделали, по советским меркам, хороший мемориал. Но плиты выбросили – и теперь докажите, что это мемориал. Остались орудия.

Наступило для нас неспокойное время. Со своими ребятами я встал на пути этого плана. У нас ушло на это 108 дней. Мы фиксировали действия по разборке орудий, искали документы, выяснили, что картина безрадостная не только с мемориалом, но и на орудия у нас нет документов. Мы не только памятник регионального значения без документов, но и памятник всемирного наследия ЮНЕСКО без документов! И как? Они же в силе, они же прибыли из Москвы с ЧОПом, с оружием. Нас на деревья загоняли! Но наше присутствие не позволяло раздирать памятник явно.

Сперва СМИ нас не поддержали в связи с тем, что мы не могли предъявить документы. Но в апреле 2007 года пришли краны и началась разборка. Я как выпускник Ленинградского университета обращался ко всем универсантам оказать нам помощь. И в середине 2007 года откликнулось НТВ, а затем и другие телеканалы начали выказывать интерес. И мы начинаем получать поддержку. Но у нас не было времени. Нам пришлось делать противотанковый ров на пути техники, создавать лесной завал, чтобы выиграть время. Мы собрали подписи у жителей Соснового бона, Лебяжьего и Петербурга, всего около четырёх тысяч подписей, и обратились к гаранту Конституции. Через неделю наше послание пришло к губернатору Ленинградской области, а потом было спущено в администрацию Ломоносовского района.

Поняв, что мы в западне, мы разработали другой план: на компьютере создали открытку с видами форта и набрали текст, в котором обратились с призывом оставить на месте орудия «Красной горки» и сделать музей под открытым небом. А внизу предложили указать лишь свой домашний адрес и фамилию, имя, отчество. Мы изготовили четыре с половиной тысячи таких обращений и, развезя их по всем отделам связи Петербурга и Ленинградской области, две недели рассылали их из разных мест в Администрацию президента. И она уже не могла не ответить.

А к тому времени достигли апогея страсти по Бронзовому солдату в Таллине. Каждый день телевидение сообщало о переносе этого памятника. А в то же самое время разрушался мемориал в Змиёвской балке в Ростове-на-Дону, а Подмосковье, в Химках, переносили прах лётчиков. Люди устали от этого наносного патриотизма. Наше движение ширилось. И нам удалось достучаться до гаранта. Сюда прислали командующего военно-морским флотом подписать мир с «Красной горкой». 8 мая 2007 года мы подписали с флотом мир — соглашение, и надо отметить, что оно действует до сегодня, все работы были прекращены, орудия отданы, и флот потребовал у области создать на форте «Красная горка» государственный музей. Область пока это распоряжение не выполняет, а флот держит слово.

Нам дали возможность собрать обратно орудия, дали краски, мы отфрезеровали старую краску и нанесли новую. Что касается обещания тогдашнего губернатора Ленобласти Валерия Сердюкова превратить «Красную горку» в государственный музей, то через год оно тихо было снято. Государственный музей так и не возник. А ведь на форте был музей, созданный в 1975 году! Но через три года он сгнил от сырости.

Дело в том, что лучшую часть форта сейчас занимает 15-й арсенал ВМФ. За нами – колючая проволока, противопожарная полоса, тепловизоры, вышки наблюдения. А вокруг арсенала в радиусе 400 метров не должно быть активной жизнедеятельности, а радиусе трёх километров – жизнедеятельность должна быть ограничена. Вот пользуясь этими формальными нормативами, область сняла вопрос о создании музея.

— Пока музей – народный? 

— Пока мы музей общественной организации. Слово «народный» несёт, я вам скажу, негатив. Нас Министерство юстиции заставляет из общественной организации стать Автономной некоммерческой организацией «Музей». А когда вы говорите «музей», возникает вопрос, какой: государственный или частный? Мы не частный музей. Нас не хотят делать государственным. Но мы не частный музей. Мы исходим из главного: форты «Красная горка» и «Серая лошадь» строила вся нация. Они не могут быть собственностью частного лица или группы лиц. Нация – собственник! Мы хотим сказать, что страна больна, что рано или поздно она протрезвится. Мы сохраним форты! И нация скажет: это наше, это общее. Мы, поисковики, 30 лет поднимаем из-под земли материалы. Мы всё отдадим государственному музею.

А сейчас, говоря «народный музей», подразумевают самодельный. И по моим наблюдениям, из 10 посетителей двое-трое, прочитав надпись «народный», начинают переминаться с ноги на ногу и не очень хотят зайти внутрь. С государственным музеем всё проще. Но в нашем случае и нет платы за вход. Этим мы показываем, что это всё общее, приходите – это наше.

Мы два раза в год проводим массированную уборку территории с помощью дружественных организаций. Правило военной разведки, к которой я принадлежу, — обрастать людьми. Вокруг нас большое число хороших людей и организаций: молодёжка Объединённого народного фронта, археологический клуб, Политехнический университет – наши давние друзья, ребята из Детско-юношеского центра «Петергоф» очищают территорию до прилёта лебедей, и осенью – после отлёта.

Но я перестаю верить в субботники. Объявление о субботники прочтут несколько тысяч человек, лайк поставят четыреста, а придут убирать два или три. Мы предпочитаем работать с дружественными организациями, снабжая их всем необходимым, в том числе питанием. Говоря об этих людях, я не употребляю иного слова, кроме — «доброволец». Когда я слышу «волонтёр», то начинаю подозревать, что придут люди, которые скажут: «Этого мы делать не будем, печку топить, убирать». А с добровольцами мы демократично решаем все вопросы. Считаем пожертвования, взносы и рассматриваем, что мы на это можем сделать. Каждый может выступить со своим предложением. Так получается сотворчество.

— А чем занимается военно-исторический клуб, который вы создали в Лебяжьем?

— Да, я создал военно-исторический клуб в лебяжьенской школе, обучаю ребят ремёслам. Я очень озабочен тем, что в начале 90-х годов обрушилась советская система образования, а новая система образования страдает многими недостатками. Чтобы удержать ребят в любопытстве к истории, к истории края, а заодно незаметно для них обучить их двум десяткам ремёсел, мы занимаемся реконструкцией войны 1812 года. Мы же сами всё делаем. Распарываем старые шинели, кроем, красим, шьём из шерсти, кожи, обувь в том числе. Мы сами делаем пушки, мы сами делам ядра… Весь комплект. У меня больше 20 токарных станков. Мы несколько раз прошли от Бородино до реки Березина.

Интервью с Александром Сенотрусовым смотрите на канале «Родина на Неве»:

Вам будет интересно